Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть вторая.
Письмо XIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть вторая. Письмо XIX. (старая орфография)

АНГЛИНСКИЯ ПИСЬМА,

или

ИСТОРИЯ

КАВАЛЕРА

ГРАНДИССОНА.

Творение Г. РИЧAРДСOHA

сочинителя

ПАМЕЛЫ и КЛАРИССЫ.

Переведено с французского

А. Кондратовичем.

http:/az./

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Во граде Святого Петра

1793 года.

Цена без перепл. 90 коп.

Свидетельствовал и подписал Коллежский Советник и отправляющий должность С. Петербургского Полицмейстера

ИСТОРИЯ 

Кавалера 

ГРАНДИССОНА.

Генриетта Бирон, к Люции Сельби.

Еще могу я писать к вам, дражайшая моя Люция! к вам то есть: ко всем любезнейшим моим родственникам, и при том писать с величайшею радостию, и пригласит всех вас к принятию в том участия. Сколько должна я благодарит милосердное Небо.

Вы и вообразить себе не можете сколь многих опасностей оно меня избавило, ниже того, сколь много мой разум сердце от того претерпели. Я не смею даже и помыслить о тех мучениях, кои я тебе причинила. С каким легкомыслием окончила я мое письмо! Как я была тщеславна и неблагоразумна! Но возвратимся скорее к печальному моему повествованию. Твоя нетерпеливость уже весьма многого тебе стоила.

Я обьявляю тебе, что, невзирая на всю веселость притворно мною оказываемую, учинивши вам столь безразсудное изображение о моих убранствах, моих победах, и о прочих столь же смехадостойных обстоятельствах, я ни малой не имела охоты ехать в маскерад, ниже к тому, чтоб видеть себя окруженною великим множеством безумцов, изьявляющих мне свое удивление. Я ощущала токмо единое презрение как к ним так и к самой себе. Презрение, етого не довольно; самое действие меня даже смутило.

В сем великом множестве безумцов, находилось, дражайшая моя, два сущие демоны, но самый хитрейшей и злейшей из всех, одет был в Арлекинское платье. Он делал много оборотов и уклонностей; он скакал и резвился весьма долгое время около меня. Наконец, он мне сказал, и что знает Мисс Бирон и что он был ненавистный и презрительный Поллексфен. Однако он ни каких не делал неблагопристойностей и я не ощущала ни малейшого предчувствования о тех насилиях, о коих он помышлял.

Г. Ревс обьявил тебе, что видел меня в носилках, которые мошенник, новой мой лакей для меня приготовил. О дражайшая Люция! одна из главнейших частей моего тщеславия уничтожена навсегда. Я! которая считала что знаю людей по физиономии! нет, после сего произшествия, я не должна более иметь нималейшей доверенности к тем знакам, кои я усматривала на лице, дабы по оным судить о истинных чувствованиях сердца. Г. Ревс изъяснил уже тебе все касающееся до носилок и носильщиков. Как можно описать тебе те движения моего сердца, когда я начала подозревать о измене? Но когда, подняв зановесы у носилок, узнала, что обманута другим вероломцем, от коего безполезно просила я вспомоществования; когда ничего инного во круг себя не видала кроме одних полей, и когда факел был погашен; то я подняла пронзительной крик, которой продолжался даже до того времени, пока уже не в состоянии моего носа соль, от которой происходил некий заразительной запах похожий на сженный алений рог и перья. Я не видела ни одного мущины в той горнице.

Где я? Кто вы таковы, сударыня? Кто вы таковы, и где я, многократно повторяла я сии вопросы. Сии три женщины были мать и две её дочери. Мать отвечала мне, что я нахожусь не в худых руках. Дай Боже, чтоб вы меня не обманывали! возразила я устремя трепещущие мои взоры на глаза её. Она старалась уверить меня, что не имеют никакого намерения мне вредить; но напротив того помышляют токмо о том дабы сделать меня щастливейшею на свете особою, и что она не способна вступать в худое дело. Увы! возразила я, я смею.... смею тому верить. Сжальтесь надо мною, сударыня. Вы кажетесь матерью, и конечно сии молодые особы ваши дочери. Спасите меня, я вас заклинаю! спасите меня, сударыня, так как бы спасли вы своих дочерей!

Она мне сказала: что сии две молодые девицы её дочери; что оне разумны и скромны, и что не желают мне никакого зла: но что некоторой весьма богатой и знатной породы в Англии человек, по чти умирал из любви ко мне, и что он не имеет другого намерения, как сочетаться со мною законным браком. Поелику же вы еще не вступали ни в какие подобные обязательства, присовокупила она, то будете его женою. Согласитесь на оное, естьли желаете предупредит великия смертоубийства; ибо он клялся умертвит всех тех, коих вы ему предпочтете. Ах! вскричала я, тогда, конечно ето подлый умысел Г. Гарграфа Поллексфена. Точно ето он, не справедливо ли? Я уверена, что ето он, ради Бога обьявите мне. Я покорнейше вас прошу сказать мне о том. В то время я поднявшись хотела сесть на краю постели, и в ту же самую минуту увидела я вошедшого презрительного Гарграфа.

Я подняла великой крик. Он вдруг бросился к ногам моим. Я не в состоянии была сидеть и уклонилась на грудь старой госпожи, которая с великим трудом могла подкрепить мои силы водою и солью, естьлиб он не удалился, естьлиб он долее пробыл перед моими глазами, то конечноб я упала в обморок. Но открыв глаза, я не видя никого кроме трех женщин, я несколько ободрилась и начала просить их с величайшим усилием, обещая им награду, чтоб споспешествовали моему побегу, илиб ручались за мою безопасность. Но я паки увидела вошедшого ко мне скаредного подлеца.

Я вас покорно прошу, Мисс Бирон, сказал он мне гораздо надменнейшим видом нежели прежде, не приходить в смущение и выслушать то, что я вам скажу. От вас и от вашего выбору зависит быть тем, чем вы пожелаете, и сделать из меня то, что вам угодно. Ваш страх безполезен. Вы видите что я весьма решительной человек. Сударыни, оборотясь к женщинам говорил он, сделайте милость оставьте нас на минуту одних.

Нет, нет! вскричала я, ради Бога не оставляйте меня здесь одну; и в то время как оне выходили, я бросилась за матерью, за которою следовала даже в переднюю горницу. Там я пала к её коленам, и обнимала их обеими моими руками: ах! спасите меня, спасите меня, сказала я ей, проливая источники слез. Тогда подошел мерзавец: я оставила сию женщину и пала пред ним на колени. Я не знала что я тогда делала. Я помню что говоря ему, кусала мои руки: естьли вы имеете хотя малое сожаление, естьли вы имеете хотя некое чувстие, государь мой; то я вас заклинаю, возъимейте сострадание о нещастной. Я думаю что он дал знать женщинам, чтоб оне вышли. Оне все трое оставили меня в той горнице, где я находилась.

Жестокой мерзавец посмотрев на меня, сказал мне презрительным голосом: я просил у вас сожаления, сударыня; я просил оного равномерно на коленях, не умолимая красавица; но вы надо мной не сжалились. Просите, просите теперь сами. Вы не более оного получите, сколько и я. Теперь, на моей улице праздник.

Варвар! вскричала я вставши. Я воспламенилась гневом; но оный тотчас же изчез. Я вас заклинаю, Я кусала мои руки, как бы в безумстве. Я подходила к нему, подбегала к окну, потом к дверям.... нимало однако не помышляя уйти в окно или в двери; но куда бы я пошла? По том оборотясь к нему, сказала: Сир Гарграф, я заклинаю вас Небом, не поступайте со мною жестоко. Я никогда и ни с кем столь жестоко не поступала. Вы знаете, что я всегда с вами учтиво обходилась....

Так, так, сказал он мне с надменною улыбкою, учтиво и весьма также упрямо. Вы никогда не говорили мне оскорбительного. Я равномерно вам оного не оказывал Мисс Бирон. Вы были учтивы, но до сего времени я также не менее изъявлял вам учтивства. Но вспомните, сударыня.... Но, дражайшая и обожания достойная девица... В сем месте вероломнейший обнял меня обеими своими руками. Ваш ужас, продолжал он, придает вам новые прелести. Колико я оными восхищаюсь, сударыня тут сей зверь хотел было похитить у меня поцелуй. Я его до того не допустила; но вторично заклинала его не поступать таким образом с нещастною девицей, которую обманул он столь подлым ухищрением.

Он мне отвечал, что не понимает моих слов. Я его спросила, неужели он еще способен присоединить оскорбление к измене. Вы имеете худое мнение о моих нравах, скатал он мне злобным голосом. Неужели таким образом, возразила я, стараетесь вы внушить во мне лучшее о том мнение? Очень хорошо, сударыня, вы усмотрите с моей стороны такое великодушие, коего вы ко мне не имете. Вы увидите что я не буду помышлять ни о обиде ни о мщении. Но вы тронули мою гордость; вы найдете во мне человека хороших нравов.

Тогда, Сир Гарграф, я буду восхвалят вас от всего моего сердца.

Но вы знаете, сударыня, что теперь необходимо нужно оправдать пред публикой тот поступок, которой я учинил. Принадлежите мне, сударыня; принадлежите мне по самым священнейшим правилам честности. Я даю вам мою руку. Согласитесь быть госпожею Поллексфен. Тогда изчезнут всякия неблагопристойные предчувствования, или, .... пеняйте в том на самою себя.

Как, Г. мой! не ужели безчестный ваш поступок кажется вам оправданным таковыми предложениями? Лишите меня жизни, когда уже я не в состоянии защищаться; но мое сердце и рука принадлежат мне; и никогда одно от другой розлучено не будет.

мне видя что мои взоры по всем сторонам обращались дабы токмо избегнуть его взоров; он мне сказал, что тщетно я стараюсь изыскивать средства к бегству; что я принадлежу ему безвозвратно, и чтоб я в том была уверена; что он мне советует не приводить его в отчаяние; что он меня заклинает всем тем, что ни есть священнейшого.... Он остановился, как будто бы был устрашен собственным своим изступлением. Он посмотрел меня с ног до головы, заблужденным взором; и вдруг бросившись к моим ногам, он обнял мои колена ненавистными своими руками. Такое движение меня чрезвычайно устрашило. Я испустила пронзительной крик. Одна из молодых девушек тотчас появилась. Потом вошла её мать. Как? как? Г. мой, вскричала, сия женщина в моем доме.... Благодарю Небо, подумала я сама в себе, что в сем доме гораздо более есть честности, нежели сколько я надеялась! однако я весьма приметила, дражайшая моя Люция, что сии три женщины почитали брак удовлетворением за всякое оскорбление.

Изверг, весьма был недоволен тою внешностию, что оне пришли незванные. Он думал, сказал он им грубо, что оне столько знают свой пол, что ни мало не придут в замешательство от крику женщины, и мнимые их опасности понудили его думать о том, что ему прежде и на мысль не приходило. Старая хозяйка повторила, что она желала, чтоб её дом и её дочери были почитаемы; и оборотясь ко мне, сказала мне, что я не прежде выду из её дому как в качестве законной супруги Г. Гарграфа Поллексфена. Он клялся, что не имеет другого намерения.

Но, дражайшая моя, я имею изьяснить тебе другия повествования! Мои представления и текущия из глаз моих слезы нимало не были внимаемы. Однако я еще не переставала соединять моих рук с новыми и усильными прозьбами, когда одна из её дочерей пришла уведомить моего тирана, что у ворот ожидают его приказов. О милосердный Боже! сказала я в себе, какая грозит мне опасность! и в самую ту минуту я увидела вошедшого священника, самой гнусной физиономии, какой я еще никогда не видала, держащого в руке книгу, которую я почла за требник, и которая была развернута в том месте, где брачные молитвы написаны. Ужасное зрелище! я бросилась к нему, толкнув с одной стороны Гарграфа, а с другой госпожу Оберри, которая от удара моего пошатнулась. Я бросилась к ногам его: служитель церкви Божией! сказала я ему, сжав руки и поднявши оные к небу; благородства и добродетели исполненная душа! ибо сии качества должны быть в достойном священнослужителе; естьли вы когда ни есть имели детей или племянниц, то спасите нещастную девицу, похищенную подлым образом у её родителей, девицу невинную, которая никогда и ни кому зла не делала, которая всякого человека любила; и которая не пожелала бы ни кому причинить обиды; спасите меня от неслыханного насилия! Не употребляйте своего священства к освящению безчестного преступления.

Священник, естьли в самом деле он то был, казалось старался кое как устоять на своих ногах, чтоб поддержать ужасную свою толщину, и не столько в ответ говорил сколько дул в нос. Когда он разстворил свой рот, то табак посыпался из нозрей его на губы с желтою житкостию, которая придавала им такой же цвет. Он посмотрел на меня с коса и взяв за обе руки, которые лежали без всякого принуждения в его руках; он меня просил встать. неуничижаться перед ним и быть уверенной что не думают причинить мне никакого зла. Я хочу вас токмо спросить, сказал он мне, запыхиваясь при каждом слове: кто таков тот дворянин в серебренных часах, которой сидит супротив меня? Как его имя?

Ето отвечала я ему, самый коварнейший человек в свете, не смотря на его вид.

Презрительный Гарграф отвечал на сие одой улыбкой, как будто бы ощущал удовольствие утешаясь моею печалию. Ах, сударыня, прервал священник, наклонясь к нему, говорите иначе о человеке такого достоинства: но вы, сударыня, могу ли я равномерно знать, кто таковы, как ваше имя? Мое имя, Г. мой, Генриетта Бирон, самая простая и невинная девица, присовокупила я, смотря на мое платье, невзирая на неблагопристойное одеяние, в коем меня перед собою видите. Я прошу вашего сожаления, милостивой государь; и паки пала я я к ногам его.

Вы конечно из Нортгамптон-Шира, сударыня? И вы не сочетаны еще браком? Пожалуйте скажите как называется ваш дядюшка. Сельби. Г. мой. Моего дядюшку все почитают честным человеком. Он наградит вас паче всякого вашего чаяния, естьли....

Очень хорошо, сударыня, все теперь в порядке. Я вижу что меня не обманули. Не думайте, чтоб меня можно было подкупить одною надеждою. Еще до окончания ночи вы будете самою благополучнейшею в свете супругою.

Тогда он сказал трем женщинам, чтоб оне подошли по ближе, и в то время я гораздо лучше разсмотрела ужасной его вид нежели прежде. Сир Гарграф также приближился. И оба несносные сии человеки сели по обе мои стороны, Сир Гарграф взял меня за руку, невзирая на все мое сопротивление; и в ту самую минуту я увидела вошедшого второго священника, столь же мерзского вида, как и первой. Ето был по видимому тот, которой долженствовал вспомоществовать первому при совершении сей ужасной церемонии. Первой тотчас начал читать пагубную для меня молитву. О дражайшая моя Люция! Не стенало ли в то время твое сердце по нещастной ? Мое же колеблемо было такими движениями, коих я описать не в состоянии; и кои уподоблялися ужаснейшему смущению моего разума. Мою руку держали с такою силою, что она онемела. Я колебалась безполезно, и не имела столько духу чтоб могла кричать. Единое сие повествование остановляет мое дыхание. Позволь остановиться мне на несколько минут, дабы собраться с духом.

Я находилась почти в совершенном безумстве. Постойте! вскричала я наконец; перестаньте читать... и освободив мою руку, я ухватилась за книгу держимую священниками, которую к щастию моему вырвала из их рук. Извините меня, Г. мой, сказала я ему; вы не должны окончать жестокого своего предприятия. Мне изменили самою недостойною подлостию. Я не могу и не хочу когда идти за него за муж.

Продолжайте, продолжайте, сказал ему Сир Гарфаф, взявши опять меня за руку с чрезвычайным насилием. Сколь она ни жестокасердна, но я признаю ее моею супругою. Какая перемена, сударыня! Взирая на меня с надменным видом. Вы ли ето кроткая и учтивая Мисс Бирон.

Увы! любезная Люция, сие происходило не от гнева; ето изьявляло отчуждение ума, и заблуждение разсудка; однако к величайшему моему щастию я находилась в таком состоянии, которое избавило меня от лишения чувств, поелику мерзавец клялся, что лишение чувств спасти меня не может! Продолжайте, продолжайте, возразил он повторительно, и священник начал опять читать молитву. Я прервала его укоряя в жестоком злоупотреблении, имени Божия, и святости своего долга. Потом я обратилась к двум молодым девицам, прося от них сожаления, я им представила чем оне обязаны своему полу. Я требовала от них такого вспомоществования, которое бы оне пожелали и для самих себя, естьлиб с ними потупили с подобным сему варварством. Выражения моей скорби были столь трогательны, что извлекли из очей их слезы, да и сама мать казалась тем тронута. Но неимеющей жалости Гарграф приказывал только продолжать, и я не имела уже другой помощи как только прерывать чтение священника каждый раз как он начинал читать, я весьма удивляюсь что имела силу стоять на ногах, я вся была воспламенена. Рука моя, которая почти во все сие время держима была руками жестокого, и сжимаема с чрезвычайным насилием стола онемела, что я уже более ее и не чувствовала. Другую подняла я к Небу, призывая его во свидетельство толь безпримерного варварства, умоляя его о смерти, и повторяя что я предпочла бы оную тысячекратно несносному моему мучению. Помощник, пребывавшей до того в молчании, предложил, чтоб мне зажали рот, дабы я не в состоянии была приносить моих жалоб, и я не знаю, что бы мог произвесть сей ужасной совет. Но старая госпожа опровергнув таковое намерение с довольною твердостию, просила Сира Гарграфа; оставить меня на несколько минут с нею и её дочерьми. Так, так, сказал священник, должно оставить всех госпож вместе. Несколько разсуждений приводит иногда человека в разум.

Сир Гарграф оставил мою руку; а госпожа Оберри совершенно лишилась чувств. Соль и олений рог опять употреблены тут были к моему облегчению. Как скоро женщины приметили что я в состоянии была их слушать; то представляли мне богатство Сира Гарграфа. Я отвечала им, что оное презираю. Оне уважили честность его чувствований; а я, не преодолимое к нему свое отвращение. Оне восхваляли приятности его вида: а я им сказала, что он глазам моим представляется самым безобразнейшим и ненавистнейшим из всех человеков. Наконец оне говорили мне о опасности, коей я подвержена, и о великом затруднении, которое оне должны иметь защищая меня еще от гораздо жесточайшого поступка. Затруднение! вскричала я. Как, сударыня! разве сей дом не принадлежит вам? Разве не имеете вы соседей и не можете просить у них помощи? Я обязуюсь прислать вам тысячу гвиней в сию же неделю тысячу гвиней, дражайшия мои госпожи! Я клянусь вам в том моею честностию, если вы меня спасете от такого насилия, которому честные женщины никогда не могут способствовать.

Гонители мои, которые не далеко от нас находились, без сумнения слышали некоторую часть сего разговора. В самую ту минуту Сир Гарграф появился, изьявляя на воспламененном лице своем гнев, или злость. Он укорял себя перед тремя женщинами, за то, что столь долгое время их обеспокоивал; что оне могут удалиться, и оставить его с особою ему принадлежащею. Госпожа Оберри отвечала ему, что она не может от меня отойти. Я уверен, возразил он, что вы и ваши дочери окажете для меня сие снисхождение; и взяв меня за руку, Мисс Бирон, сказал он мне решительным голосом, верьте что вы принадлежать будете мне. Ваши Гревили, сударыня, Фенвичи и Ормы, воздержаться, чтоб не прервать речь его сим ответом, и самый лютый тигр не может с вами в том сравниться. В жестокости! сказал он мне надменным голосом. Не ужели Мисс Бирон говорит о жестокости! Вы, сударыня, начав говоришь с наглостию: торжествуя с пренебрежением над великим множеством презренных вами любовников, вспомните только каким, образом вы со мною поступали, когда я стоял на коленах, унижаяс пред вами как самый подлый человек, я на коленях просил вашего сожаления! Тронула ли моя преданность нечувствительное ваше сердце? Неблагодарная и гордая красавица! однако я вас не уничижаю: берегитесь! Я нимало не помышляю вас уничижит. Мое намерение, сударыня, состоит в том, дабы вас возвысит, обогатить, и возвести на высочайшую степень благополучия.... Но естьли вы будете сопротивляться и отвергать ту руку, которую я вам предлагаю.... Он хотел поцеловать мою руку; но я отдернула оную с негодованием. Он старался ухватишь у меня другую; но я обе отдернув держала за спиною. Он тотчас протянул шею, чтоб похитить у меня поцелуй, но я тотчас оттолкнула от себя ненавистную его харю. Прелестная девица! вскричал он с страстным голосом, и вдруг называя меня жестокою, гордою и не благодарною он клялся Небом, что естьли я теперь не приму руки его; то он решится меня уничижить.

Выдте, сказал он трем женщинам; сделайте милость, выдте. Она будет госпожей Поллексфен; или всем тем чем пожелает: оставте меня на едине с нею.

Сей злодей взяв за руку мать и двух дочерей повел их к дверям кабинета. Я обняв ту женщину, которая ближе всех от меня находилась, вскричала с изумлением: вы не должны меня оставлять. Разве сей дом не принадлежит вам? Освободите меня из жестоких рук его, я клянусь всем тем что ни есть священнейшого разделить мое имение с вашею семьею. Он насильно отдернул меня от той женщины, которая находилась в моих объятиях. Оне все трое вышли, будучи принуждаемы таким насильствием, с коим он их понуждал; но может быть и из снисхождения к нему. Находясь в смятении, я ухватилась опять за ту женщину, которая шла позади. Я ее просила, заклинала ее, присовокупя к тому усильнейшия прозьбы, не оставлять меня; я видя ее выходящую, я хотела уйти с нею. Но варвар, поспешив затворить двери, когда уже я переступила через порог, так сильно ударил меня оными по голове, что в туже минуту потекла у меня из носа ручьями кров. Я испустила томным голосом крик: он ужаснувшись вострепетал. Чтож касалось до меня: то я столь мало приведена была тем в страх, что оборотясь к нему, я его спросила, доволен ли он тем? и поздравила его с тем щастием, что лишил меня жизни. По истинне, глаза мои помрачились; я чувствовала в голове боль, а руки мои были как бы переломаны. Однако, дабы все клонилось к его ненависти, я должна признаться, что он не хотел мне вредить. Скорьбь моя столь была чувствительна, что с несколько минут, находясь в безчувствии, я бросилась на ближайшей стул. И так, вы меня убили повторила я, очень хорошо, вы меня убили собственною своею рукою. Теперь уже вы удовлетворили свое желание: и видя, что он колебался исполнен будучи нежностию и страхом: так, присовокупила я, вы должны теперь стенать о жребии злощастной девицы, которой смерти вы причиною. По истинне, я почитала себя смертельно раненою. Я вам прощаю, сказала я ему, призовите токмо госпож. Удалитесь, Т. мой, удалитесь. Я хочу здесь токмо видеть особ моего пола. При сем голова моя закружилась; глаза мои ничего уже более не различали, и совершенно лишилась чувств.

После сего уведомили меня, что он находился в ужаснейшем унынии. Он запер из внутри двери; и с несколько минут не имел смелости их отворять. Между тем женщины, услышавшия печальные восклицания, и прибегши с великим безпокойствием, застучали в двери. Тогда он поспешил оные отворить, проклиная сам себя. Он заклинал их подать мне вспомоществование, когда еще не поздо. Оне мне сказали, что смертная бледность разпростерлась на лице моем, и что первые их движения состояли токмо в единых воплях. Кровь во мне остановилась. Но изверг и посреди своих ужасов не позабыл о своей безопасности; он взял окровавленной мой платок, опасаясь чтоб оный не послужил против него доказательством, естьли по нещастию я умру, и вышедши в другую горницу, он бросил его в огонь. Священник и его помощник были тогда у камелька, и пили горячее вино. .

Молодая девица, от которой я осведомилась о всех сих обстоятельствах, присовокупила, что выходя из покоев, они предложили, что желают до завтра остаться, лишь бы только был разскладен хороший огонь, и чтоб не было недостатку в водке; но она им ответствовала, что молодая особа уже скончалась, и что их услуги были безполезны: от чего будучи приведены в великой ужас, они сказали, что уже время им ехать, и что они надеются, поелику они не виноваты в разсуждении моей смерти, и не имели другого намерения как токмо услужить Сиру Гарграфу, что их имена не будут помещены в тяжбах, могущих посему делу случиться.

Пришедши в чувство, я усмотрела себя среди трех женщин, но покрыта вся хладным потом, и в толь сильном трепетании, коему не могла противиться. В кабинете тогда не было свечи. Оне повели меня к тому камельку, от которого отошли священники. Оне посадили меня в большие кресла; ибо я еще в не состоянии была стоять. Помощь, которую оне мне подавали, состояла в том, что терли мне виски крепкими спиртами. Как ты думаешь, дражайшая моя Люция, о свойстве таких людей, кои в состоянии столь жестоко играть здоровьем и благополучием злощастных девиц, к которым они почитають себя исполненными любовию? Я страшусь, что может быть никогда не приду в прежнее мое состояние. Я еще не совсем избавилась от беспамятств и не больших судорожных припадков, кои еще причиняют мне боль.

Мать и старшая её дочь вскоре меня оставили, и пошли к Сиру Гарграфу. Я не иначе могу судить о их обьявлениях, как по тем действиям, которые они произвели. Но младшая сестра, оставшись со мною, отвечала на все мои вопросы с великим, по видимому, чистосердечием и жалостию. Сказавши мне, что она весьма удивляется моему отказу столь богатому человеку, и толико хорошого вида как Сир Гарграф; она присовокупила, что я нахожусь в таком доме, в коем чрезвычайно стараются сохранить доброе имя; что её мать ни за какие в свете богатства не согласится учинить худого дела; и что у ней есть брат служащей при таможне, которого почитают честнейшим офицером по своей должности. Она призналась, что знает того нового человека, которого я приняла к себе в службу, и весьма выхваляла его верность, которую он оказывал всем тем господам, у коих служил прежде нежели нанялся у меня, как будто бы вся заслуга служителя состояла в слепом повиновении. Г. Вильсон, сказала она мне, человек весьма приятного вида и со временем может сыскать себе щастие и учиниться некогда хорошим мужем. Я тотчас приметила, что сия молодая и невинная девушка влюблена была в сего безчестного лицемера. Она с великою горячностию его защищала. Она меня уверяла, что он человек честной, и что естьли он когда ни есть делал худо, то конечно по приказанию тех, кои щедро ему платили за его к ним повиновение. Они за то ручаются, присовокупила она; вы ето знаете, сударыня.

Наши разговоры были прерваны тогда, когда я надеялась получит новые от нее осведомления; ибо я узнала, что сей Вильсон был в сем деле главным начиньщиком. Но старшая дочь вошедши к нам позвала свою сестру, а тот же час появился.

Он взял стул, на которой сел подле меня, сложа ноги на крест, облокотясь на колено, и наклоня свою голову столь низко, что поддерживал оную рукою; он не говорил ни слова, но токмо кусал свои губы; он посмотревши на меня не много обратил свои глаза на другую сторону; он обращал их опять на меня, и сия его игра продолжалась раз пять или шесть, как будто бы помышлял он о каком ниесть злом намерении. Презрительной человек! подумала я в себе трепеща от сего странного молчания, и ожидая какого ни есть нового действия. Наконец я решилась ему говорить с толикою кротостию, сколько мне было можно, опасаясь на себя навлечь новые оскорбления.

И так, Г. мой, неужели вы были в состоянии столь далеко простирать свое насилие против такой девицы, которая не причинила, да и не помышляла никогда причинить вам зло? Я остановилась. Он ничего не отвечал.

Не ввергнули ли вы в величайшия мучения господина и госпожу Ревс? Сердце мое обливается за них кровию. Я опять остановилась. Он пребывал в молчании.

Я ласкаюсь, Г. мой, что вы сожалеете о нанесенных вами мне и моим друзьям нещастиях. Я ласкаюсь Г. мой. . .

Он прервал речь мою ужасными заклинаниями. Я замолчала, думая что он будет продолжать далее; но он ничего к тому не присовокупил, переменя токмо свое положение, и вскоре опять приняв первое.

Женщины сего дома, Г. мой, кажутся весьма честными людьми. Я ласкаюсь, что вы намерены были токмо меня устрашить. Привесть в честное место, есть справедливое доказательство, что ничего худого не заключалось в ваших намерениях.

Он еще прервал мою речь тяжким вздохом. Я думала что он хочет мне ответствовать.... но он кривлялся пошатав головою, и опять облокотился на руку.

Я вам прощаю, Г. мой, все то, что я от вас ни претерпела. Друзья мои гораздо чувствительнее меня трогают.... Я думаю что скоро будет свет, и попрошу госпож дашь о сем знать Г. Ревсу....

При сем он вскочил; Мисс Бирон, сказал он мне, вы женщина, настоящая женщина. Он остановясь ударил кулаком себя по лбу, я не знала, чего должна была ожидать. Мисс Бирон, заблагоразсудится.

От сей жестокой насмешки я вострепетала. Он продолжал; как я глуп, безумен и смеха достоин; я сущей дурак! я достоин смерти за глупую мою легковерность! но я вам обьявляю, Мисс Бирон..... Он посмотрел на меня заблужденным взором, и как бы позабыл что хотел сказать; он прошелся раза три по горнице. Лежать при смерти с полчаса, сказал он про себя, и вдруг говорит мне столь язвительные слова!

Я хранила глубочайшее молчание. Он возразил: я проклинаю свою глупость, что отослал священника! Я почитал себя более сведущим о женских лукавствах. Однако поверьте, сударыня, что все ваши хитрости будут безполезны. Все то чего нельзя будет здесь сделать, будет совершено в другом месте. Я клянусь в том всевышним Создателем.

Слезы полились из глаз моих, и я не имела силы произнести ни единого слова. Начинайте лишаться чувств, сказал мне варвар, и впадайте в обмороки, ето для вас ничего не стоит? Вид его соответствовал недостойным его укоризнам. Милосердный Боже, вскричала я, яви мне свое покровительство! При сем он сказал мне токмо три слова, жребий ваш решен, сударыня; он кликнул служанку, которая тот час пришла держа в руке капор. Она шепнула ему на ухо несколько слов, чем он весьма был доволен. Как скоро она вышла, то он подошел ко мне с капором. Я задрожала, и чувствуя изнеможение сил ухватилась за стул, дабы удержаться. Ваш жребий решен, повторил он твердым голосом. Наденьте сей убор, наденьте его и лишайтесь чувств, когда почтете то необходимым.

Ради Бога, Сир Гарграф.

Ради Бога, Мисс Бирон. Я знаю гораздо безопаснейшии места нежели сие, где может быть я буду иметь несколько более над вами власти; еще повторяю я вам, наденьте сей убор. Еще не поздо; ваше снисхождение может обратиться в вашу пользу.

Я начала кликать женщин. Он мне отвечал, что их уже нет; и в ту же минуту кликнул двух своих лакеев, которые тотчас прибежали. Сие явление умножило мои ужас, я опять закричала столь громко, сколько слабость мне тогда позволяла; но не могши вспомнить о именах женщин, я только произносила; сударыня.... Мисс.... но столь тихо, что не можно было далеко разслышать голоса. Наконец на мои крики пришла старшая дочь. О! дражайшая Мисс, сказала я ей запыхиваясь, сколь я благополучна что вас опять вижу! И для меня равномерно, сказал изверг. Он просил сию молодую девицу надеть на меня капор. За чем? вскричала я. Что хотят со мною делать? Я его не надену; но чудовище, обнявши меня обеими руками столь сильно сжал меня оными, и в том еще месте, в коем я чувствовала величайшую боль; что не могла удержаться от крику, а молодая Мисс пользуясь таковою удобностию надела на мою голову капор.

Теперь, сказал мне мои тиран, будьте спокойны, приходите в ярость, или имейте прибежище к своим обморокам, для меня все равно; а обмороки более еще могут споспешествовать моим намерениям. Сударыня, сказал он молодой девушке, прикажите быть всем в готовности. Она вышла со свечею. За время её отсудствия он кликнул одного лакея, которой и пришел держа епанчу. Варвар взяв у него епанчу, выслал всех людей вон, назнача каждому свое место. Дражайшая моя, сказал он мне тогда с насмешкою, в которой я усмотрела наглой его вид, вы сами можете решить свой жребий, естьли ни в чем затруднения не имеете. Он обернул меня епанчею. Я начала плакать и приносить жалостные прозьбы. Я бросилась к ногам его, но тигр, как Г. Гревиль по справедливости его называет, нималейшого не оказывал ко мне внимания. Он всячески старался обертывать меня епанчею, и таща за руку принудил меня за собою следовать даже до ворот. Здесь ожидала меня карета заложенная шестернею, а старшая дочь стояла у ворот со свечею. Я заклинала ее помочь мне и удержать в своем доме. Я кричала из всей силы призывая на помощь её мать и сестру. Я с преданностию просила, дабы мне было позволено сказать хотя четыре слова её матери; но мне никто не внимал, и не взирая на все мои просьбы, мои усилия, и на все мое сопротивление, меня привлекли к карете.

Я увидела около кареты несколько верьховых людей, между коими приметила безчестного моего Вильсона, и следствие доказало, что я в том не обманулась. ему сказал, входя ко мне в карету: ты знаешь, что должен ответствовать, естьли повстречаются какие ни есть наглецы.

Я опять начала кричать, видя себя зверски ухваченною поперек спины, и брошенную с таковою же жестокостию в карету. Но крики мои еще более увеличились, когда я увидела моего хищника сидящого подле меня. Жестокой мне сказал: кричите, кричите, естьли вам угодно, сударыня. Он был так подл, что передразнивал меня, блея как баран. Не задушила ли бы ты его своими руками, Люция? После такого ругательства, он присовокупил как бы торжественным голосом: и так я теперь учинился совершенным властелином над Мисс Бирон! Но, видя что я неперестаю кричат, он зажал мне рот своею рукою с такою силою, что я принужденна была несколько раз кусать у себя губы. Кучер, которой без сумнения получил уже от него наставления, не ожидал другого приказу и ударил по лошадям; и так твоя отправилась в путь.

Но как нам должно было далеко ехать улицею; то я разсматривая в темноте домы прокричала раза с два или три призывая к себе на помощь. Но под тем видом дабы меня не простудить, Сир Гарграф , с тем намерением, чтоб во время сего упражнения, сжать мои руки из всей силы, так, чтоб я оными не могла действовать; и когда он связал меня почти всю по своему желанию, то взял левою своею рукою, обе мои руки, а правою обхвативши поперек, держал меня на скамейке. И так, изключая небольшого отверстия, которое я иногда делала себе движением своей головы, совершенно была я закрыта.

Въежжая в другую деревню, услышала я шум и громко закричала, стараясь всячески выдернуть свои руки; там карета остановилась, и я ясно слышать могла около себя много голосов. Какую ощутила я надежду! Но, увы! оно недолго продолжалось. Один из его людей, коего я почла за Вильсона к тому подлый лицемер, на против того, естьли признаться чистосердечно, наша госпожа самая безчестнейшая из всех женщин. Я опять закричала. Так, так, сказал один из незнакомых, кричи сколько хочешь, естьли ты столь безчестна. О бедном твоем муже должно жалеть. И в сию же минуту карета тронулась с места. При сем случае жестокой мой страж громко захохотал, прижав меня к себе. Слышите ли о ком говорят? сказал он мне: ето об вас, любезная моя: вы безчестная женщина. Он начал смеятся; выхваляя себя в своих изобретениях; он презирал и нимало не боялся Гревиля, Орма, Фенвича, и всех таковых ревнивцев. Не забавная ли ето будет история, присовокупил он, любезная моя Бирон,

Я многократно лишалась чувств. Я из милости просила снять с лица моего платок. Когда же мы проехали деревню, и почти удалены были от всего света; то он согласился спустить платок покрывавшей глаза мои: однако не переставал держать оный у моего рта, так что изключая нескольких минут, в кои я усиливалась, шатая головою, несколько высунуть свой рот, не могла я явственно выговорить ни единого слова. Я и теперь еще чувствую от того ужасную боль у обеих сторон шеи.

Занавески у окон каретных почти во все время были опущены; и я догадалась что мы подъежжаем к какому ни есть селению, по тем попечениям, с коими он скоро возобновил жестокия свои предосторожности, закрывая мои глаза, дабы я ничего не видела, и лишая меня голоса. За несколько времени перед встречею с моим избавителем, я узнала по мостовому стуку что мы приехали в город, и с великою проворностию выдернула одну мою руку, дабы содвинуть платок, коим я была обвязана и закричала из всей моей силы. Но он толико исполнен был варварством, что в ту же минуту зажал мне рот своим платком столь сильно, что я едва было от того не задохлась; еще и теперь чувствую от сего насилия, так как и от многих других его жестокостей великую боль.

По истинне, он иногда мне извинялся в той жестокости, к которой он был принуждаем чрезвычайным моим упорством. Великое нещастие для меня, сказал он, когда я учинюсь женою такого человека, как он, Вам должно на сие решиться, повторял он несколько раз, или на что ни есть еще худшее. Все ваше сопротивление тщетно; я клянусь Небом, что отомщу вам за нанесенное вами мне смущение! Вы не сохраняете в разсуждении меня умеренности, будь я проклят, естьли сохраню оные и с вами! Я ни мало о его зверстве не сумневалась. Ею любовь не имела никакой нежности. Как же могла бы я согласиться, по оказании мне стол малого угождения, на такия варварския поступки, и со стороны столь ненавистного человека? Колико была бы я подла, естьлиб могла учинить сугубое преступление, то есть: предать забвению то, чем я самой себе обязана?

Проежжая далее, я легко могла догадаться, по движению кареты, что мы едем по шероховатой и неровной дороге; он освободил мои руки, желая со мной помириться, и позволишь мне свободно смотреть во всю остальную дорогу, естьли я перестану токмо кричать. Но я ему обьявила, что не соглашусь дать такое одобрение его насильствиям. Карета тогда остановилась. Один из его людей подошедши к дверцам подал своему господину не большую коробочку, в коей находились некия закуски. Он меня просил, скушать что ни есть такое, которое былоб по моему вкусу; но я столько же не имела позыву к пище сколько и смелости. Я отвечала, что кушанье, коего я наелась вчерась, конечно было последнее в моей жизни. Чтож касается до него, то он ел с великою жадностию, продолжая оскорблять меня насмешками. А как он позволил мне свободно смотреть на свет, то я ясно могла видеть, что нахожусь в весьма просгоранном поле, и в отдалении от большой дороги. Я не наведывалась уже, где кончится мое путешествие. Естьлиб мне оставалась хотя малейшая надежда к избежанию, то конечно произошло бы сие при переезде через город; но, я мало могла тем ласкаться. Я весьма была уверена что в какоеб место они меня ни привезли, то конечно употребят в оном новые гонения. Я решилась лучше умереть, нежели согласиться принять его руку. Но при всем том, я чрезвычайно страшилась дабы паки не лишиться чувств; и всячески старалась, сколь было можно, менее ответствовать на его варварския оскорбления, дабы чрез то сохранить остальные свои силы. Прежде нежели тронулись с места, он мне сказал, что мое упорство заставляет его прибегнуть к принуждению; и взявши платок дабы завязать мне глаза, он осмелился раза три меня поцеловать. Я оттолкнула его с негодованием. Жестокой мучитель! вскричала я в горести моих чувствований. Судьба моя определила мне, к нещастию моему, быть в вашей власти. Такой злой поступок будет стоить вам дорого, прибавила я наклоня голову в платок: вы сделали жизнь мне несносною; я с великим удовольствием готова претерпеть все то, что может споспешествовать к окончанию оной. Источники слез полились из глаз моих. Я действительно почувствовала слабость сил моих. Жестокой варвар не имеющей никакого сожаления покрыл мою голову и глаза платком. Он закрыл меня плащем с величайшими предосторожностями. Он держал обе мои руки в своих, и я переносила все сие без малейшого сопротивления.

Мы не более четверти часа проехали, как карета наша остановилась по причине спору между кучером и кучером другой кареты заложенной шестернею. В тогдашнем моем состоянии, я не могла вдруг отгодать, от чего происходит сей шум; но как Сир Гарграф высунул в то время голову в окошко, то я вырвала от него одну мою руку. Я услышала голос человека, которой приказывал своему кучеру кричать, чтоб дали дорогу. Как скоро одна рука стала у мСира Гарграфа остановиться; а Сир Гарграф напротив того приказывал ему с угрозами и ужасными проклятиями продолжать путь несмотря ни на какие сопротивления. Проезжающей говорил тогда с моим хищником, называя его по имени и укоряя его в злом предприятии. Но сей мерзавец отвечал, что я была его жена, мое платье. Нет, нет, нет! прокричала я раз с пять или шесть: мое смущение лишило меня дыхания продолжать мой крик. Я простерла мои руки прося покровительства и сожаления. Изверг человеческого рода всячески старался зажать мне рот платком, которой я опустила под мой подбородок, и зверски мне наговорил несколько жестоких ругательств. Но проезжающей не удовольствовавшись тем изъяснением, пожелал знать сие от самой меня, не взирая на ярость Сира Гарграфа, которой с презрительным видом и угрозами спрашивал его, какой он человек? Он меня спросил, справедливо ли то, что я его жена? О! нет! нет; я более не в состоянии была ответствовать. Я признаюсь, что 6удучи ободрена физиономиею моего избавителя нимало не колебалась и в ту же минуту бросилась я в его руки, хотя в другом случае я бы весьма опасалась учинить сие, смотря по его летам. Колико была бы я нещастна, когдаб избавившись из рук одного изверга, впала в руки другого, и естьлиб вторый Гарграф все мои мысли?

Ты лучше понять можешь, что я не в силах выразит того ужасу, в коем я находилась, когда Сир Гарграф, выхватив шпагу, с великою жестокостию нанес удар на моего защитника, произнося такия слова, по которым я думала что удар его свершился, ибо я ничего не могла с той стороны видеть. Но, когда я увидела, что он ухватил моего тирана победительною своею рукою и выдернул его из кареты с толикою силою, что карета от того затреслась; то едва было не лишилась чувств от радости, равно как и от ужасу. Я бросила с себя плащь и развезала платок. Сир Карл Грандиссон Сира Гарграфа были тогда слышны. Не опасайтесь его более, сказал мне Сир Карл, не смотрите на нею, сударыня. Он приказал кучеру поберечь своего господина, которой лежал запутавшись ногою в заднем колесе; и посадя меня в свою карету тотчас за мною затворил дверцы. Он несколько минут занимался осматривая вокруг себя различные места. Потом приказал своему человеку уведомить кто он таков, и возвратился ко мне.

Он нашел меня на дне кареты лежащую, куда я без чувства упала, будучи столько же слаба сколько и устрашена. Он меня поднял. Он чрезвычайно старался меня успокоить с братскою нежностию, и севши подле меня приказал своему кучеру возвратиться в Кольнеброк. Любопытство ни малого не произвело в нем желания, чтоб спросишь меня о моем приключении; но, дабы возстановить мои чувствия, он мне сказал самым приятнейшим голосом, что он хочет препоручить меня попечениям одной из своих сестер, коей выхвалял он мне благоразумие и добродетель; а по том продолжал свой путь в Лондон. Какую приятность ощущала я во время моего пути, когда он поддерживал меня своею рукою, в сравнении с руками вероломного Гарграфа?

Г. Ревс уже тебе описал безподобную его сестру. О дражайшая моя Люция

Не жалуйся, что я тебе не довольно подробно описала о моих нещастиях и моем освобождении. В другом письме я тебе обещаюсь изъяснить изящные качества сего брата и его сестры, когда мои силы несколько укрепятся. Но чтож должна я тебе сказать о моей благодарности? Я толико во внутренности моего сердца тем пронзена, что пред ними не иначе могу оную изражать как молчанием. Однако на моих взорах начертаны бывают помышления моего сердца. Почтение присоединяется к благодарности. Впрочем есть нечто весьма приятного и веселого в поступках одного и другой? О дражайшая Люция! естьлиб я не чувствовала, что искренное мое почтение равномерно клонится как к сестре так и к брату; естьлиб я не ощущала, после всех моих размышлений, что сия любви достойная сестра толико мне стала любезна по нежным своим о мне стараниям, колико её брат по щастливым действием своей храбрости, как ты легко о том судить можешь вместо всякого страха внушает к себе почтение, словом, естьлиб я н

Мое письмо продолжительно и я чувствую изнеможение моих сил писавши столь долгое время. О дражайшие мои друзья! дражайшие мои родственники! благополучное мое избавление отношу я к усердным вашим о мне молитвам и неизреченной вашей ко мне любви. Может быть я того была недостойна, отважившись по неразумию идти на самое смеха достойное из всех зрелищ, одевшись как безумная, и добровольно подвергая себя всем следствиям слепого моего неблагоразумия! Коликократно, в течение моего нещастия, и после щастливого окончания оного, ни обращала на себя глаз своих, но всегда отводила оные со стыдом и отвращением, которые были не легчайшею частию моего наказания? И для того, любезная моя, я заклялась во всю мою жизнь не ходить в маскерады.

Мне кажется, что не должно бы никому сообщать сего печального приключения, без необходимости; а особливо не уведомлять о том Г. и Г. Фенвича, поелику весьма вероятно, что они всячески будут стараться сыскат Сира Гарграфа, наипаче Г. хотяб он и сделал что нибудь, но сие былоб единственно для того дабы обнаружить те требования, которые он надо мною имеет.. Я почла бы себе за величайшее нещастие быт предметом какой ни есть новой распри, тем более что до сего времени я весьма уверена, что столь трогательное приключение довольно еще щастливо окончилось. Да пребудет ненавистный тот человек доволен и спокоен, естьли того сам пожелает. Единое утешение, коего я желаю, состоит в том, дабы не видать мне его во веки.

Г. Ревс отошлет тебе в моем конверте письмо моего избавителя, которое содержит в себе его изъяснения. Прощай, любезнейшая моя Люция.