Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть четвертая.
Письмо ХLVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть четвертая. Письмо ХLVI. (старая орфография)

ПИСЬМО ХLVI.

(Заключающееся в предъидущем)

Сир Карл к Доктору Барлету.

В сию ночь, любезной Доктор, я был при погребении тела достойного моего друга Г. Данби. Я приказывал чтоб оба его племянники и племянница были при сем плачевном обряде: но они не бывали.

А поелику завещание не прежде должно было развернуть, как после погребения, потому что Г. Данби словесно обьявил мне о том свое намерение; то я приказал сего утра предложит им быть при открытии оного. Стряпчей их, по имени Г. Сильвестр, принес ко мне письмо подписанное всеми тремя, в коем они извиняются очень неосновательными причинами, прося меня заблагопринять, что он заступает их место. Я дал ему выразуметь, что таковый поступок не оказывает ни уважения к памяти их дяди и ни учтивости ко мне. Он согласился на то весьма честным образом; но при том сказал в оправдание их, что Г. Данби обьявил им за несколько времени перед своею смертию, что он сделал завещание и что они не должны надеяться от него многого; и так будучи воспитаны под его смотрением, надеясь получить себе в наследство его имение и не подав ему ни какой причины к неудовольствию, не пожелали быть при открытии такого завещания, от коего они ожидали единых только предметов печали.

Сильвестра. Оно ясно показывало человека раздраженного, которой доказывал причины своего гнева против такого брата, от коего, как я уже тебе сказал, действительно он претерпел самые жесточайшия обиды. Не взирая на то я чувствительно был тронут, видя что он простирал сей гнев даже до нещастных детей виновника в таком завещании, которое он написал за три недели до сего времени, то есть до скончания такой жизни, в коей он еще за три месяца отчаялся. Со всею тою любовию, которую ощущаю я к памяти друга, я вопрошаю: на чем остановилось бы его мщение, естьлиб он был могущественным Монархом, которой бы мог исполнить оное и при последнем своем издыхании? С другой стороны, не ясно ли видно что племянники, естьлиб имели власть наказали бы своего дядю за то, что разполагал по своему соизволению таким имением, коим он обязан единому своему искуству? Он довольно издерживал для их воспитания, он привел их в совершенное состояние и подал им такую помощь, коей они не могли надеяться и от своего родителя, которой был человек злой и разорился от распутной своей жизни. Не имели ли бы они гораздо большого права к тому наследству, которое оставил им их дядя, естьлиб приняли с великою благодарностию ту небольшую сумму, которую он им назначил.

Г. Данби отказал каждому из трех по тысяче фунтов Стерлингов, но с точным договором, чтоб они его душеприкащику, в течение трех месяцов подписались, что такую сумму принимают и больше требовать не должны. Естьли же они того не сделают, то по прошествии срока три тысячи фунтов должны быть употреблены на другия надобности прописанные в завещании. По том называет он меня своим душеприкащиком и наследником всего его имения, приведя в подтверждение то, что я спас ему жизнь. Он оставляет некие знаки своего великодушия в память свою многим друзьям живущим во Франции, и в особенной статье просит своего душеприкащика употребить три тысячи фунтов Стерлингов на подаяния либо во Франции либо в Англии. Роспись же всего имения приложенная при завещании заключает в себе все его вещи, как то: серебренные деньги, банковые бумаги, акции и драгоценные каменья, всего некою с лишком на тридсять тысячь фунтов Стерлингов.

Г. Сильвестр изьявил мне свою радость о такой щастливой тоне; (так назвал он те выгоды, кои я могу получить от сего подарка). Он мне сказал, что будет советовать его покровительствуемым почитать себя довольными отказанным им имением и что признает их тем более к тому разположенными, что по последним объявлениям их дяди, они опасались, что при всей их надежде не более ста гвиней на каждого получат.

Я известился о их склонностях и намерениях. Все что я о них ни узнал принесло мне великое удовольствие. Племянница, говорят, вступила уже в любовные дела. Родитель их будучи презираем всеми после злодейского своего покушения на жизнь братнюю, уехал на острова, и по последним известиям узнали, что его здравие и имение находятся в плачевном состоянии в Барбаде. Может быть его уже нет и на свете. Я просил Г. Сильвестра склонить трех молодых особ своими советами разсудить несколько о своем поступке. Я ему сказал, что намерен поступить с ними милостиво; что я просил у них доверенности, дабы сами известили меня о своем состоянии и что решился в память их дяди оказать им всякия услуги. Словом, сказал я Г. Сильвестру, уверьте их что малодушие другого не может учинить меня малодушным.

Он вышел от меня будучи весьма доволен и два часа спустя засвидетельствовал мне письменно благодарность им покровительствуемых, прося у меня по их прозьбе позволения привести их ко мне после обеда. Но как некоторые посещения и другие недосуги занимавшия меня остальное время дня не позволяли мне принять их так скоро, как я того желал; то и просил их пожаловать ко мне к ужину с добродушным их адвокатом.

Я предполагаю, что в Колнеброке все находятся в добром здравии, куда я не пошлю письма до тех пор, пока ни присовокуплю к сему повествованию обстоятельств нашего свидания.

Г. Сильвестр, с видом изьявляющим сердечное его удовольствие, представил мне сперва Мисс Данби, потом обеих её братьев, которые приняли первые мои ласки с некиим замешательством, как будто бы заслуживали какую укоризну или искренно жалели о том, что были предупреждены. Сестра имела вид гораздо вольнее, будучи не менее от того скромна; а посему-то я братья, кои, как весьма вероятно кажется, ею управляли. Мисс Данби весьма любезная молодая особа. Г. Томас и Г. Едуард Данби, равно молоды, милой физиономии и разумны.

С первой минуты я уничтожил в них всякое безпокойство и мы сели все с видом доверенности и дружбы. Я не желаю вас утруждать, сказал я им, чтением завещания вашего дяди; довольно будет повторить вам то, о чем уже вы известились от Г. Сильвестра, каждому из вас определено по тысяче фунтов Стерлингов.

Они поклонились мне весьма низко; а старшей брат обьявил мне, что они принимают отказанное им по духовной.

Я паки начал говорить: еще три тысячи фунтов надлежит роздать бедным, по воле душеприкащика. Есть еще несколько подарков, кои назначены трем или четырем друзьям вашего дяди. Остальное же имение, состоящее почти из двадсяти четырех тысяч фунтов Стерлингов, отказано по духовной душеприкащику, коего он также называет общим наследником; ето такая милость, которой он столь же мало желал, сколько и надеялся.

Старший брат сказал, наклоня ко мне голову: Бог да благословит оное в руках ваших! младшей присовокупил к тому: оно досталось в руки честнейшему человеку. Молодая девица пошевелила губами; и хотя не произнесла ни единого слова, но я читал в глазах её, что она мне тогож желала.

Мне кажется, дражайший Доктор, что весьма было бы невеликодушно держать людей в недоумении, хотя бы то было и с намерением им услужить. Удовольствие, кое находят приводя других в удивление, не от иного чего происходит в подобном сему случае, как от тщеславия заключающого в себе некое оскорбление. Я чрезвычайно желаю, сказал я им, быть вам полезным. Изьяснитесь мне обстоятельно, государи мои, может быть я буду просить позволения у вашей сестрицы переговорить с нею на едине, что вы надеялись получишь от вашего дяди? что нужно было, дабы следовать с некоею выгодою тому намерению, с каким каждый из вас разположен был вступить в свет? Я уверял Г. Сильвестра, что готов оказать вам всякия услуги. Но вы, Г. мой, (оборотясь к старшему, которой хотел было говорить) разсудите пожалуйте о том, прежде нежели станете мне отвечать. Ето дело весьма важное. Не скрывайте от меня ничего. Я люблю откровенность и истинну. Я

Я пошел в кабинет и по прошествии некоего времени они велели мне сказать, что ожидают моих приказаний. Я возвратился к ним. Они смотрели несколько минут друг на друга. Говорите, Г. мой, сказал я ему. Не опасайтесь мне изьясниться. Считайте меня по вашему дядюшке за своего брата. Старшей хотел лишь говорить, но видя его колеблющагося при первых словах я повторил, говорите смелее. Я хочу сам открыть вам к тому путь. Какое теперь ваше состояние, Г. мой? к чему склонны теперь ваши способности?

Родитель мои, Г. мой, нещастия моего родителя....

Не будем о том говорить, Г. Данби. Предадим забвению бытие вашего родителя. Я полагаю, что все ваши чаяния основывались на милости вашего дяди.

Дядя мой воспитал нас..... дядя мой, как мне так и моему брату, дал по тысяче гвиней для приучения нас к торговле. У нас еще есть по пяти сот, а остальные находятся у верных людей.

Дядя ваш, Г. мой, был человек предостойной. Мы должны иметь на всегда почтение к его памяти. А в какой торг вы вступили, Г. мои?

В торг производимой в Западной Индии.

Какие же ваши намерения в сем промысле?

Я весьма бы иного получил по оным, Г. мой, естьлиб Богу угодно было..... Купец, к коему я приобщился, предлагал моему дяде что берет меня к себе в четвертую долю, а по прошествии года хотел взять меня в половину.

Сие намерение приносит вам великую честь, Г. мой, и доказывает что он весьма доволен вашим поведением. Купец ваш имеет ли и теперь таковое разположение?

Ах ! Г. мой.

А с какими договорами, Г. мой, желает он принять вас в четвертую долю?

; выключая его первой щедрости: а когда он известился о смерти и поведении моего родителя, то обьявил нам, что мы ничего более не должны от него надеяться. По истинне сказать тысяча фунтов Стерлингов, кои он нам оставляет по своей духовной, весьма превосходит наше чаяние.

Я люблю вашу откровенность. Но скажите мне, полезны ли будут четыре тысячи гвиней для вашего состояния?

Естьли говорит вам с сущею откровенностию, Г. мой, то сообщник мой имел намерение, когда бы не воспоследовало какой перемены, выдать за меня по прошествии года свою племянницу и тогда принять меня в половинную долю своего промысла: а по сей-то причине мое имение вдруг бы усугубилось,

Любители вы сию племянницу?

О! Г. мой, люблю ли я ее!

И уверены ли вы, что она имеет, равные к вам чувствования?

Естьлиб её дядя.... я конечно в том уверен, Г. мой, естьлиб её дядя мог на то склонить моего.

Хорошо, Г. мой, я заступаю, теперь место вашего дяди. Но выслушаем вашего братца. Что вы скажите, Г. Едуард? Желаете ли и вы также меня уведомить о своем состоянии и о намерениях?

Один богатой купец, Г. мой, торгующей французскими винами взял меня к себе; он препоручил мне все свои торги, и я думаю что он намерен был разделить свое имение между мною и своим племянником, естьлиб я мог доставить ему половину его капитала.

А в какой сумме имели вы нужду? О? Г. мой! мне нужно было иметь шесть тысячь фунтов Стерлингов. Но естьлиб мой дядюшка определил мне и три тысячи фунтов, в коих он меня сперва обнадежил; то я мог бы достать другую половину за небольшой процент. Я приобрел бы себе чрез то добрую славу.

Но естьли каждый из вас надеялся получишь не более трех тысячь гвиней; то как вы думали, кудабы он, употребил остальное свое имение?

Едуард, что сделал вас главным наследником с того времени, как обязан стал вашей храбрости своею жизнию. Мы никогда ее ласкались получить в наследство все его имение, а при отъезде моем во Францию он обьявил мне что отдаст вам большую часть своего имения.

Он мне никогда сего не обьявлял. Я ничего инного не делал, как защищал свою жизнь, предохраняя его. Он всегда ставил за великую цену мои услуги; но естьлиб ваш купец оставил вам половину своего капитала, то вздумалиль бы вы, Г. Едуард, приумножишь оное супружеством?

Женщины составляют единое бремя, Г. мой: естьлиб я был над собою властен, то никакого бы не имел труда в выборе оных. Я мог бы сыскать тысячу. Сестра его весьма оскорбилась сим ответом. Его брат не более был тем доволен; а Г. Сильвестр доживший до старости в холостой жизни тому засмеялся. Чтож касается до меня, то сей ответ показался мне весьма удивительным в таких летах: сущия купеческия слова, подумал я в себе. Теперь, государь мой, угодно ли вам, чтоб я несколько минут переговорил с вашею сестрицею на едине? Окажите ли вы мне сию доверенность, Мисс Данби? или не лучше ли желаете, чтоб я здесь предложил вам мои вопросы?

Г. мой, ваше свойство столь известно, что я без всякого сумнения за вами последую.

Я взяв ее за руку повел в своя кабинет, коего дверь ведущую в ту горницу, где находились её братья оставил отворену. Я просил ее сесть и сам сел подле ее, не преставая держать ее за руку. Теперь, любезная Мисс Данби, сказал я ей, вы должны считать меня так как душеприкащика вашего дяди, то есть, как друга, его самого представляющого. Естьлиб вы видели пред собою любезного сего дядю и естьлиб он просил вас сказать ему то, в чем состоит ваше благополучие, уверяя что он все для вас сделает; то не открылиль бы вы ему внутренности вашего сердца? Я прошу от вас равномерной откровенности. При всем том есть между нами только та разница, что ваш дядюшка имел справедливый гнев против вашего родителя, хотя простер оный и весьма далеко, даже до невинных племянников: но я напротив того получивши теперь всю его власть имею одно искреннее желание служить вам; желание, какое бы он имел и сам находясь в благополучном положении. И так скажите мне, что я могу для вас сделать?

Мисс Данби заплакала. Она потупила свои взоры. В смятении своем она выдергивала ниточки из платка своего; но я не мог от нея получишь иного ответа, кроме свидетельства глаз её, кои она однажды возняла к небу.

Мисс Данби, я прихожу в отчаяние опечаливая вас; подайте мне какое ниесть известие о своем состоянии; по примеру ваших братьев. Живете ли вы с которым из них?

Нет, Г. мой, я живу с тетушкою, сестрою моея матери.

Благосклонно ли она с вами поступает?

Весьма благосклонно, Г. мой; но у нее много детей. Не взирая на то она ничего не жалела для моего воспитания. Доход получаемой с данной мне дядею такой же суммы, как и моим братьям, она отдала в хорошия руки, она привела меня в состояние жить честно. А по своей бережливости у меня еще оставалось и на прочия надобности.

Изящная девица! подумал я. Как же брат твой Едуард осмелился сказать, что женщины составляют единую тягость? Оне гораздо превосходят економиею мущин.

Дядюшка ваш, сударыня, конечно не лишил вас своей милости; ибо столько же вам определил как и вашим братцам. Он тоже самое учинил и в своем завещании; верьте, что я представляя в точности его особу последую равномерно и его намерениям; но могу ли я вас спросить, как бы и ваш дядюшка учинил, известен ли вам такой человек, коего бы вы предпочли всем другим?

Она мне ничего не отвечала. Она потупила взоры, и начала опять дергать нитки из платка своего. Я позвал её брата Едуарда и спросил его, не знает ли он склонностей сестры своея? для чего женщины, любезной мой Доктор, стыдятся признаваться в похвальной склонности? Что находят оне хулы достойного в любви, когда она основана на честности и скромности?

Г. Едуард начал мне рассказыват любовную повесть сестры своей, между тем как сия любвидостойная девица краснея при каждом слове стояла потупя взоры в прелестном смущении. Г. Гард, Мисс Данби поменялась сердцами. Отец Г. Гарда, живущей по близости своего поместья, послал его в Азиатскую свою контору, под тем видом дабы приучить его к делам; но в самом деле дабы отдалить его от Мисс Данби, коей он совершенно не хотел иметь за своим сыном, не узнав что сделает для нее её дядя. Молодой любовник по прошествии некоего времени возвратился; а дабы получить позволение жить в Лондоне, то обещался своему родителю не жениться без его соизволения. Впрочем Г. Эдуард уверяет, что он страстно любит его сестру и клялся никогда не жениться на другой женщине.

Я его спросил, не делал ли сей родитель других каких возражений, выключая имения против выбора своего сына. Нет, отвечал он мне, с братнею горячностию, невозможное дело, чтоб он делал какие другия. Во всем Королевстве нет столь благоразумной девицы, как моя сестра, хотя и не весьма прилично хвалить ее брату.

По чему так, Г. мой? Разве мы не должны отдавать нашим родственникам той справедливости, какую отдаем другим. Но я понимаю, что отец препроводя всю свою жизнь в обогащении себя, не весьма бывает доволен тем, когда видит своего сына вступающого в брак несоответственной его желаниям. Когда родители должны оказывать детям своим снисхождение; то равномерно имеют право требовать от них повиновения и почтения. Вы конечно досадуете на родителя Г. Гарда. Признайтесь в том Мисс Данби.

Я хотел только знать, что она мне на то отвечать станет.

По истинне. Г. мой, я нимало на то не досадую. Г. Гард есть отец и следственно знает лучше всякого другого как тут поступать должно. Я многократно ето говорила и его сын сам признался, что будучи у него не один не имеет права жаловаться. Правда, Г. мой, присовокупила она потупя глаза, что разговаривая с ним, мы иногда желали.... Но к чему служат желания!

Г. Едуард Гард, знающей склонности своего сына....

Старый Г. Гард, прервал я речь его, не сделает ничего противного своим или других своих детей выгодам; племянница же достойного моего друга никогда не вступит в его фамилию, естьли не будет принята с уважением.

В сие время мне доложили, что ужин уже готов. Я повел моих гостей в столовую залу, подавши руку Мисс Данби. Начнем, сказал я им небольшим торжеством, при коем я желаю, чтоб дружество купно с радостию между нами господствовали. Когда ваше благополучие за висит от меня, то почитайте себя все трое щастливыми.

Ты легко судить можешь, любезный мой Доктор, что имея столь чуствительное сердце я ощущал великое удовольствие, видя у сих особ совершенно противной прежнему вид. Усматривая благодарность во взорах сестры и в словах двух братьев, я несколько раз представлял себе, что вижу дражайшого Данби, устремляющого на нас свои очи, восхищающагося выбором душеприкащика, которой, как он знал, решился исправить те погрешности, кои произошли с одной стороны от излишняго его гнева, а с другой от чрезвычайной его благодарности. Я объявил Томасу Данби, что, с означенным ему от дяди наследством он может получить пять тысячь фунтов Стерлингов и что от него зависит вступить в обязательство с своим благодетелем в разсуждении его племянницы и разпоряжений своих в торговле. Я учинил равномерное объявление Г. Едуарду Данби и увещевал его также заключить обязательство с своим. Вы же , продолжал я обратясь к ней, можете сказать любезному вашему Г. Гарду, что выключая принадлежаших уже вам двух тысячь фунтов имеете к его услугам еще пять тысячь фунтов Стерлингов. И естьли сего количества денег не довольно будет для ваших разпоряжений; то покорно вас прошу меня о том уведомишь. Хотя бы оного было довольно или нет, но мое почтение к вашему дядюшке не может на сем ограничиться. Я совершенно не желаю быть богаче теперешняго. Естьли у вас есть другие родственники: то вы можете меня уведомить как о них, так и о их состоянии, дабы я был в состоянии исправишь завещание, написанное во время столь продолжительной болезни, которая может быть изтребила нечто из памяти человека с природы кроткого и благодетельного.

Они отвечали мне одним пролитием слез. Сперва они взирали друг на друга и утирали глаза, а потом вдруг начали плакать. Г. Сильвестр также проливал от радости слезы. Я же приметя, что мое присудствие могло отягчить их еще более, тотчас под некоторым видом вышел. По моем возвращении желая пощадить их от смущения предупредил я Г. Томаса Данби, которой хотел было говорить. Дражайшие друзья мои, я усматриваю в глазах ваших честные чувствования ваших сердец. Думаете ли вы, что я неравное вашему ощущаю удовольствие? Я почитаю себя чрезвычайно награжденным по тому засвидетельствованию, которое могу себе отдать за то что учинил хорошее употребление из порученного мне вашим дядею имения. Почитайте учиненное мною за долг, исполнение коего наложено на меня тем Провидением, коему вы обязаны отдавать благодарение, яко главную должность вашего закона. Словом, единое право, кое я себе приписываю, состоит в том, дабы советовать вам во всех предприятиях быть милостивыми и справедливыми.

Оба братья простерши руки к небу клялися, что пример ими видимый, просвещает сердца их, и обещались пред Богом никогда оные от него не укрывать. Потом сестра их учинила равномерное засвидетельствование. Г. Сильвестр, будучи восхищен сею признательностию прослезясь сказал, что он с нетерпеливостию желает привести в порядок свои дела и сыскать случай подражать такому деянию, в коем он поставлял всю свою награду.

Естьли в простом роде, дражайшей мой Доктор, пример малого благодеяния толикое произвел впечатление над сердцем четырех особ, не имевших впрочем нималейшей искры подлости: то какие не можно бы было произвести действия над сердцем Государей или над всеми теми, кои обладают чрезвычайными богатствами? Однако я исполнил, как ты видишь, только один долг справедливости. Я не отдам ничего себе принадлежащого по той власти, которую я приобрел от сего завещания и может быть оно досталось мне для того, дабы вам испытать безпристрастие моего сердца. Но сколь мы малодушны, любезной мой друг, когда поставляем себе за достоинство и за предмет радости, что избежали худого деяния!

как им так и сестре их, все те свидетельства, по коим они могут быть уверены в принадлежащем им имении. Я с великим трудом мог принудить их молчать. Сестра их паки заплакала; и когда я прощаясь с нею оставлял её руку, то она пожала мою, но с такою кротостию и знаками приятного смущения что ясно показывала ту благодарность, коею сердце её было пронзено и которая превышала ее над её полом. Честный Адвокат был тем так тронут, как будто бы имел участие в сем благодеянии и соединил свои благословения купно с обоими братьями.

Теперь тебе не безъизвестно, дражайшей мой Доктор, какие были мои упражнения сего вечера. Мне кажется, что я не на худое употребил сие время моей жизни.

Я не знаю, любезная Люция

Мне должно было бы прежде сказать тебе, что сего дня посетил меня Г. Дин, любезной мой крестной отец. Он пришел к нам отобедать желая сего вечера возвратиться в Лондон. Госпожи, Милорд Л... и весьма были довольны сим посещением. Впрочем удовольствие оказанное мне им смешано было с прискорбием. Крестной мой отец отведши меня к стороне с великим усилием понуждал меня удовлетворить его любопытство. Я никогда в нем столько оного не видала для распознания внутренностей моего сердца. Но он должен почитать себя довольным моею откровенностию. Я никогда бы себе не простила, естьлиб хотя нечто утаила от такого друга, коим я чрезвычайно обязана. Однако я имела не мало труда удовольствовать оное.

Он сказал, что я гораздо стала худощавее и бледнее нежели прежде. Может быть он не обманывается. Я иногда бываю в великих движениях.... я прихожу иногда вне себя. бы гораздо спокойнее. Но не познавая ничего такого, котороеб не увеличивало моего к нему удивления и по истинне, любезная моя, находя себя столь чувствительною к героическим деяниям.... знайте, что Г. Динь не приминул его превозносить похвалами; и вместо того дабы хулить мои чувствования, он их хвалил и хвалил их даже до такой степени что поставлял мне оные за достоинство. Знаешь ли ты, любезная моя, он почитает меня достойною его? Достойною ! для чего он не укорял меня за то? Для чего не пожелал он мне в том противоречить? Толикое неравенство между достоинством и имением! человек совершенно знающей употребление богатств! Он достоин, любезная моя, обладать всею Индиею. Сколь величественный вид представлял бы он на престоле! Он совершенно не способен к раззорению земель. Цесарь, сказал Доктор Барлет, говоря о нем перед Г. не имел толико горячности раззорять сколько Сир Карл Грандиссон поправлять. Взоры Емилии Сир Грандиссон, ето мой покровитель.

Но что ты о ней думаешь, дражайшая Люция? Г. Дин думает, что заражена нежною страстию к своему опекуну. Боже да сохранит ее от того! Я уверена что любовь может быть воспламенилась в ней при её рождении: но какие же будут слезы невинной и безопытной девицы? О любезная ! удаляйся от такой страсти, которая составит твое нещастие и не увеличивай прискорбий такого человека, которой желал бы сделать всех благополучными и которой не смотря на то в состоянии составить благополучие токмо одной женщине. Но подающая совет сей не должна ли принять для самой себя такую предосторожность? По истинне она не будет тогда недоверятся себе, чтоб он имел другия обязательства. Да охладит смерть мое сердце прежде, нежели я учинюсь самомалейшею причиною смущения души его! Хотя его сестры проникли в мою внутренность; но я еще ласкаюсь что сам он ни мало не приметил той победы, которою восторжествовал над моею душею. Дай Боже, чтоб он никогда того не знал, естьли сие знание в состоянии произвесть в нем хотя малейшее безпокойство!

Но, скажи мне, любезная моя Люция страницу? Конечно ты должна стыдиться; я сама краснею перечитывая оную. Я ни за что не соглашусь в сем письме приложить свое имя.