Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть первая.
Письмо XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть первая. Письмо XVII. (старая орфография)

ПИСЬМО XVII.

Г. Ревс к Г. Сельби.

Служители Милади Виллиамс сыскали носильщиков нашей любезной сестрицы. Эти два плутяги признаются, что были мертво пьяны. Они уверяют, что в их питье что нибудь было примешано; но их розыски, чтоб сыскать тех, кои их подманили к питью, доселе были безъуспешны; ето были два лакея, коих ливрею они показывали, и назвали по имени их господина, и улицу, где он живет. Мы ни ливреи етой ни имени господина не знаем. И так сие уведомление не больше нас известить может о нашей утрате. Все кажется совершенно темно. Сии два человека, говорят они, намерялись твердо сыскать тех лакеев, кои их провели; хотяб они были под землею, да и тех носильщиков, коих вместо их нанимали.

В каждую минуту приходят к нам с разными вестями; но мы ничего еще утешительного не получили. Для сей причины остаюсь я дома. О! дражайший друг, я не знаю, куда мне идти, и что предприять? Я отсылаю своих людей в тоже самое время, когда они приходят, но с меньшим упованием, нежели отчаянием. Верьте, что ето злодейство Гревилево. Хотя мой нарочной теперь только едет; но я ожидаю уже его возвращения с чрезвычайною нетерпеливостию.

Я при всяком случае буду к вам писать все что мне ни представится, чтоб у меня всегда было письмо готово, и чтоб отправить оное в вам, как скоро получим о всем верное известие. Однако от вас одних ожидаю я решительного моим розыскам удовлетворения.

Мы опять начинаем подозревать етого лакея Вильсона, которой только что три дни у нас служил. Еслиб он не вмешан был в сие дело; то мы что бы нибудь о нем и о нанятых им носильщиках могли услышать. Он бы пришел домой. Меня никак не уверят, чтоб все они трое были похищены или убиты.

Проклятой маскерад! никогда, никогда..... О! Государь мой! лакей Мисс Вильсон Салли, (ибо моя хозяйка так нездорова, что ни чем заняться не может:) Салли, горнишная нашей любезной сестрицы, вздумала открыть сундук сего плута. Сломали у него замок; а там и всего-то имения не было на десять копеек. Мошенник же за день пред тем только что и говорил о своем белье и платьях. То-то сущий плут! все в доме его любили, да и самой нашей сестрице он понравился. Он знал все, и известен был о всех людях. Пропади ето знание и искуство! Мы все свои старания прилагали сыскать ей отменно доброго служителя.

Я теперь приехал из Смитфильда. Я виделся с сестрою етого плута. Точно он мошенник, я не боюсь ето сказать. Я говорю о Вильсоне; ето давнишний плут. Я спрашивал у етой женщины, куда он девался, а она при некоторых моих вопросах покачала головою. Она боится, говорила она, что не все у нас благополучно; но она уверена, что её брат не способен к воровству. То, что он сделал, сказал я, в тысячу раз хуже воровства. Она желала, чтоб я объяснил все дело. Я ей рассказал, что надобно.

Она мне отвечала, что брат её человек молодой, разумной и с дарованиями, которой конечно ищет случая честным образом проводить свою жизнь; а весьма было худо, что он служил таким господам, кои своих служителей приводили к худым делам. Я у нее спросил, какого свойства был Багенгаль, у которого её брат служил; но тут по неосторожности сделал ей несколько угроз, кои ее конечно устрашили; ибо когда я начал опять говорить о Багенгале, то она мне божилась, что она ни какого не даст мне ответа, покуда не уверится, что жизнь её брата не в опасности. Я уверял ее, что о жизни её брата беру старание на себя, лишь бы она мне его сыскала, прежде нежели случится что нибудь худое с его госпожею, и спрашивал у нее, куда послать должно. Она мне сказала, что ничего о нем не знает. и я не мог больше ни слова от нее добиться. Представьте мое изумление. Я предлагал ей нарочитую сумму денег, естьли только мне скажет, что она знает о Багенгеле и о тех, кой в какие либо дела употребляли её брата. Она клялась, что ничего не скажет, не узнав прежде, не в опасности ли жизнь её брата находится. Что делать, когда сей разговор произходил между нами без свидетелей.

Я немедленно возвратился домой, желая осведомиться что произошло там в мою отлучку; но я скоро увижусь опять с етою женщиною, и приведу с собою двух приятелей, в той надежде, что она что нибудь такое скажет, из чего мы можем получить пользу. Но во все такия медленности: что-то не претерпевает любезная наша сестрица. Я не могу сокрыть собственных своих опасений. Милади Виллиамс находится Багенгаля, Бог знает, какую из того получу пользу. Кавалер Аллестрис уверяет нас, что ему сие имя незнакомо; что он почитает Багенгаля человеком преданным веселостям.... Но, что сказать о Вилъсоне? Етот шут нее мог жить, так как у нас говорить осмеливался, с таким господином, которой излишне поздо оставляет свои забавы, и которой ведет разстроенную жизнь. О хитрой плут!

Люди госпожи Виллиамс признали и привели к нам одного из тех носильщиков, коих нанимал Вильсон. Я с начала велел его задержать. Однако он кажется остроумен. Я ему сказал, что естьли он не винен, то должен более ожидать награждения, чем наказания; а по тому обещанию люди Гжи Виллиамс пошли искать другого, которой кажется от страху скрывается, но он конечно придет, естьли также невиноват, хотяб и для того только, чтоб выправить своего товарища другим свидетельством.

Вы должны быть чрезвычайно нетерпеливы. Но мне нужно было несколько времени, дабы оправиться от смущения, прежде нежели разскажу вам странное сие произшествие. О! любезная, дражайшая Мисс Бирон!

Макферсон, а товарищ его Дермот. Вильсон их нанял отнести одну молодую госпожу в Падингтон (*). В Падингтон! О плут!

(*) Падингтон есть деревня отстоящая от Лондона на целую милю.

Они было отговорились за дальностию и для опасности, но по признанию Макферсонову, для того, чтоб взять за труды подороже. Что касается до опасности, говорил им Вильсон, то вышед из города, сойдется он с тремя своими товарищами, хорошо вооруженными. А за дальность обещал им щедрую заплату, и каждому из них дано по червонцу. При сем не преминул он поподчивать их в близ случившемся питейном доме, и там, желая видно предупредить их любопытство, он им говорил, что его госпожа есть молодая и богатая наследница, и что быв теперь в маскераде, согласилась бежать с своим любовником: но что етого дворянина увидят они в том доме, к которому они должны ее принесть; что она хотела правда прямо прибыть в церковь, и что не смотря на позднее время ожидал бы ее там священник; но что дворянин, столь же уважая свою честь, как и обязательства свои, хочет прежде изведать, не получит ли согласия от её фамилии; что по сему, примечая дальность дороги, она будет казаться пугающеюся, и станет предлагать разные вопросы; что он ни за что в свете не может ей причинит ни малейшей печали; но что ему приказано несколько ее обмануть, к собственной её пользе, и что по благоуспешном окончании намерения, она его благосклонно извинит за сей невинной обман; и следовательно, какиеб она им приказы не давала; но они должны повиноваться только тому, что он им говорить будет; что они за то получат награждение сверьх своего чаяния, и что на конец не должны они смотреть и на самой её крик; ибо она вся будет в страхе, в в непрестанной нерешимости, которая единым успешным окончанием всего дела опровержена быть может.

Предосторожности етого скаредного изменника простирались еще далее; ибо он так предуведомил чтоб ни слова не отвечали на вопросы, кои сопровождавшие в своих носилках его молодую госпожу им предлагать будут, и чтоб в том положились на него. Он прибавил, что естьли приметят другия носилки; то ни мало бы назади их не оставались и верно бы следовали за его факелом.

Макферсон сказывает, что в то самое время, как я оставил ее в носилках, она нарочно, задернула занавесы, конечно для того, чтоб скрыт свое маскерадное платье.

Носильщики, получив такия наставления, пошли тотчас в путь, не дождавшись трех наших носилок. Однако сия любезная девица должна была разслышать тот приказ, которой я им дал. Они прошли уже много пути, прежде нежели, казалось, она то приметила; тогда она им раза с три что-то говорила, но они казалось ее не слыхали. Однако в третий раз они остановились, и лакей тотчас подошел для принятия от нее приказов. Где я, Вильсон? спросила она. Он отвечал, что один только шаг остался до дому. Мне кажется, сказала она, что мы дали очень большой круг; а мошенник отвечал ей, что ето было необходимо, дабы миновать толпу народа, и выдти из тесноты от карет и носилок.

Вильсон им на перед сказывал, что к ним пристали трое мущин, из коих одного сочли за господина, потому что был в епанче, которою укрывал свое лице, и держал в руке весьма богатую шпагу, но не говорил ни слова. Он не давал ни одного приказу, а шел с прочими двумя мущинами за носилками, дабы не усмотрела его наша Генриетта.

В Марибонне (*) она еще им говорила с великим безпокойствием; Боже мой! куда меня несут? Носильщики, остановитесь. Вильсон? Позовите моего лакея, носильщики. Они его позвали: они открыли дверцы; но Дермот стал к ней так близко, что она далеко видеть не могла. Вильсон подошед к ним говорил: что право так медленно? Не говорили ли вы мне, что мы уже скоро придем в нашу улицу? Видите, в какое безпокойство приводите вы мою госпожу. Мы, Сударыня, скоро придем домой. Они продолжали свой путь, признавшись что ошиблись в дороге, и оба притворяясь, будто вдруг вспомнили.... Тогда она отдернула занавесы, и в сие самое время они слышали, что она говорила: Боже! защити меня. О! Боже, не среди ли полей я теперь нахожуся? Они тогда были между Марибоною и Падингтоном. Макферсон говорит, что услыша её прибегающую к Богу, подумал, что она так богобоязлива и робка, что не могла вступишь в подобные любовные замыслы, однако, понуждаемы будучи проклятым своим путеводителем, удвоили они свои шаги. Тогда она испустила крик, и в движении своем, которое на обе стороны сделала, усмотря одного из трех мущин, просила у него именем Божини вспоможения. Сей скаред грубо говорил с носильщиками, и приказал им остановиться: она спросила, где Гросвенорсквар? (**) в Гросвенорсквар, отвечал мущина, вы сию минуту там будете. Ето невозможное дело, возразила она. Не вижу ли я округ себя одних полей? Я теперь нахожусь в полях. Ето Гросвенорсквар, сказано ей. Вы видите деревья и сад Гросвенорсквара. Какою чудною дорогою вы нас вели, кричал Вильсон носильщикам, и вдруг ногами своими погасил факел, между тем, как другой взяв фонарь у носильщиков, оставил им только слабой свет звезд, по коему могли они продолжать пут. Тогда нещастная Бирон подняла столь жалостной крик, что Макферсон тронут был, как сам сказывал, до глубины своего сердца. Однако при всей своей жалости он следовал за Вильсоном, которой поздравлял себя что достиг до своего пристанища, вот его настоящия слова, и которой вел его проселочною дорогою вдоль стен какого-то сада. Один из трех мущин пошед наперед, отпер не мешкая заднюю калитку и держал ее. Носилки туда были пронесены, и между тем как они шли через сад до дому, к коему он казалось принадлежал, то нашей нещастной Генриетты не стало быть слышно.

(*) Деревня между Лондоном и Падингтоном.

(**) Прекрасное место в Лондоне, у коего в средине есть сад.

Но вскоре узнали тому причину; носильщики остановились. Ее, нашли в безпамятстве. Две женщины, мущиною, которой был в епанче, пришли к ней на помощь, оказывая ей знаки великой нежности. Оне проговорили нечто удивляясь её красоте, с довольно ясными признаками корыстолюбия; как будтоб опасались, что ничего не могут надеяться за своя старания. Мущина одетый епанчею казался смущен. Вильсон вошел в дом с теми, кои перенесли туда сию любезную девицу; но скоро опять возвратился к носильщикам кои видели, что мущина в епанче весьма много его ласкал и благодарил. Он каждому из них сунул в руку по гвинее, и проводя их до крайней садовой калитки, не хотел зажечь свечи в их фонаре; но дал им для сопровождения одного человека, которой повел их по грязным и не неровным закоулкам, чтоб привесть их к тропинке, ведущей к Лондону. Ясно видно, что в сем не инное было намерение, как то, чтоб им трудно было сыскать опять ту дорогу.

К нам привели и другого носильщика. Он точно тоже сказывает. Я спросил у них обеих, какого виду думают они, есть тот мущина, которой был в епанче; но он так старался скрываться, как на улице, так и дома, а они стол мало случая имели его приметить, что я не мог получить о нем многого сведения по их описанию. По их собственным предложениям я разсудил за блого, чтоб они возвратились в тоже самое место с носильщиками Гжи. Виллиамс, дабы как нибудь постараться признать ту дорогу. С какою горячностию не употребляем мы и самые слабые средства, когда ничего достовернейшого нам ни представляется?

Я хотел от Гжи. Виллиамс проведать, от кого она узнала, что Г. Гревиль не выехал из Лондона, и намерился в нем скрытно остаться. Она мне наименовала некую Гжу. Брестон, живущую в Бундстрите Гревиля. Я не медля поехал в Бундстрит: Гжа. Брестон сказала мне, что она сию весть слышала от Сира Гарграфа Поллексфена, которой о Г. Гревиле говорил с такой запальчивостию, чтоб он следствий оной поопасся; а сие то самое наиболее побудило ее уведомишь о сем Гжу. Виллиамс, для предупреждения оных.

(*) Бундстрит, улица в Лондоне.

Теперь, Государь мой, когда приведем себе на память ту маску, которая ходила с потаенным фонарем (уведомление, полученное нами от Сира Гарграфа; ибо сами мы не видали етой маски:) и намерение Г. Тревиля, которой уверял нас о своем отъезде; то может ли остаться какое сумнение..... Однако от Сира Гарграфа что Г. Гревиль скрыл от него свой отъезд с таким же старанием, как и от нас? Я поеду немедленно к Сиру Гарграфу. Он должен ныне обедать у себя; он ждал к себе гостей; если же я не могу с ним увидеться; если его не будет дома.... Но оставим догадки до моего возвращения.

О! любезный Сельби. Я начинаю думать, что несправедливо осуждал Г. Гревиля. Я страшусь, чтоб наша любезная свойственница не впала в руки несравненно худшия его рук. Сира Гарграфа нет дома; он дома; у него гости; не льзя с ним теперь говорить. Таковы суть разные ответы, кои я получил от его служителя. Я приметил в сем человеке столько же смущения, сколько он мог во мне видеть нетерпеливости. Но я легко мог догадаться, что он был научен. Одним словом, я имею сильные причины думать, что Сир Гарграфъ во всю ночь домой не возвращался. Мужчина в епанче не инной кто быть может, как он. Все что ни говорил нам Аллестрис о его злости и о наглом его поступке с любезною нашею Мисс Бирон, весьма ясно представляется мне на память, Боже мой! Не ужели впала она в руки такого человека! Ах! по что не могу я остаться при первом моем сумнении? Гревиль как ни опасен, но кажется мне честнее; по крайней мере имеет он гораздо лучшия свойства. Он бы не инные имел намерения, как совокупиться с нею браком; но другой, если ето он..... Я не могу, и не смею принять такой мысли.

Четыре носильщика к нам возвратились. Они думают, что открыли татское оное убежище. Но получа там некия осведомления, кои меня еще более стали мучить, поспешали они обратно к нам, для принятия новых приказов.

Зашед в первой питейной дом, они наведывались, не знают ли, где лежит длинной сад с заднею калиткою, из которой путь идет в весьма грязной переулок и в поля. Им ответствовано, что то совершено знают, и что дом, к коему сей сад принадлежит, стоит на большой дороге. Они спросили себе напитков, и продолжая свой разговор с хозяином, выведали от него, что в етом доме, почти с год живут весьма добрые и честные люди; что сию семью составляет вдова, называемая Оберри, с сыном и двумя дочерьми; что сын её около тридсяти лет, и определен при бирже, откуда приезжает к ним только по субботам в вечеру, а в понедельник по утру опять туда возвращается. Но, сказал им поднощик прервав свою речь, нынче ночью случилось очень чудное произшествие, и привело меня в великое безпокойство.

Прежде он было не соглашался их о том уведомить, потому что, как он говорил, не любит мешаться в чужия дела. Но наконец рассказал им, что почти в шесть часов утра он был разбужен шумом и выглянув из окна увидел у ворот Гжи. Оберри карету, заложенную шестернею, да трех или четырех конных людей; что он одевшись, отпер свои ворота; но кучера и лакеи так были осторожны, что не придвинулись к его дому, Оберри со свечею, и сказала кучеру, чтоб он поставил свою карету как можно ближе к дому, что минуты с три потом увидел он у ворот мужчину в богатом плаще, обшитом гасами, которой держал в руках другую особу, средняго роста, завернутую красною епанчеию, что сия особа противилась, и видно чувствуя великую боль, что ее насильно хотели посадить в карету, просила милости таким голосом, по коему признал он ее женщиною; что мужчина с великим жаром изъявлял ей свою любовь, и свидетельствовался своею честностию; но что не взирая на усилия той госпожи, которая казалась в чрезвычайном унынии, он подняв ее посадил в карету; когда же и сам за нею туда сел, то она подняла громкой крик, прося о помощи; что потом голос её становился глуше, как будто бы рот у нее зажат был платком, и что мужчина начал тогда говорит гораздо громче, и таким голосом, который походил на угрозы; что карета поехала очень скоро, а конные поскакали за нею. Между тем как госпожа усилилась супротивляться мужчине, поднощик приметил из под её епанчи, что она была очень богато одета. С полчаса потом увидел он другую карету, заложенную четвернею, в которую села вдова с двумя своими дочерьми, и поехала по тойже дороге, как и первые. По их отъезде, спрашивал он из любопытства служанку того дома, которая была девка простая и грубая, куда бы так рано её госпожи выехали; она отвечала, что они поехали в Виндзор, или в провинцию, и что она чрез неделю ожидает их возвращения.

Гарграф! у него есть поместья не далеко от Виндзорского леса. Я уже не сумневаюсь, чтоб не он был виновником сего мерзкого злодейства. Кто знает, что уже может быть ни претерпела сия дражайшая девица, прежде нежели увезли ее в карете? О Боже! подкрепи мое терпение. Нещастная Генриетта! Я представляю себе её прозьбы, слезы и заглушаемые её крики! О подлой

Я уже собрал столько людей и лошадей, сколько мне два мои друга промыслить могли. Всех нас будет десятеро, считая двух моих лакеев со мною. Я буду гнаться за злодеем на самой край света; но столь далеко мы не поедем для его искания. Прежде всего полетим мы к нему в дом, находящийся у Виндзора. Естьли его там мы не найдем, то обратимся в Ридинг к Багенгалю. Коли ехать в Падингтон, то только время напрасно потеряем; етой плутовки вдовы и её дочерей там нет, а увидим только служанку, почти ничего о том не знающую: и от которой не услышим больше того, что уже нам известно. Однако я согласился на предложение госпожи Виллиамс дают, и сам я с двумя своими служителями хорошо вооруженными, должны съехаться на углу Ей де-Парка. Мучительно для нас провесть еще ночь в таком движении. Жена мне обещает употребить власть правосудия, в каком бы месте я ни нашел злодея или страждущую нашу сродницу. Мы разделимся и поедем по двум дорогам; станем на каждом проходе разспрашивать, и согласимся о месте вашего съезда. Я в смертельном унынии; но душа моя паче всего страждет.

О дражайший Сельби! Мы имеем уже известия. Благодарю, тебя, Боже мой! Мы получили теперь вести правда не столь благополучные, сколькоб того желали; но ваша любезная, ваша дражайшая племянница жива. Она жива и находится у честных людей. Прочтите письмо, которое к вам отсылаю, и которое ко мне было надписано.

Мисс Бирон находится в безопасности у честных людей, в первую минуту, когда могла она располагать сама собою, просила она меня успокоит сердце ваше сим уведомлением.

Она перенесла жестокия поступки, о коих еще не в силах подробно вас уведомить. Мы видели ее неоднократно в безпамятстве, и такое изнеможение по целым часам продолжалось; но не страшитесь того надмеру. Её обмороки, хотя и так же часто случаются, но становятся гораздо менее опасны.

Нарочной скажет вам, кто таков мой брат, коему вы обязаны сохранением любви достойнейшей во всей Англии особы. Ему приказано служишь вам путеводителем, естьли вы с своею супругою окажете нам честь, и Мисс Бирон так слаба, что перенести ее не можно. Вы собственными своими глазами, государь мой, уверитесь, что о ней всевозможное старание прилагает ваша покорнейшая услужница

Жестокия поступки! безпамятства! обмороки целым часам продолжающиеся! по слабости не может быть перенесена! и первая её забота в таком изнеможении есть успокоение её друзей! О любезная, дражайшая Но станем радоваться, любезный братец, что нашли ее в честном доме. Нарочной ждет моего ответа. Я не имею времени списать вам с него копию, и должен еще писать к двум моим приятелям, для уведомления, что их люди мне теперь не надобны.

Мисс Бирон в замке у Графа Л.... Не далеко от Колнеброка.

я к ней верьхом. Лакей мой возмет с собою чемодан, в которой моя жена положила все нужное сему полу. Мисс Бирон в маскерадном платье должна была весьма странною показаться своему избавителю.

Нарочной, подавший мне письмо не мог меня много о всем уведомить; но вот в коротких словах все, что я от него спроведал. Господин его есть Кавалер Карл Грандиссон, Кавалере Томасе Грандиссоне, скончавшемся за несколько пред сим месяцев: честной нарочной не мог нахвалиться своим добрым господином; много также хвалил он Мисс Шарлотту Грандиссон, его сестру.

Сир Карл Грандиссон, поехав шестернею из Лондона, по щастию встретился с бедною нашею Генриеттою. Сир Гарграф есть сей злодей. Я сердечно жалею, что подозревал Г. ездил в Лондон за своими делами, и продолжал свой путь, освободя нашу дражайшую сродницу и поруча её попечениям своей сестры. О Боже! Благословляй его навсегда своими щедротами.

Сей подлый Гарграф, сколько нарочной мог узнать, опасно ранен! также получил рану, но слава Богу! стол легкую, что такой припадок не помешал ему продолжать своего пути по толь славном деянии. Я хотел было дать хорошее награждение нарочному; но он упорно от того отговаривался, говоря в извинение, что служит у самого великодушного господина, так что я принужден был отпустить его безо всего.

Я сие письмо отсылаю к вам с нарочным. Прочия обстоятельства получите вы чрез почту, и я ласкаюсь, что ничего нещастного вам объявлять не буду. Но простите смущению видимому из сего моего письма по нестройной смеси разных случаев, каковы были по необходимости в толь страшном для нас недоумении. Пребываю ваш искренний