Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть четвертая.
Письмо LVII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Ричардсон С., год: 1754
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть четвертая. Письмо LVII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ПИСЬМО LVИИ.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Тогож дня.

Печальные мои мысли принудили меня оставить перо: но теперь начинаю я писать другое письмо. Я не намерена уже оканчивать оное на таком месте, на коем я в первом остановилась.

Сир Карл видя сколько я была тем тронута позабыл собственную свою печаль, дабы возхвалить во мне то, что называет человеколюбием. Я несколько раз ссылался вам, сказал он мне, на изьяснения Доктора Барлета. Я попрошу его сообщит вам все те подробности, кои он от меня получил. Вы, Сударыня, принося великое утешение друзьям вашим своими письмами, может быть сыщете в такой истории чем можно удовольствовать их любопытство. Я могу положиться на их скромность; ибо не от одной ли крови они с вами происходят?

Я поблагодарила его одним только наклонением головы: я не в состоянии была учинит другого.

Я уже сказал вам, Сударыня, что весьма много тронут был сожалением, но честь моя непорочна: так думаю я о моем состоянии. Когда вы разсмотрите все, что сообщить вам Доктор Барлет, тогда удобнее можете судить о истинне обстоятельств. Нет ни одной в свете женщины, коей бы почтение было для меня драгоценнее почтения Мисс Бирон.

Все то что я слышала, сказала я ему, не довольноли бы было для всякого человека желать чтоб несчастная Клементина.... Ах Люция! голос мне изменил: я обличила себя лживостию. Однако не должна ли я на глубине моего сердца окончит то, что хотела выразить словами? Вер, любезная Люция, что сердце стесняется от любви. Я утвердилась в том повторяемым опытом! не всегда ли меня почитали доброю, великодушною и несамолюбивой? Каковаж я теперь?

Наконец, Сударыня, начал он опять свой разговор.... и не продолжая далее, хотел взять меня за руку, но с таким видом, назад говорил: чтож сказать мне более, Сударыня? Я не понимаю, что должен к тому присовокупить; но я вижу ясно, что вы имеете о мне сожаление. Вы сожалеете также и о нещастной Климентине. Честь мне запрещает.... но честь мне и приказывает..... однако я не хочу быть несправедлив, неблагодарен и корыстолюбив! он встал со своего стула. Сколько я вам обязан, Сударыня, за то снизхождение, которое вы имели слушая мое повествование! я ето употребляю во зло. Простите мне за смущение разпространенное мною в таком сердце, которое способно к столь нежному пристрастию, и оказав мне глубочайшее почтение он удалился с торопливостию, как будто бы опасался показать мне все свое движение.

После сего я пребыла несколько минут неподвижною или совершенною статуею, взирая то на ту то на другую сторону, как будто бы старалась сыскать свое сердце, и как почитала его пропадшим без всякой надежды, то источник слез, полившийся в столь нужное время из глаз моих, возвратил мне прежнее чувство и движение. Мисс Грандиссон видя что её брат вышел ждала несколько минут, опасаясь чтоб тон опять не возвратился; но услыша мои вздохи она прибежала ко мне с разпростертыми руками. О любезная Генриетта! сказала она обнимая меня; что с тобою сделалось? Сестрицу ли я свою обнимаю? родную ли свою сестрицу Грандиссон?

Ах, любезная Шарлотта! должно отречся от всей надежды. Нет уже у вас сестры. Ето совершенно невозможно. Не должно о том более и думать. Я знаю.... Но помогите мне, помогите мне выдти из сей горницы. Вид оной мне противен. [Закрывая рукою глаза мои и чувствуя слезы текущия под моими палцами....] слезы, любезная моя, кои я проливаю из сожаления не токмо о себе, но о Сире Карле и о нещастной Климентине, ибо не заключители вы из всего вами читанного, что случилось нечто в Болонии? И опершись на плечо Мисс Грандиссон я поспешала выдти из библиотеки в свою горницу. хотела за мною следовать. Нет, нет, сказала я ей, оставьте меня, оставьте меня хотя на четверть часа. Я приду к вам сама в ваш кабинет. Она по милости своей удалилась. Я упала в креслы и предалась на несколько минут течению слез моих; а из того ощутила некое облегчение к принятию двух сестер, кои пришли держа друг друга за руку, желая с нетерпеливостию подать мне некое утешение.

Но я не могла рассказать им обстоятельно о всем между нами произшедшем; я им только сказала, что все уже решено; что их братец сожаления достоин; что он не заслуживает никакой хулы; что естьли оне по милости своей оставят меня на несколько часов для воспоминания того что я наитрогательнейшого слышала; то я сама к ним приду и сообщу им повествование в самой точности. Оне от меня ушли усмотря во мне гораздо более спокойствия.

Сир Карл вышел из кареты с Доктором Барлетом. Он многократно наведывался о моем здоровье, говоря своей сестре Шарлотте, что он опасается того движения, в кое меня привел печальными своими повествованиями. Еще до своего отъезда он приказал просить позволения, чтоб его уволили от стола. Сколько он соболезнования достоин! Сколь чрезвычайна должна быть его печаль! Быть не в состоянии видеть нас! Сидеть с нами! Я равномерно пожелала было извиниться будучи в безпорядке, но на то не хотели согласиться. Я пришла и села с ними за стол. Сколь долго казалось мне время за столом. Взоры домашних были мне весьма тягостны. Взгляды Емилии не менее меня отягощали; оне пылали любопытством, как я в них то усматривала, хотя сама она не знала к чему, но вероятно по некоему пристрастию и в том предположении, что не все идет по её желанию.

Она за мною последовала увидя, что я пошла в свою горницу. Позволь мне сказать одно слово, моя любезная Мисс Бирон [держа одной рукою за дверь и протягивая голову единственно для того дабы меня видеть.] Скажите мне что нет никакого несогласия между вами и моим опекуном. Я требую от вас сей единой милости.

Нет, любезная моя, между нами никакого несогласия. Нет, нет, дражайшая моя Емилия.

Слава Богу! [соединя свои руки с великим пристрастием, и повторяя] слава Богу! естьли бы вы были -между собою несогласны, то я б совершенно не знала, чью держать сторону. Но я не желаю вас безпокоить. Я иду прочь.

Не уходите, не уходите, любезная моя приятельница! Останься здесь, добросердечная моя Емилия. Я подошла к ней и взяла ее за руку. И так, любвидостойная девица! говорите, желаете ли быть со мною?

жить с вами! Боже мой! ето составляет самое приятное из всех моих желаний.

Поедете ли вы со мною в Нортгамптон-Щир, любезная моя?

Хотя на край света, Сударыня. Я буду первою вашею последовательницею, и стану любить вас более нежели моего опекуна, естьли возможно.

Ах, дражайшая моя! но как вы можете жить не видя иногда опекуна своею?

Какже? Вит он без сумнения будет жить с нами.

Нет, нет, дражайшая моя. Вы конечно тогда лучше согласитесь жить с ним нежели со мною; не правдали?

Простите меня, Сударыня. Я желаю, по истинне, жить и умереть с вами и уверена, что соболезнование его сердца часто понуждат его будет с нами видеться. Но вы плачете, дражайшая моя Мисс Бирон! скажите мне, о чем вы плачете? Для чего говорите вы с такою торопливостию и столь тихим произношением? Вы кажетесь мне в некоем замешательстве....

Я говорю торопливо; произношение мое тихо, и я кажусь в некоем замешательстве.... премного благодарю вас, дражайшая моя, за такое наблюдение. Я оным воспользуюсь. Теперь сделайте мне удовольствие и оставьте меня.

Сия любезная девица вышла на цыпках. Но по истинне я благодарила ее чистосердечно; её наблюдение действительно мне послужило. Но ты легко судить можешь, любезная моя Люция, что я несколько была обезпокоена. Тот вид, с коим он от меня удалился..... Не находишь ли ты в том нечто особенного? Столь поспешно удалиться! и не сказавши мне ничего такого, которое не былоб сопровождаемо самыми нежными взорами; взорами, кои кажется изражали более нежели его слова, приведши меня в необходимость удалиться, не предложа мне своей руки дабы и меня равномерно вывести из смущения! как будто бы.... я совершенно не понимаю как будто бы что, но ты конечно подашь мне свое мнение о всех их обстоятельствах. Теперь же могу я сказашь только то, что почитаю свою неизвестность оконченною и что мое состояние от того не лучше стало. Однако.... Но к чему служит сия мечтательная мысль? Не определеноли уже Небом то, что должно случиться.

По полудни как и Доктор еще не возвратились я вкратце разказала Милорду и господам о всем между мною и их братом произшедшем, не смотря на то что Емилия Сир Карл тотчас начал приносить мне свои извинения за нанесенное им мне безпокойство. При каждом его слове видно было его движение. Он запинался и трепетал. Для чего запинаться, любезная моя, для чего трепетать?

Я ему отвечала и без всякого затруднения призналась, сколько печальное его повествование возбудило во мне соболезнования и просила его вспомнить о своем обещании. Он мне сказал, что склонил Г. Барлета Доктор засвидешельствовал что для него нет ничего столь приятного, как сие упражнение. А как я не далеко стояла от дверей, в том намерении дабы удалиться в свой кабинет, то и последовала прежнему моему предприятию. При выходе моем, Сир Карл и я приметила что ему весьма хотелось, чтоб я там осталась. Но нет, по истинне.

Впрочем, я соболезную о нем от всего моего сердца. Следственно весьма было бы странно на него досадовать! никогда толикое добродушие, чувствительность и сострадание, кои кажется составляют главный источник его нещастий, не занимали все вместе мужеского сердца.

Скажи, скажи мне, любезная Люция.... Доктора Барлета, тогда уже будем мы известны о всех подробностях.

В Субботу, 25 Марта, по утру.

Он [но к чему служит сей онСир Карл отправился в Лондон. Не могши быть щастливым в самом себе, он поехал искать своего удовольствия споспешествованием благополучия других. Он будет тем веселиться подобно им самим. Нет драгоценнее небесного дара, как благотворительное сердце! хотя бы и все возможные нещастия обратились на человека сего свойства, то и тогдаб не могли оне сделать его совершенно нешастным.

В Субботу в обед.

уехал, и я только теперь окончила разговор свой с Милордом и двумя госпожами. Что ты скажешь, Люция? Они все почитают себя уверенными, что величайшее противоборство страстей и самое чувствительное его прискорбие, происходят от.... Его противоборствие страстей (по истинне, я уже не понимаю, что пишу.... но я в том ничего не переменю, любезная моя) состоит, или произходит, не так ли я сказала, от раздела между его состраданием к нещастной Клементине и его любовию к какой нибудь другой особе.

Но кто удовольствуется занимая половину сердца столь великого, нежного и чувствительного, как я его почитаю? Сострадание, Сира Карла! Сие может быть произходит от любви; да и не должен ли он чувствовать оную в женщине такого свойства? Но и сама Люция, не тронута ли ты состраданием к нещастной ? Сколь пагубна любов её! она любит, не смотря на закон свой; то есть против своея склонности, или по крайней мере подобно сему, такого человека, которой не может быть её супругом не нарушив своей совести или честности. Любит против своея склонности! что значат сии слова? Сколько глупости находится в той страсти, кою называют любовию! или лучше сказать, сколько производит она глупостей в тех, кои оной предаются! Я желаю, чтоб моя любовь всегда была основана на таких правилах, кои не противны разсудку и долгу. А тогда мои воспоминовения и разсуждения не будут причинять мне продолжительного прискорбия.

Конец четвертой части.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница