Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть первая. Письмо XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть первая. Письмо XIV. (старая орфография)

ПИСЬМО XIV.

Генриетта Бирон, к Люции Сельби.

Наконец Г. Гревиль сего вечера с нами простился, будучи в твердом намерении завтра по утру отправиться в путь. Он усильно меня просил на минуту поговорить с ним на едине; но я весьма остереглась оказать ему сие угождение. Он более всего жалеет, говорил он мне, что оставляет в Лондоне высокомерного Гарграфа, и низкую душу имеющого Фулера: однако он отъезжает с удовольствием, уверясь от меня, что ни в том ни в другом из сих мужчин не нахожу я таких качеств, по коим бы могла чувствовать к кому-либо сердечную склонность. Ты видишь, моя любезная, что сим делает он уважение самому себе; ибо я помню свои слова; я сказала, что не видала еще такого человека, коего желала бы иметь своим мужем.

До своего отъезду, Г. Гревиль весьма забавно шутил над свойствами своих совместников, над тем, что называет моим жестокосердием, и над мучениями своего сердца. А как Сир Гарграф в сие время к нам вошел; то и увидела я, что разговоры их будут весьма горячи, коих следствий наперед уже опасалась. Но Гжа. Ревс предложила мне сыграть какую нибудь Арию на Клависине, и сие-то охладило их пылкость. Баронет известясь, что Г. Гревиль должен завтра ехать, пошел от нас прежде, нежели, как казалось хотел, видно с радости, то одержал для себя поле.

Оставляя нас Г. Гревиль еще расплодил глупое свое воображение, а такая замысловатость столь привлекла в нему Гжу. Ревс, Гревиль есть человек худого поведения, что еслиб он мог чего нибудь стыдишься, или чувствовать любовь, которую себе притворяет; то не был бы ни столь весел ни столь забавен, каков есть в самом деле; при сем Г. Ревс хотел знать, которому бы по крайней мере из пяти особ, коих он называет моими любовниками, могла я дашь некое предпочтение. Я необинуясь ему отвечала, что если он говорит о предпочтении кого-либо по своей склонности; то нет ни одного из них, к коемуб имела хотя малейшую привязанность; но что если спрашивает моего мнения о их свойствах; то я в сем полагаю чрезвычайную разность в пользу Г. Орма, который мне кажется достойным почтения и дружбы честных людей. Очень хорошо, возразил Г. Ревс, я право готов биться об заклад, что рано или поздо яблочко дано будет Г. Орму.

Я его оставила в сем мнении. Однако он мне сказал; что трудно будет сбыть с рук Сира Гарграфа; что нынешняго же дня он объявил Гже. Виллиамс, что решился не взирая ни на какие препятства, одержать верьх, что сия Госпожа, казалось, принимает для него в сем деле великое участие, и что она удивляется тому, как могла я отказать столь богатому и пригожему человеку, коему уже предлогали многих невест из самого знатнейшого дворянства.

Сир Гарграф теперь от нас пошел. Я не имею, любезная моя, ни времени, ни охоты рассказать тебе то, что с ним с полчаса пред сим сделалось, и в каком изступлении он от нас ушел. Он желал со мною поговорить на едине; а я тем более считала себе за право ему в том отказать, что он ни во что не вменял с чрезвычайною вольностию объясняться со мною при Г. и Гже. Ревс. Но как он ничего более не говорил; то моя сестрица, чтоб его обязать, вышла из горницы, а господин Ревс пошел за своею сожительницею; конечно не должны они были оказывать ему сего угождения, я знаю, что они в сем весьма худо поступили.

Как скоро они вышли; то он хотел меня взять за руку, я ее от него отняла. Сударыня, сказал он мне весьма грубым голосом, вы бы не оказали такой жестокости Г. Гревилю, я один только такой, с которым вы столь худо поступаете. Я ему учтиво отвечала, что я также поступила бы и со всяким человеком, с которым бы меня на едине оставили.

Вы видите, Сударыня, возразил он, что мне не возможно жить без вас. Сердце мое и душа посвящены вам. Я горд, признаюсь вам; извините меня, если присовокуплю, что гордость моя оскорблена. Я думал, что мог бы ожидать больше благосклонности от всякой женщины, которая не имелаб ни каких обязательств, и отвращения к браку. Ваше сердце свободно, говорите вы; я сего желаю, и принуждаю себя тому верить. Но етот Гревиль.....

я одного только его из сего числа изключаю, и возвратясь к прежним своим жалобам, усильно меня понуждал объясниться во всем касающемся до него и до Г. Гревиля. Я думала, что от него освобожусь, уверя его, как то и прежде сделала, что еще не видала того человека, которой должен мне быть мужем, но вдруг у него лице и глаза воспламенились, и он клялся в таких же почти выражениях, кои употребил Г. Гревиль в последнем случае, что я видела того человека; естьли же склонности мои не предупреждены, то он перед моими глазами? Я ему сказала, что естьли сия была единая причина его посещения; то он мог бы обойтись в сем и без уходу Г. и гжи Ревс; я хотела было уйти, но он мне не дал проходу; вы меня не остав,i те, Сударыня, я вас заклинаю. Так чегож еще более желаете вы от меня, государь мой? Скажите мне, Сударыня, не имеете ли отвращения к браку? Какое право имеете вы, Сударь, предложить мне такой вопрос? Скажите любезная, Бирон, имеете ли намерение вступить в сие состояние? Может быт, Сударь, есть ли найду такого человека, которому бы могла отдать все свое сердце. Но не могу ли я быть сим щастливым человеком! Я прошу у вас милости, Сударыня, я прошу оной у ног ваших? Жизнь для меня без вас ни чего не составляет. При сих словах гордец стал предо мною на колени, и сжав свои руки, устремил на меня глаза.

Хотя такия зрелища и всегда производят некое движение; но коль различно оно было от того, любезная моя, которое я чувствовала в себе видя Сира Роланда в подобном положении! Я ясно видела, что ето была предумышленная его хитрость. Чего не насказал он мне, находясь более четверти часа в таком положения, и не дозволяя мне выдти от него? Я находилась принужденною повторить ему отчасти прежние мои ответы. Я желала бы отпустить его с учтивостию; но он не оставил к сему способа. Сколь он уничжен ни был, но самые изражения его страсти и прозьбы даже смешаны были с угрозами, хотя и не прямо произносил оные. Наконец увидела я, что необходимо нужно было ему объявить, что я не буду более принимать его посещений. Он мне представил, что я привожу его в отчаяние; но я однако вышла из горницы к Г. и гже. Ревс. Он тогда встал с заклинаниями, кои я весьма внятно слышала. Он меня еще называл гордою и неблагодарною, и пошел за мною в ближнюю горницу, едва подал он знак к разговору Г. и гже. Ревс. Он раза с три прошел в молчании по горнице, наконец обращясь к ним, и поклонясь низко, сказал: извините меня. Мне же поклонился он с некоею спесью, сказал с злобным видом: и вы запрещаете мне посещать вас, Сударыня! Так, Сударь, отвечала я с довольною твердостию, и для вашего и для моего покоя: вы меня чрезвычайно опечалили. В первое, Сударыня, начал он.... и остановясь на минуту, продолжал с гордым видом: в перьвое по сем посещение, при коем буду иметь честь вас видеть, надеюсь я получить больше успеха; при сих словах он от нас пошел.

Г. Ревс очень недоволен всеми его поступками и не осуждает того, что я решилась не принимать впредь от него посещений. И так я ласкаюсь, что имя Сира Гарграфа не столь часто уже в письмах моих упоминаемо будет.

Платья наши готовы: Г. Ревс Милади Виллиамс игуменьею. Я не очень люблю своя убранства, потому что они с лишком пышны; а етого я больше всего опасаюсь. Меня хотят нарядить, как Аркадскую Княжну; но такое переодеяние столь мало согласуется с тою мыслию, которую я имела о пастушей одежде в Аркадии, что оно на против того составляет все, что ни есть великолепного и отменного в новейших Французских и Италианских модах. К тому хотели еще присовокупить пастуший посох; но я не понимала, как мог он приличествовать к толь богатому убранству, хотя я должна быть без корзинки, ибо в Аркадии корзин не носят. Какой вид представлю я собою в собрании! Великолепнее сего для маскераду не льзя было бы одеться. Они все уверяют меня, что я увижу маски в столь же богатых и смешных платьях, каково мое. Чтоб из того не вышло; но я бы желала, чтоб ета ночь уже прошла. Я тебя уверяю, что ето и в первой и в последний раз буду я в подобных веселых сборищах; но надобно получить понятие о маскерадах. В будущем моем письме ожидай от меня всех обстоятельств сего веселого собрания; я уже представляю себе твою нетерпеливость. Подай, любезная как и я, некую пищу своему воображению; и отпиши мне когда нибудь, что ты думаешь о произшествиях, прежде нежели оные случатся. Каких знаменитых побед, воображаешь ты, не одержит твоя в столь прелестном одеянии?