Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть первая. Письмо XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть первая. Письмо XII. (старая орфография)

ПИСЬМО XII.

Генриетта Бирон, к Люции Сельби.

Я получила письмо моего дяди и два твоих. Все советы подаваемые мне от столь дражайших особ, будут иметь какое нибудь действие над моими поступками; хотя для увещания или обличения оные мне подавать станут.

Жамес поехал в Нортгамптон-Шир. Я прошу тебя принять его благосклонно. Он человек весьма честной, и меня уверили, что он питает в сердце своем некую сильную страсть; а, из сего нетерпеливость его к отъезду из Лондона и объясняется. Помнится, слыхала я от моего дяди, что молодые, но бедные люди, мыслящие о браке, не должны быть лишаемы бодрости. Ктоб захотел служить, когда сам может повелевать? Честной бедняк составляет весьма почтенную часть человеческого рода.

Г. Ревс принимал на себя труд смотреть многих служителей, желавших ко мне определиться; но не видал еще такого, которой бы мне был угоден, выключая одного, которой приходил сего утра; он имеет весьма хорошую физиономию, и не старее двадсяти шести лет. Я думаю его у себя оставить; он кажется очень хорошо воспитан, да и достоин лучшого состояния. Гжа. Ревс им чрезвычайно довольна, и велела уже написать записку к тому господину, у коего он прежде служил. Сей Господин молод, называется Багенгалем и живет недалеко от Ридинга.

Служитель говорит о нем весьма хорошо, объясняясь с великою скромностию, что от него отошел для того, что Г. Багенгаль предаваясь утехам своих лет, весьма поздо оные оставляет. Вильсон, так называется новой наш лакей, со вчерашняго только дни приехал в Лондон, и остановился у своей сестры, вдовы, живущей в Смитфильде. Он требует довольно великого жалованья; но доброму служителю не надлежит отказывать в нескольких пистолях; должно ему пособлять, чтоб нечто сберег и на старость свою, и когда ослабеет здоровьем. Гжа. Ревс хотела его принять при первом на него взгляде. Она ручается за него, говорила она, по его физиономии и по всем речам. Я тебе не так бы много о нем говорила, еслиб не весьма желала его принять.

Сир Гарграф опять к нам приезжал. Я сидела тогда с Гжею. и некоторыми нашими приятельницами, кои пришли провесть с нами дружески часть того дня, и под сим видом ему извинилась; но он видел Г. Ревса; он оказывал то гордость свою, то унижение. В последнее свое посещение он решился меня не безпокоить, мое пренебрежение смертельно его поразило; но у него не достало сил удержаться при своем намерении. Он укорял себя за слабость; я буду его женою, он в том клялся. Такой человек, как он, отвергаем такою особою, коей имение столь мало соразмерно с его богатствами, и которая признается, что не знает еще такого человека, коегоб в сердце своем ему предпочитала! (о! Сир Гарграф в етом не обманывается; ибо мало есть таких людей, коих бы ему не предпочла.) Отвергаем со всеми теми выгодами, в коих меня уверить хочет, при таком виде, которой конечно не имеет в себе ничего презрительного! [Г. Ревс сказывал, что он осмотрел себя в близь стоящем зеркале с головы до ног.] Ето самое кажется ему совершенно не понятно, во все невразумительно.

Он спрашивал, не с надеждою ли какою Г. Гревиль прибыл в город. Г. Ревс отвечал, что я огорчена была его приездом, и что он из того никакого плода не получит. По крайней мере ето мучение, возразил он вздохнувши. Сей Г. Гревиль в первом разговоре нашем говорил несколько вольные речи, кои я упущаю, потому что он не щастливее меня. Я знаю его легкомыслие, но я бы желал, чтоб сие дело между нами кончилось шпагами; он бы не так от меня отделался, как от Фенвича. Но я не могу снести, Г. Ревс, что порицает мои нравы; конечно я в оных превосхожу всякого Гревиля и Фенвича. Если в свете такой человек, которой бы в обращении с женщинами не позволял себе каких нибудь вольностей? Вы ето знаете, Сударь, оне нас от того не менее почитают. Укоризна моим нравам! и в устах женщины! по чести такое возражение странно; что вы о том скажете, Сударь!

Мне кажется, моя любезная, что Г. Ревс Сиром Гарграфом, которой прощаясь с ним, еще клялся, что не смотря ни на какие супротивления я буду его женою.

Господин Гревиль приходил к нам под вечер. Он просил у меня из милости поговорить с ним несколько минут на едине. Я его просила меня от того уволишь, и вспомнить, что и в замке Сельби я никому такого угождения не делала; но он усильно просил Г. и Гжу. Ревс оставить его одного со мною. Он весьма желал знать, какой успех в надежде своей имел Сир Гарграф, он о сем оказывал весьма великое безпокойство. Он надеется, говорил он мне, что человек такого свойства, мало произведет во мне впечатления, и что Мисс Бирон не даст предпочтения одним преимуществам от богатства происходящим, над старым слугою, которой не преставал ей удивляться с её младенчества, и которой не упустит ничего к учинению ее щастливою.

Я ему отвечала, что мне чрезвычайно прискорбно быть толь часто принуждаемою давать ему одинаковые ответы; что я никого оскорбить не могу, кольми паче соседа, которой соединен дружеством со всею моею фамилиею; но что он меня удивляет, не чувствуя того, что я отнюдь не должна ему давать отчета в своих чувствованиях, и в том, что меня посещают.

Он мне приносил извинение, прося по крайней мере его обнадежить, что я неблагоприятствую требованиям Сира Гарграфа. Нет, Судар, сказала я ему с нарочитою твердостию; я не желаю ни единого такого объяснения. Не подалаль бы я вам сим самым право судить о моих поступках, и не обнадежилаль бы в том, о чем совершенно и не помышляю.

Он призывал небо свидетелем, что он меня любит больше себя. Он заклинал себя, что будет домогаться меня до последняго издыхания; и что еслиб мог думать, что Сир Гарграф получил хотя малейшую надежду; то смелоб решился на прекращение его дней. Г. Гревиль, сказала я ему, мне весьма уже известна ваша запальчивость; то, что произошло между вами и Г. Фенвичем, довольно меня опечалило, а в таковом намерении и ваши дни укоротаны быть могут,

Я хотела было выдти; но он, опередивши меня, стал у дверей. Ради Бога, сударыня, не выходите отсюда в таком гневе; если вы ничего не переменяете в моей участи, то благоволите по крайней мере меня уверить, что етот щеголь.... О! да по какому праву, прервала я, осмеливаетесь вы требовать таких уверений. Права его, говорил он мне, не на ином чем основываются, как на моем благодушии. Дражайшая Бирон, скажите мне, что Сир Гарграф не будет способен тронуть ваше сердце, скажите ето мне для его пользы, если не для моей; ибо я знаю, что вам мало нужды, чтоб со мной ни сделалось; но чтоб не етот зверь с бледною своею рожею приобрел вашу склонность; сие имя изображает его свойство. Если предпочтение ваше определено другому кому, а не мне, то дайте оное по крайней мере такому, коемуб за достоинства его все желали такого благополучия; для собственной своей славы изберите и сделайте щастливым человека честного; и если я не могу вас о том просить в качестве любовника, то окажите милость соседу и старому другу, уверьте его что ето не будет Кавалер Поллексфен.

Могу ли я знать, Сударь, сказала я с спокойным видом, за каким делом приехали вы в Лондон?

Вы отгадываете, Сударыня, самое важное; я известился, что сей господин домогается приобресть склонности вашего сердца, о успехе чего он и хвастал; то еслиб я хотя несколько был уверен.... что его богатства не убедят вас....

Так возвратились ли бы вы, Г. Гревиль, в Нортгамптон-Шир?

Правду сказать, Сударыня, теперь, когда уже я приехал в Лондон, заказал для себя уборы и другия надобности.....

Все, что бы вы в таком случае ни предприяли, Сударь, ни мало меня не трогает; но пожалуйте вспомните только, что как ваши посещения в Нортгамптон-Шире касались единственно до моего дяди Сельби, то и здесь должны относиться к моему двоюродному брату Ревсу.

Я уже знаю, Сударыня, что вы можете быть жестокою, когда желаете; но угодно ли вам будет, чтоб я возвратился в провинцию?

Угодно ли будет мне, Сударь? по истинне, Г. Гревиль будет делать то, что самому ему угодно; а я прошу единственно, чтоб и мне оставлена была такая же свобода.

Вы весьма разборчивы, Сударыня! и до чрезвычайности опасаетесь подать над собою хотя малейшую выгоду?

А мужчины, Сударь, столь много оных берут от самомалейшого поводу; но чтоб вы не думали о моей разборчивости; а я справедлива, и уверяю вас, что еслиб не приняла столь решительного намерения....

не позволяли мне в нынешнее время ехать в город. Скажите, Сударыня, что вы желаете моего отъезда, и что ни етот Гарграф, ни племянник новонареченного вашего родителя (право, такия новые сродства меня безпокоят:) не сделают над вашим сердцем ни какого впечатления, и что вы не откажете мне в чести, видеть вас в то время, когда буду посещать Г. Ревса и тогда я обещаюсь вам еще до изходу сей недели в путь отправиться; я в сей же вечер отпишу к Фенвичу то, что не должно ему быть безъизвестно, и что я отъезжаю, не получа никакого плода от своей поездки. Такое уведомление избавит вас от свидания со вторым вашим мучителем; таким именем называет иногда обоих нас ваша сестрица Люция.

Вы столь неумеренны, Г. Гревиль, что когда и другие такими же быть могут; то и не скрою от вас, что сим бы избавили вы меня от труда.....

Ах! берегитес; Сударыня, берегитесь по истинне, подать излишний повод такому нещастному, которой при малейшем признаке, что вас обязать может, решился бы объехать весь свет, но вы ничего не говорите о Сире Гарграфе и о новоназванном вашем братце? Простите мне, Сударыня, если я столько опасаюсь сих вкрадчивых льстецов, нападающих на вас со стороны сожаления, что требую от вас некоего в том обнадеживания. Но что же, Сударыня? разве не можете вы мне подать оное с обыкновенными своими предосторожностями? Не уже ли не могу я получить оного в качестве вашего соседа и старинного приятеля? Ибо о любви уже и упоминать здесь не надлежит.

И так, Г. Гревил, как соседка и как старинная ваша приятельница, равно и для ваших недосугов, кои не позволяли вам ехать в Лондон, советую вам возвратиться в провинцию.

С какою разборчивостию, Сударыня, довели вы меня до своего намерения! Вы должны по крайней мере благодарить меня, что подал вам к тому повод; но какое дадите мне условие, Сударыня, если я приму совет столь доброй соседки.

Я в том не откажу, Сударь, и объявлю вам, со всею искренностию, как соседу, и как старинному приятелю моей фамилии, что я еще не видала такого человека, коегоб жедала иметь своим мужем.

Вы его видели, Сударыня, по чести, вы его видели; при сих словах сквернавец схватил мою руку, не взирая на мое супротивление. Вы мне ее дадите, сказал он, поднеся ее к своему рту; и губами своими так сильно ее прижал, что оставил на ней признаки своих зуб. Я вскричала от изумления, да могу сказать, что и от боли. Но он передразнил мой крик, и схватя другую руку, равно нажал ее своими зубами. Вы будете щастливы, сказал он мне, ежели я вам одну из них оставлю; я бы охотно съел вас живую. Вот, моя любезная, каков твой томной и безутешной Гревиль.

Я убежала от него в боковую горницу, он пошел за мною с весьма вольным видом, прося меня, чтоб я позволила ему посмотреть на мои руки, потом обратясь к Г. сказал ему шутливым голосом; право, я думал, что съем дражайшую вашу сестрицу и начал уже было с её рук. Сей знак спокойства и уверенности тронуло меня более, нежели самый его поступок; ибо он мне показал, что сродная ему веселость нимало не изменилась Однако я не захотела показаться при сем излишне грозною; но я боялась, чтоб сей человек, когда бы мне еще довелось быть с ним на едине, и действительно не отгрыз у меня рук. Выходя от нас, он мне сказал, что считает меня несколько ободрившеюся от моего ужаса. Видите, прибавил он, что получают от того, когда приводят честного человека в отчаяние; но вы желаете, чтоб я выехал из города? так помните, что вы мне объявили.

Он меня оставил к великому моему удовольствию, что от него избавилась. Между тем, как Г. Ревс Фенвичу о неукоснительном своем возвращении в Нортгамптон-Шир.