Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть пятая.
Письмо LХIХ.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть пятая. Письмо LХIХ. (старая орфография)

ПИСЬМО LХИХ.

Мисс Бирон к Люции Сельби.

Кавалер Грандиссон прибыл к нам вчера в вечеру. С обыкновенною учтивостию послал он наведаться о моем здоровье и просить Г. Ревса придти к нему в сие утро на завтрак. Для его ли или для меня употребляет он такия церемонии? Может для обоих. И так я скоро увижу благородной предмет любьви Клементининой, её будущого.... Ах Люция!

Но вы видите, что главная его учтивость относилась к Г. Ревсу. Остаться ли мне в своей горнице? и дожидаться ли пока он не захочет со мною видеться? Он мне несколько обязан за то движение, в которое меня привел в библиотеке Милорда Л.... с того времени я его почитай не видела. Честь мне запрещает, говорил он мне тогда.... однако честь мне велит.... но я не могу не оказать справедливости, великодушия, ни думать о чем инном, кроме собственных моих выгод.... Сии слова, любезная Люция, еще слышатся в ушах моих. Как их растолковать? Честь мне запрещает.... Что же? изьясниться? Он мне рассказывал весьма трогательное повествование и окончил оное: что же может ету честь запрещать? Однако честь мне велит. Но я не могу не оказать справедливости: может быть, Клементине. Кто принуждает его не оказывать оной справедливости? Я того от вас не опасаюсь, Сир Карл Грандиссон. Слава ваша помрачается, когда занимаете свои мысли такими маловажными заботами, как будто бы ваши качества подвержены были искушению показать вас несправедливым, как будто вы имеете нужду иметь всегда против самого себя осторожность.

Я не могу не оказать великодушия.... Кому же? без сумнения знаменитой Италианке. Он должен иметь о ней сострадание. Но не уже ли я своею прозьбою обязала его мне ето объявлять, как будтоб желала, чтоб он менее оказал мне великодушия, нежели хочет? Такой мысли я перенести не могу. Не то ли ето, как будтоб он сказал: Нежнач Генриетта, я вижу, чего вы от меня ожидаете; но я должен оказать сострадание и великодушие Клементине. Однако же какое ето слово сострадание! Добродетельная Клементина, я о вас печалюсь, что вы находите в нем только великодушного человека. О! да предохранит меня судьба от необходимости быть предметом сострадания какого-либо человека, не выключая и Кавалера Грандиссона!

собственная выгода? Я того не понимаю. Клементина получила на свою часть весьма великое имение; а Генриеттино посредственно. Он не может не оказать справедливости и великодушия, ни думать о чем инном, кроме собственных выгод..... последния слова приводят меня в замешательство, когда произнесены таким человеком, которой ни чего на ветер не говорит.

Очень хорошо; но между тем как я с собою разсуждаю, а время завтрака наступает. Я хочу сойти в низ, дабы избежать всякой принужденности. Я постараюсь взирать равнодушно на того, коему мы все удивлялись и коего в продолжении двух недель разсматривали в толь различных видах; Христианин, герой, друг.... Ах Люция! Любовник Клементины, скромный и великодушный благотворитель, образец благодушия и всех добродетелей. Но он идет! пока я забавляюсь пером а он пришел. Да и чего ты меня удержала, дорогая Люция? Теперь я глупинькая должна сойти в низ с торопливостию однако она хочет дожидать, пока ее кликнут.

А ето в сию самую минуту и сделано.

О Люция! Какой разговор должна я тебе рассказать? Но надлежит привести тебя к нему постепенно.

Сир Карл подошел ко мне, как скоро меня увидел. Он показался мне во всем своем совершенстве; его скромность, вежливость и при том не принужденной вид и ласковая благоприветливость толико его отличали, что я того описать не могу. По первому его движению я сперва было подумала, что он хочет меня взять за руку, и признаюсь тебе, что ни той ни другой руки я не отдернула. С каким искусством умеет он соединять с толь откровенными поступками такое уважение, котороеб могло удовлетворить и самих принцесс?

После завтрака Г. и Гжа. Ревс отозваны были к Кавалеру Аллетрису Сиром Карлом. Тогда с видом равно учтивым сколь и дружественным, начал он говорить следующую речь.

В последний мой разговор с вами, рассказал я вам, Мисс Бирон, весьма трогательное произшествие, и был уверен, что оное возбудит в таком сердце, каково ваше, великодушное соболезнование об одной из первых особ вашего пола. Я ласкался, что не заслужа никакой укоризны, дабы поступил в чем безразсудно или нескромно, и сам буду иметь некое участие в вашем сожалении. Мне показалось, Сударыня, что сие печальное повествование чувствительно вас тронуло, и дабы не допустить до уныния вас, (позвольте мне примолвить также и себя самого) я просил Доктора объяснить вам премногия обстоятельства, о коих я не мог вас столь подробно известить, как он. Он мне отдал отчет во всем том, что вам ни сообщил. Я помню, в какое смущение привело вас мое повествование и несумневаюсь, чтоб в таковом чувствовании благодушия и соболезнования, объяснения Доктора не причинили вам еще большого уныния. Но позволители мне, Сударыня, присовокупить к прежним объяснениям такия обстоятельства, о коих не мог он вас уведомить? Теперь, когда уже вы знаете большую часть моего приключения, желал бы я, чтоб вам больше нежели всякой другой женщине все то известно было что сам я знаю.

Он остановился. Я трепетала. Государь мой.... государь мой....

Доктор вам сказал, Сударыня, что Епископ Ноцера. Другой брат Клементины, недавно ко мне писал и просит меня еще раз съездишь в Болонию. Его письмо со мною. Вы знаете по Италиански, Сударыня. Позволите ли мне.... или сами желаете взять на себя сей труд? При сем подал он мне письмо, и вот в чем оно заключалось:

"Епископ уведомляет его о печальном состоянии своей фамилии. Здравие его отца и матери не чувствительно умаляется; а Г. Иерониму стало еще гораздо хуже, нежели при отъезде Сира Карла. Сестра его не в лучшем состоянии находится и всегда в чрезвычайною нетерпеливостию желает видеть своего учителя. Она теперь в Ноцере, но намеряются вскоре отвезть ее в Неаполь. Епископ действительно просит усильно Сира Карла их еще навестить, хотя признается, что не вся фамилия равно того желает; но он, Маркиза и духовник согласно хотят сделать сие снизхождение непрестанным желаниям его сестры. Он предлагает ехать на встречу Сиру Карлу, противоречил, не будет иметь ожидаемого успеха; то присоветует, говорит он, заключить свою сестру в монастырь, или поручить ее попечениям неких честных людей, кои станут поступать с нею с тихостию, но так как поступают с такими, которые по нещастию впадают в подобное состояние.,,

Сир Карл дал мне после того прочесть письмо Г. Иеронима, которой ему описывает свое горестное состояние. ,,Жизнь для него есть ни что инное, как бремя так что он желает прекращенил оной. Его лекари, кажется ему, не довольно искусны. Особливо жалуется он на рану, открывшуюся на бедре, которая всему их проницанию была неизвестна. Более всего просил бы он Бога, говорит он, чтоб видеть Кавалера Грандиссона; ибо величайшее щастие, какого он желать может есть то, чтоб он испустил последнее дыхание в обьятиях дражайшого своего друга.,, Но в сем печальном письме не говорит он ни слова о своей сестре. Сир Карл для обьяснения его молчания полагает, что поелику Клементина не в Болонии находится; то скрывают её плачевное положение от Иеронима, боясь раздражить еще более его болезнь.

Он мне прочитал также некоторые места из письма Гжи. Бемонт, писаного на Аглинском языке, и большая часть статей оного не менее печальны. Она извиняется, что не скоро уведомила его о Клементине по тому что долго не могла сама получить таких осведомлений, каких желала.

Она крайне жалеет о сей любезной Кавалером Грандиссоном. Они в другой раз отвезли ее в монастырь по её собственному прошению, и спокойствие её, последовавшее от того на несколько дней, начало подавать надежду, что всего от времени ожидать можно, но сия перемена столь же долго продолжалась, как и новость её состояния; и одна монахиня сделала зло её гораздо хуждшим против прежнего, предложа ей для испытания сойти с нею в приемную горницу, где обещала доставить ей свидание с одним Аглинским дворянином.

Она стала тем более не терпелива, видя себя обманутою, что употребила целые два часа в приуготовлении себя к сему свиданию. Более недели думала она только о том, чтоб переехать в Англию. По безполезных стараниях тех кои в одном месте с нею жили, одна только мать её могла лишишь ее сих мыслей, прося ее выкинуть оные из любьви к ней. Столь скорое послушание ободрило Маркизу взять ее обратно под свое смотрение. Но как припадки её начали опять с великою силою сказываться, а здравие снисходительной её матери чувствительно умалялось, то один из самых степенных Докторов произнес такой приговор, что от нее ничего доброго без строгости ожидать не должно. Гжа. Сфорс и Генерал обьявили, что согласуются с сим мнением: принято намерение отвезть ее в Медиолан. Однако она с таким усилием на то жаловалась и просила позволения прожить несколько времени в Флоренции у Гжи. Бемонт, что её мать еще для нее сию милость ихходатайствовала. Маркиз взялся сам проводить ее в Флоренцию и без труда склонил Гжу. Бемонт вступить в его намерения.

Почти с месяц казалась довольно спокойна, особливо когда она говорила об Англии, о Кавалере Грандиссоне и о его сестрах, с коими она весьма желала иметь некое знакомство. По том когда Генерал с Гжею. Сфорс к ней приехал; то оба они очень оскорбились, видя что она непрестанно занимается такими предметами. Они жаловались, что столь снисходительно с нею поступали и не утаявая, что в том подозревали некое другое намерение, простерли гнев свой так далеко, что в тот же день принудили ее с собою ехать к чрезмерному сожалению госпожи Бемонт и Флорентинских госпож, кои называли ее своею невинною и задумчивою девицею, и весьма ее полюбили. Госпожа Бемонт уверяет, что тихость, с каковою поступали с нею в обществе разумных и любезных госпож, могла бы постепенно служить к возстановлению её здоровья.

По том рассказывает она, сколь жестоко поступаемо было с её злополучною приятельницею. Сир Карл хотел было прервать при сем месте свое чтение. Он говорил мне, что не может продолжать оного без изменения своего голоса, которое бы усугубило мою скорбь и изъявилоб мне его уныние. В самом деле я испустила несколько слез, читая два первые письма, и тогда как он прочел сие место из третьяго письма, я не сумневалась, чтоб оставшияся в оном статьи не извлекли слез из моих глаз. Однако я его просила дать мне ето прочесть самой.

Злополучие, говорила я ему, не странное для меня зрелище. Я умела принимать участие в печалях другого человека, а иначе не заслуживалабы, чтоб брали оное и в моих нещастиях. Он мне показал то место и не присовокупя ни слова отошел к окну.

Госпожа Бемонт Сфорс, которая немедленно увезла ее с собою в Медиолан. Однако ее просили употреблять только необходимые с нею строгости: на что она и согласилас; но с начала удаляла от нее Камиллу, которую винила в том, что оказывала своей молодой госпоже надмеру великое угождение. Она приставила на место ее к Клементине другую женщину, именем Лавру, которая гораздо лучше могла способствовать её намерениям. Вы вскоре узнаете, с какою жестокостию оне с нею поступали. Девица Даурана, дочь госпожи Сфорс, по неразумию своему тем хвалилась в некоторых письмах, вменяя своей матери в честь, что была щастливее в выборе средства к исправлению Клементины, и госпожа Бемонт, не могши забыть своей приятельницы, получила следующия осведомления от самого её духовника, коего Маркиза просила доставить ей оные в поездку его в Медиолан.

Клементиною: настоя в своем прошении именем её матери, нашел он ее в чрезмерном унынии и в великом страхе; ибо она боялась даже говорить, не смела поднять глаз на свою двоюродную сестру, но при всем том показывала вид, что желает жаловаться на свою участь.

Он изьявил о том свое удивление Дауране: а сия девица отвечала ему, что ето наилучшее средство для Клементины, что Доктора все в етом согласны; что Клементина при своем приезде говорила только про Кавалера и что хочет весьма с ним видеться; но ее довели уже до того, что не смеет она произнесть его имени. Чего не должна была она претерпеть, прервал духовник, дабы оказать такоеже повиновение? Об етом не безпокойтесь, сказано ему с тою же жестокостию. Все что ни делают, служит ей в пользу.

Трепещущая Клементина без труда его узнала и сложа руки просила его с покорностию, дабы ее отвезли в монастырь, где хочет произнесть свои обеты и во веки посвятить себя на служение Богу. Кажется, что старались нарочно внушить ей сие намерение, и госпожа Сфорс не скрывала, что она почитает оное единым средством, могущим способствовать к возстановлению спокойствия её племяннице: она промолвила, что не желая ни кому предписывать законов сама она уверена, что её родственники прогневляют Бога, противясь желаниям молодой особы, хотящей посвятить себя Богу и что её болезнь может быть есть за то наказанием.

Бемонт духовник утверждает, что Гжа. Сфорс так с ней поступает из корыстолюбия, а девица Даурана по прежней зависти к превосходным качествам своей двоюродной сестры. Он приводит весьма трогательный пример их жестокости, а все в её пользу, дорогая Люция. Сколь негодует мое сердце против сих двух женщин? Лавра, новая её служанка, под видом исповеди учинила духовнику с пролитием слез следующее признание: ето произходило на кануне того дня.

"Когда хотели употреблять какую-либо строгость с нещастною Клементиною, то сей девке приказывано было уходить из её покоев; госпожа её выговаривала несколько таких слов, за кои хотели ее наказыват. Гжа. Сфорс, которая не так далеко простирала свое тиранство, как её дочь, не была на то время дома. Лавра из любопытства начала подслушивать их разговоры. Она услышала, что Даурана Клементина не могши конечно противоречить обидам своей сестры говорила, что я тебе сделала, Даурана, что так худо со мною поступаешь? Ты больше не имеешь ко мне дружества. Ты видишь мое состояние; то для чего столь жестоко мною ругаешься? Естьли рука Божия на мне отяготела, то не должна ли ты иметь о мне несколько сожаления? Сия свирепая сестра говорила ей, что все что ни делают, служит ей в пользу, и что самые её жалобы, кои не всегда столь разсудительны бывали, показывают твердые тому доказательства. Увы! прервала она, я думала, что ты меня любишь. У меня нет уже матери, а ты ее имеешь. Моя была наилучшая из родительниц; но она меня оставляет! или лучше сказать не я ли по нещастию с нею разлучена? Я не знаю, кто из нас тому причиною!

"Даурана, видно раздраженная сими нежными жалобами, грозила ее побить корсетом; наказание, которое всегда приводило в великий страх нещастную Клементину. Лавра слышала, что она с великою покорностию ее упрашивала, во как Даурана в великом гневе от нее вышла, то Лавра принуждена была удалиться. В ето время Клементина опасаясь, чтоб её неприятельница не пришла к ней с корсетом, коим ей грозила, немедленно сошла на низ и спряталась под лестницу, где однако скоро ее нашли по платью, которое она не вздумала подобрать за собою.,,

О любезная Люция. Скол трудно мне было удержаться при сем чтении от слез! Сир Карл легко узнал до какого места я в письме его дочитала. Разсудите, Сударыня, говорил он мне изменившимся голосом, какиеб были мои размышления, естьлиб совесть моя могла меня укорить, что был произвольно виновником толиких злополучий.

Ободрясь несколько начала я дочитывать сие начальное письмо. "Свирепая Даурана, по своему тиранству вытащила свою нещастную унылую сестру за полы её платья, присовокупляя к сему насилие всякия новые угрозы. Клементина ей не противилась. Стоя на коленах и держа руки крестообразно на груди она просила помилования не словом, но очами своими, хотя из оных ни единой слезы не капнуло: но не могла ее упросить: ее отвели в её горницу, где и получила то наказание, коим была угрожаема.

"Доктор был чрезмерно тронут повествованием Лавры: не менееж поражен был и по собственным своим наблюдениям. Однакож возвратясь в Болонию, почел за нужное пощадить Маркизу от уныния, скрыв от нее каким образом поступают с её дочерью, сказав только, что того одобрить не может; он ей советовал не противиться возвращению Климентины, естьли можно на то согласить Епископа и Генерала. Прелату, которой, немедленно отписал к своему брату и просил его пристать к его стороне, и прервать невольничество их сестры. Они согласились на сей конец съехаться в Медиолан. Клементина была освобождена, но неудовольствие госпожи Сфорс и её дочери, производит новые замешательства в фамилии. Оне утверждают, что их поступки начали было производить превосходные следствия: то есть, оне хотят, дабы принужденная послушливость и действия страха почитаемы были за некое начало излечения...

А как Маркиза была весьма слаба здоровьем, то отвезли её дочь в Неаполь, возвратя ей Камиллу для услуг. Госпожа Бемонт думает, что оне теперь в том городе. Нещастная Клементина! Какой жребий! быть влекомою таким образом из одного города в другой, но кто о её сестре Дауране без чрезмерного негодования воспомивать может?

Епископ, Бемонт, весьма бы желал склонить Генерала своего брата к тому, чтоб пригласит им вместе Сира Карла, дабы приехал в Италию; и сие почитает последним средством, на какое должно покуситься пред заключением своей сестры в монастырь и прежде поручения её чужим людям. Но Генерал отрекается от сего намерения. Он спрашивает, какая польза будет от сего посещения, когда все следствия, кои оное произвести может, успокоя дух Климентины еще более прежнего подадут ей желания к тому окончанию её дела, коего избегать стараются?

Никогда не соглашусь я, говорил Генерал, чтоб моя сестра вышла за Агличанина, Протестанта. Епископ объявил, что он столь же на то согласен, но желает, чтоб разсуждения о сем важном деле отложены были до другого времени, в той надежде, что их сестра по излечении своем найдет в своих правилах силу соответствовать всем их желаниям. Можно бы было испытать ето средство, сказал Генерал: но Кавалер Клементины, употребил неотменно такия способы, коих никто усмотреть не мог и кои гораздо были действительнее, нежели явное открытие страсти. Не хитростию ли заманил он в свои сети Оливию и всех других госпож, кои его знали? Наконец Генерал признается, что не любит Г. Грандиссона; и естьли обходился с ним учтиво, то конечно делал ето из ничего незначущей вежливости, какую считал за долг оказывать его неустрашимости, что судит о делах по следствиям оных; что за верное почитает для себя лишение такой сестры, которая по своим достоинствам достойна была короны, и что естьли встретится еще с Кавалером в каком нибудь месте; то не отвечает за то, что произойдет при таком свидании. Но когда духовник и Маркиза приняли, как говорит Епископ, намерение покуситься на сей последний способ и были уверены, что ни Маркиз ни Иероним оного охуждать не будут; то и отправлено к у приглашение в вышеозначенных выражениях.

Таково есть, моя дорогая, сие нещастное приключение, сколько по крайней мере могу я обстоятельства оного упомнить. Но ты знаешь, сколько сердце помогает памяти ничто от него утаиться не может. Оставалось мне знать, какой ответ Сир Карл на то даст. Не довольноли нежно было тогда мое положение, любезная Люция, естьлиб он советовался со мною прежде принятия своих намерений; то я от всего моего сердца подала бы ему такой совет, чтоб он летел на помощь нещастной Клементине; но мне кажется, что такая неизвестность не была бы её достойна, а его ко мне вежливость не более бы приличествовала свойству человека, толико великодушного. Однако мое уважение к его собственным выгодам во всей своей силе сказалось. Мое уважение, Люция! не кажется ли тебе ето слово принужденным? То, что великодушие или лучше сказать справедливость требовала от него для Клементины, и сие уважение делала некое разделение в моем сердце. Мне нужно было несколько минут о том подумать. Я чувствую, сколь трудно было разсудишь о моем поступке, дабы не показать и вида принужденности или излишняго старания. По щастию Гжа. Рев вошла к нам в горницу желая взять какую-то вещь, про которую забыла; а я употребила ето время себе в пользу, и между тем, как Сир Карл делал ей вежливые приветствия, я оттуда вышла, сказав обоим что чрез минуту опять возвращуся.

Я прибежала в свои покои и раза с четыре прошла по передней горнице. Генриетта Бирон! сказала я сказала себе, не окажи подлости. Не имеешь ли ты пред своими глазами примера Клементины? таких же обстоятельствах находилась? Кавалер Грандиссон справедлив. Он обязан дать преимущество превосходной Клементине. Прежния права, сострадание к её мучениям! столь отличные достоинства! не достоинства ли ты в нем любишь? Для чего бы не любить тебе оных в особе твоего пола, естьли в оной усматриваешь их в толиком же отличии? тебе конечно многого ето будет стоить; но сойди в низ и потщись превозмочь саму себя.

Я действительно сошла в низ будучи довольна, что могла принять такое намерение. Моя двоюродная, сестра вышла оттуда, как только меня увидела. Сир Карл шел мне на встречу даже до дверей: я ласкаюсь, что он в моем виде усмотреть мог достоинство без гордости.

Я начала говорить прежде его, когда ощутила, что дух мой стал возвышен, дабы утвердиться в сем, разположении. Сердце мое обливается кровию, говорила я ему, когда разсуждаю о нещастиях вашей Климентины. (Так Люция, я сказала, вашей Климентины.) Я вышла отсюда ни для чего инного, как для того удивления, кои её качества в меня внушают. Как я сожалею о её состоянии! Но нет ничего трудного и великого, чего бы Сир Грандиссон Генерала, и чувствую почти столько же как и вы, те новые прискорбия, кои настоящия нещастия другого человека принести вам должны. Однако я уверена, что вы ни минуты не колебались решиться оставить всех ваших друзей в Англии, дабы ехать в Италию и испытать по крайней мере то, чего еще там можно надеяться.

Естьлиб он меня много хвалил за такия речи, то в тех обстоятельствах, в коих мы оба находились, показалось бы что он почитал мое безпристрастие за чрезвычайное действие великости духа, следственно предполагал бы во мне такия о нем намерения, от коих удивлялся, чтоб я могла отречься, сердце его самое нежное. Он просил меня сесть, и садясь подле меня не оставляя моей руки, которую он взял дабы привесть меня к креслам, говорил мне: с того времени, как я узнал Мисс Бирон, почитал я ее за честь её пола. Сердце мое требует с нею союза и ласкается получить оной, хотя в толь нежном деле едва я могу на себя самого положиться. С самого начала я дал девице Бирон наименование сестры; но она более для меня составляет, нежели любезнейшая сестра. Я помышляю о нежнейшем дружестве, к коему с нею стремлюся, не взирая на все произшествия, кои могут противиться и с той и с другой стороны пространнейшим его желаниям: и ето есть такое блого, в котором, как он надеется, она ему не будет отказывать, доколе может он согласоваться с другими его обязанностями.

Он при сих словах остановился. Я усиливалась ему отвечать; но голос мой прерывался. Я чувствовала, что лице мое стольже горячо было как огонь, перед которым мы сидели.

По том начал он опять свою речь: я всегда говорю то, что у меня на сердце: оно страждет, когда не могу выразить всего того, что оно мне вещает. К простым вежливым отзывам мало я имею охоты. Но не почитая себя недостойным вашего дружества, я полагаю что вы ко мне оное имеете, и возвращаюсь к своим делам с тою откровенностию, какую сие нежное чувствование требует.

Вы мне делаете честь, государь мой. Вот все, что я могла ему отвечать.

Я получил, продолжал он, письмо, от верной Камиллы, не от того чтоб я вел с нею хотя малейшую переписку, но поступки, кои, как она видит, употребляют с её молодою госпожею и некоторые слова произнесенные Епископом означавшие по видимому, что он чрезмерно желает меня видеть в Болонии, понудили сию служанку ко мне послать письмо, в коем заклинает меня предпринять путешествие. Однако не имея письма ни от кого из их фамилии и не видя ни какого знака, дабы другие на то согласовались, с каким основанием мог бы я надеяться хорошого приема, когда прежде столько же раз было мне отказывано им себя представить, сколько о том ни просил, особливо когда госпожа не только не подает мне никакого ободрения, но еще уведомляет меня, сколь худо к тому разположены в фамилии.

Она все еще думает, как вы могли заметить при конце её письма, что я должен отложит свой отъезд до того времени, пока Генерал и Маркиз не соединят своих прошений с желаниями Маркизы, Епископа и духовника. Но я как скоро прочитал письмо Прелатово; то и обязался весьма учтивым ответом удовольствовать все их желания. Я в нем поместил одно только изъятие, чтоб меня не понуждали ехать далее Болонии, где буду иметь удовольствие видеть любезного моего Иеронима и его сестрицу.

Сердце мое было не без движения, дорогая Люция; но я досадую на свое сердце; а разсудок мой не менее от того защищал сторону Сира Карла. Вы удивляетесь, Сударыня, возразил он, не видя ни каких приуготовлений к отъезду. Все уже готово. Я ожидаю только сотоварищества одного честного человека, которой распоряжает все свои нужные к путешествию вещи и по том со мною в путь отправится. Сей мой товарищь есть искусный лекарь, которой весьма прославился искуством своим в прошедшия войны. Друг мой иным не хвалится. Ежели Г. Ловтер может способствовать к её излечению; то какое будет ето для меня удовольствие! и ежели мое путешествие принесет какую нибудь пользу любьвидостойной .. Но как я могу ласкаться столь приятною надеждою? Однако я уверен, что в её положении, с таковым свойством, каково её, и когда она столь жало привычна к тем насилиям, кои она претерпела, единое средство к возстановлению её здравия есть то, чтоб предупреждать все её желания. Какая необходимость прекословить молодой особе, которая в самых сильных припадках своего недуга не изьявляла никогда ни желания, ни мысли противной её долгу, чести её имени, и позвольте мне сказать, Сударыня, горделивости её пола?

Я должен, примолвил он, остановиться в Париже для разпоряжения дел покойного господина Данби. В два дни до моего возращения я успею все ето окончит. В то время, которое должно мне пробыть в Италии может быть я улучу случай окончить два или три щета, кои касаются до моей питомицы и кои остались не досмотрены. Сего дня будет у меня обедать госпожа Ольдгам с своими сыновьями. После обеда я жду к себе госпожу Огару с мужем и с Капитаном Салмонетом. Завтра, Сударыня, я уверен, что вы окажете мне честь и отобедаете у меня с Г. и Гжею. Ревс, и прошу вас склонить их, дабы они весь тот день у меня пробыли. Не должно отказать мне в сей милости, ибо я имею нужду во всем вашем влиянии над моею сестрою Шарлоттою, дабы убедить ее, чтоб назначила щастливой день для Милорда Ж.... Я чрезмерно желаю видеть их сочетавшимися до моего отъезда; а как возвращение мое не известно, [Ах! Лидия, как увеличилось мое смущение.] то я назначил в будущий четверток совершить три брака молодых Данбиев. Милорда Ж.... и Шарлотты будет возстановлено, то с чувствительнейшим утешением отсюда поеду. Я равномерно весьма желаю прибытия моего любезного Бельшера, дабы оставить его всей нежности его отца. Доктор Барлет и он найдут друг в друге свое благополучие. Я буду весть с Доктором переписку. Он вам удивляется, Сударыня, и станет вам сообщать все, что ни почтет достойным вашего сведения в поступках такого человека, которой будет себе почитать за честь, естьли вы оказывать станете хотя малейшие знаки своего в нему внимания.

Ах Люция! при сих словах Сир Карл вздохнул, мне показалось, что больше усматривала жару в его глазах, нежели в выражениях. Что мне сказать тебе, душа моя? Я не обещаю тебе ничего от моего сердца, естьли он более изьявляет мне нежности, нежели оной в одном дружестве оказывается.... Естьли подаст мне мысль, что желает.... но чего он желать может? Он должен быть Клементининым. Он ей принадлежит; и ежели дает мне второе место в своем сердце, то я буду стараться составить из того себе щастие. Как, Люция! благости его сердца и величию его души. Я стану почитать, что он имеет право к искреннешей моей благодарности за то покровительство, коим он меня защитил от насилия хищника и за те услуги, которых не перестает мне оказывать. Не на дружестве ли основывается моя любовь, и Сир Карл не совершенную ли, не самую ли нежную дружбу ко мне питает? Однакож я удержала слезу, которая едва не сверкнула из моего глаза. Я почувствовала, что сердце мое разстроилось, Люция, и не могла удержаться, чтоб не употребить при таком случае небольшой женской хитрости. Приметя, что безполезно сжимала свои веки, для скрытия слезной капли, которая выпасть уже хотела, и почувствовав что она течет по щеке, тотчас ее утерла. Бедная Емилия! сказала я с нежностию, как будет она томиться вашим отсудствием! Емилия очень любит своего опекуна.

Я также люблю свою питомицу. Я думал, Сударыня, просить вашего покровительства Емилии; но как я имею двух сестер, то полагаю, что она будет благополучна на их попечении и под надзиранием Милорда Л.... тем более, что надеюсь преодолеть её нещастную мат, обуздав её страсти собственными её и мужа её выводами, дабы по крайней мере воспрепятствовать ей чтоб не огорчала своей дочери.

Я весьма была рада, моя дорогая, что отдалила мысли о самой себе и обратила все его внимание на совершенно другой предмет. Мы все уверены, сказала я ему, что Г. Бельшер есть супруг, коего вы назначаете.... Супруг Емилии! прервал он. Верьте, Сударыня, что ето не во моему побуждению случишься может. Половину своего имения представляю я Емилия выберет себе некогда такого супруга, которого почтет способным к учинению ее щастливою, а Бельшер женится на такой особе, которую полюбит: но Емиля, естьли только могу тому возпрепятствовать, не будет никогда жертвою какого либо политического разпоряжения её дел. Я знаю, что Бельшер весьма нежного вкуса в таком важном деле: но я не менее окажу оного и для своей питомицы, и тем паче почитаю себя к тому обязанным, что она и сама не менее оного показывает. Всегда то удостоверение бывает жестоко, хотя бы произходило оно от отца, хотя и от попечителя, которым предлагают такого супруга, коего сердце отвергает.

Какой человек! подумала я. Не ужелиж не найду я в нем никакой слабости?

Скоро ли будет ваш друг, Сударь?

Я его жду со дня на день, Сударыня.

Вы должны так скоро отсюда ехать: Как же надеетесь столько дел окончить до своего отъезда?

Я опасаюсь только своенравия Шарлотты, Сударыня. Не приметилиль вы в ней некую неохоту к соединению с Милордом Ж....

Нет, Сударь.

И так все будет зависеть от ваших усильных прозб и от стараний Милорда и Л.... Он мне извинился, что столь долго занимал мое внимание. А как Г. Ревс с своею супругою вошел в нашу горницу, то он простился с нами с притворным видом.

Дух мой колебался, я просила у своей сестры позволения на несколько времени от них удалиться.

Мне показалось, что он вышел от нас с весьма важным видом. Я пришла в свой кабинет, и там, признаться ли тебе, Люция? по нескольких непроизвольных вздохах слезы полились ручьем из глаз моих и облегчили мою скорбь. Я коленопреклонно молилась о успокоении возмущенной души превосходной Клементины; просила Бога о непоколебимости своего сердца и о благополучии Сира Карла. Потом утерши глаза пред зеркалом возвратилась к господину и Гже. Ревс, кои увидя столь красные у меня глаза, спросили о причине оного с великим безпокойством. Я им сказала; буря миновалась, любезные мои родственники. Я не могу его похулить: он благороден и справедлив. Теперь меня более о том не спрашивайте. Вы прочтете в моем письме самомалейшия подробности сего произшествия.

Я возвратилась в свои покои, начала писать, и до самого обеда не оставляла своего пера. Наконец будучи утомлена, обезпокоена и недовольна сама собою, не зная почему, отнесла я свое письмо к господину и госпоже Ревс. Вот, сказала я им, прочтите, естьли желаете, и отправьте его скорее к моей дорогой Люции. Милорду Л.... Они будут недовольны, естьли не узнают всего того, что происходило в важном разговоре, коего все обстоятельства требовали такой разборчивости, которой опасаюсь не столь хорошо я наблюдала, как он.

Они будут о мне жалеть; я в том уверена: но я того не прошу для себя от таких, кои никакого сожаления не окажут о благородномыслящей и прелестной Клементине.

Примеч: В другом письме, которое Мисс Бирон писала в тот же день в вечеру, уведомляет она свою Люцию, что у ней была Шарлотта, что узнала она о будущем обеде и о сношении Сира Карла с госпожею Ольдгам и её детьми. Он не преминул ободрить сию Госпожу и её к соревнованию друг к другу в учении, то поручил Доктору Барлету смотреть неусыпно за их успехами. Следующее письмо, отправленное на другой день, представляет со всем другое явление.