Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть пятая.
Письмо LX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть пятая. Письмо LX. (старая орфография)

ПИСЬМО LX.

Генриетта Бирон, к Люции Сельби.

Ныне по утру в шесть часов пришла ко мне Мисс Жервинс и говорила, что с великою нетерпеливостию хочет мне сообщить прекрасные вести. Она нашла меня в кабинете за письмом. Я во всю ночь не могла сомкнуть глаз.

Я виделась с своею матушкою, начала говоришь сия любезная девица и думаю, что она приняла меня опять в свою милость. Для чего мне не думать, Сударыня, что она никогда меня оной не лишала?

Любезная моя, отвечала я ей, прижав ее к своей груди, сколь ты мила! скажите, что случилось.

Я должна тебе, Люция, представить сколь можно естественнее все движения и слова сей любезной девицы в таком важном случае.

Сядь, душинька моя, сказала я ей.

Как! Сударыня; когда я хочу говорить о примирившейся матери? и при моей любезной Мисс Бирон? Нет, право нет.

В продолжении своего повествования она часто раскрывала одну свою руку, а указательным перстом другой подтверждала свои разсуждения с великим напряжением; иногда же обе протягивала как бы восхищенная удовольствием и удивлением. Вот начало её речи.

Надлежит знать, дражайшая Мисс Бирон, Салмонетом приехала к моему попечителю. Я не прежде узнала с сем посещении, как за два часа до оного: и как скоро услышала стук кареты и открыла окно; то увидя, что они выходят из оной, едва не лишилась чувств. Я бы отдала охотно половину того, что имею, дабы быть тогда за сто миль от Лондона.

Доктор Барлет вышел их принят. А мой попечитель занимался письмом, готовя Милорду В.... ответ, коего ожидал нарочной. Не прошло и четверти часа, как он к ним появился, и когда к ним подошел; то извинился им с обыкновенною своею вежливостию. Доктор уверяет что никогда еще не видал он столь непочтительных особ, какими ему показались Г. Огара и Капитан. Они хотели было извиниться за прежния свои поступки при последнем своем посещении; но мой попечитель того не позволил: и с самого своего отъезда, говорит Доктор, моя матушка наблюдала совершенную благопристойность.

Как скоро она меня спросила; то мой попечитель по своему снизхождению пришел сам в мою горницу. Он меня взял за руку: Какая благоприветливость! Сударыня, и подводя к леснице говорил мне прелестным голосом: Чего бояться, моя дорогая. Разве я не с вами. Ваша матушка кажется весьма спокойна. Вы испросите её благословения. Я освобожу вас от всяких затруднений и замешательства, и не премину показать вам, как должно вам поступать в таковых случаях.

Едва он окончил сии слова, как уже дошли мы до дверей и вошли в горницу. Я бросилась на колени пред матушкою, так как теперь перед вами; но не имела сил говорить: [любезная ета девица начала целовать мои руки, положа на оные свою голову.] Матушка меня подняла: [и вы должны также поднять меня, Сударыня. Так, точно так.] Она меня два раза поцеловала, плакала прилегши к моей шее и произносила многия нежные именования. Наконец без сумнения для ободрения моего уверяла, что меня любит, и что самая жизнь её не столь ей дорога. И в самом деле я не много ободрилась.

Тогда мой попечитель, с величавостию Княжескою, взял меня за руку и представил ее сперва Г. Огаре а по том Капитану. Они оба ее поцеловали, и я не могу пересказать вам всего, что они в похвалу мою говорили. Государь мой, сказал мой попечитель Маиору, представляя меня ему, вы извините замешательство молодой особы. Она молит Всевышняго, дабы благословил ваш брак и дал Салмонет божился, что не видывал никогда столь прелестной особы, как я.

Моя матушка много плакала. О! Государь мой, вскричала она взглянув на моего попечителя; и упавши на стул, не могла промолвишь больше ни слова. Я подбежала к ней и обняла ее: слезы полились у меня еще в большем количестве. Я отирала их платком. Я ей говорила, что она раздирает мое сердце и заклинала ее не мучить меня своим плачем. Она отвечала мне одними обьятиями и целовала меня в лоб и в щеки. Увы! помыслила я в себе, я начинаю усматривать к себе нежность в своей родительнице.

Мой попечитель подошел к нам и взяв ее весьма учтиво за руку подвел к камину; он сказал мне, чтоб я села между ею и чайным столиком, прося Маиора и Капитана садиться подле себя. Тогда он мне говорил. Любезная Емилия, пожалуйте разлейте нам чай, и обратясь к моей матушке сказал: Сестрицы моей, Сударыня, нет дома, и Мисс Жервинс заступит её место. Очень хорошо, Сударь, со всею охотою, отвечала я ему, и принялась за свое дело с удивительным проворством.

Но прежде нежели служители пришли, говорил он моей матушке: Позвольте мне, Сударыня, объяснить вам то, что Мисс Жервинс мне предлагала. Они все с глубочайшим вниманием начали его слушать. Она желает, государь мой, обратясь к Маиору, чтоб вы приняли от нее, для взаимного вашего употребления, ежегодную прибавку ста фунтов Стерлингов, которую будут вам платить чрез каждые три месяца по смерть госпожи Огары, в том надеянии, что вы всеми силами будете споспешествовать её благополучию.

Моя матушка низко ему поклонилась: на лице её начертана была искренняя признательность и я приметила, что она была довольна.

А нас, Сударыня, продолжал он обратясь к ней, Мисс Жервинс просит принять, как бы от господина Огары, Огара.

Боже мой? вскричал Маиор, сколь я смущен, государь мой, тем что здесь в первой наш приход происходило! Не возможно противустоять толикому благодушию, и при сем встав подошел к окну, а Капитан повторял: Боже мой! и другия подобные возклицания, коих я упомнишь не могу; по тому что я плакала, как ребенок. Как! Государь мой, сказала моя матушка, ста фунтов Стерлингов каждой год! Не ето ли вы разумеете. Так, Сударыня. И сии сто фунтов будут мне платимы с таким великодушием, как будтоб я тем не дочери своей, но своему мужу была обязана? Боже милостивой! Сколь вы меня смущаете, государь мой! Какой стыд и угрызения совести возбуждаете мы в моем сердце! и слезы полились у нее в таком же изобилии, как у меня.

О Сударыня! сказала мне сия любезная девица, прервав сама свою речь, и обнимая меня, сколь сердце ваше тронуто! Чтоб тогда было, естьлиб и вы с нами там находились?

Доктор Барлет, начала она продолжать свое повествование, пришел к нам в то время, как начали пить чай. Мой попечитель не хотел, чтоб служители, кои сами туда приходили, нам прислуживали. Во все то время слышимы были одни только похвалы и обеты о благополучии. Взоры и движения изьявляли одно удивление и признательность. Какою радостию сердца всех восхищались, вы ето представить можете, Сударыня. Не сладостно ли составлять щастие другим? Ах! без сумнения, сколько особ попечитель мой сделал благополучными! Вы должны ему сказать, Сударыня, чтоб менее ко мне был милостив. Я не знаю, что с собою делать. Я опасаюсь, чтоб наконец не стала его обожать. Но естьли же он перестанет поступать со мною с такою нежностию, то что будет со мною? Я прибегну к слезам; обращу гнев свой против самой себя, и буду думать, что он ничего хулы достойного сделать не может. О! Емилия, душа моя! прервала я её речь, умерь свою благодарность; она занимает всю твою справедливую душу, но что худого вы тут находите, Сударыня? Может ли доброе сердце быть неблагодарно? Г. Барлет говорит, что нет в сей жизни истинного благополучия; так не лучше ли то, чтоб наше нещастие происходило от хорошей, а не от худой причины? Вы сами, любезная моя Мисс Бирон, делали меня иногда нещастною. Как? Вашими милостями, коих я не могла ни заслуживать, ни оказывать достодолжную, вам за то признательност.

Прелестная моя собеседница продолжала свою речь; после чаю мой попечитель отвел меня к стороне и говорил? Емилия моя, [я люблю, как он называет меня своею Емилиею; но я думаю, что он со всеми так ласково обходится.] Посмотрим, что нам сделать с сими двумя билетами, и в то время положил мне в руки два банковые билета, каждой в 25 гиней. Можно иметь, какую нибудь необходимую нужду. Разсудим, что ваша матушка за три месяца пред сим вышла за муж: обе выдачи можно начать с прошедшого Декабря. Я увижу при их уходе, моя Емилия, с какою приятностию вручите вы им сей небольшой подарок; а поступки Г. нам покажут, может ли ваша матушка быть с ним теперь щастлива, когда взаимная их польза требует, дабы они имели друг к другу несколько угождения. Но чтоб такое предложение происходило совершенно от одних вас.

Какая милость, Сударыня! я бы с великою охотою поцеловала сии билеты; ибо они шли из его рук. Я разумею, Сударь, отвечала я ему. И когда матушка моя встав хотела ехать домой и начала приносить ему благодарность; то я обратилась к господину Огаре: государь мой, говорила я ему, мне кажется, что первая выдача должна начаться с прошедшого нового году. Примите оную из моих рук, и вручила ему тогда один билет. Потом взглянув почтительно на свою матушку, боясь ошибиться при толь благоразумном наблюдателе, подала ему также и другой. Он посмотрел сперва один билет, потом другой, с различными знаками изумления; после чего низко поклонился мне, а по том моему попечителю, и подал оба билета моей матушке. Вы, Сударыня, говорил он ей, должны выразит мое смущение. Я не нахожу слов соответственных моим чувствованиям. Дай мне Боже сил перенесть то, что я испытываю! Он вдруг вышел из кабинета, где мы находились, и пришед в переднюю отер свои слезы, испущая вздохи, кои слышны были служителям. Моя матушка, пересмотрела оба билета, как и её супруг и подняв оные надо мною, обняла меня с новым восхищением и нежностию. Она хотела было сказать нечто моему попечителю; но он ее предупредил, говоря ей: Емилия не будет никогда упускать того, чем вам должна, Сударыня, и станет также почитать Г. Огару. О! естьлиб вы вместе были щастливы! Потом он ее подвел.... Какое снизхожение! подвел ее за руку к Г. Огаре, которой ободрясь несколько хотел было кое что подарить служителям. Государь мой, сказал ему мой попечитель; верьте, что мои служители получают плату только от одного меня, и в том имеют такия правила, за кои я могу поручиться. Он довел мою матушку до кареты. Что касается до меня, то я не могла идти далее. Я возвратилась в кабинет плача от радости. Я была вся нее своя. Как могла я противиться? Вы ето чувствуете, Сударыня. Во все то время Г. Салмонет

Между тем он ко мне возвратился. Я встала и хотела броситься к его ногам, едва имея сил сказать ему, что благодарю его за милости оказанные моей матушке. Он удержал меня в своих обьятиях сказав мне, чтоб я села, и севши сам подле меня, взял меня за руку. Я столь была тронута такою ласкою, что сердце мое от радости забилось. Он мне говорил, вы видите, моя любезная, что богатства подают средства способствовать щастию других. У вас есть знатное имение. Теперь, когда ваша матушка вышла за Маиора; то я много как от нее так и от супруга её надеюсь. Они почувствуют, чем должны они друг другу, чем должны и обществу. Они не безразсудны. Вы оказали купно и справедливость и великодушие. Тот человек, которой будет жалеть о двух стах фунтах Стерлингов, вычитаемых из вашего имения для составления щастия вашей матушке, не получит руки моей Емилии. Что вы о том скажите?

Ваша государь мой, ваша щастливая Емилия, иначе не будет никогда заслуживать внимания, естьли не поручить себя благоразумию такого руководителя как вы. Таков был мой ответ, Сударыня, и я не могла сказать ему ничего столь справедливого.

И за такой ответ, прервала я, не прижал он своей к нежному своему сердцу?

Нет, Сударыня. Он не приваживал меня к толиким милостям. Но он похвалил доброе мое сердце, и уверил меня, что никогда не станет от меня требовать слепого послушания, всегда будет советоваться с моим разсудком, и желает дабы оный внушал мне доверенность к его советам. Я не помню всех его выражений, но он почти так говорил, только гораздо лучше, нежели я пересказываю. Когда я бываю с ним на едине, то он чаще всего называет меня своею дочерью; и хотя всегда обходится со мною чрезвычайно ласково; но я замечаю, что он не столько тогда бывает волен со мною, как в обществе. Можете ли вы сказать мне тому причину, Сударыня? Ибо уверена, что имею к нему не менее почтения в одно время, как и в другое. Думаете ли вы, Сударыня, что ето ничего не значит? Надлежит такому отличию на чем нибудь основываться. Я люблю его разсматривать, и сколько можно изыскиваю даже самое значение его взглядов, равно как и деяний. Сир Карл

Так, душа моя, отвечала я сей прелестной девице; разсматривай своего попечителя, пока имеешь случай. Но он намеряется нас оставит. Он чрез несколько дней поедет.

Етого-то я и опасаюсь, возразила она с большею задумчивостию. Я люблю Клементину и жалею о ней; сердце её должно все претерпеть. С того времени, как вы позволили мне прочесть сокращенные выписки я все размышляю о её состоянии. Денно и ночно прошу я Бога, дабы вы сочетались с Грандиссоном. Я не престану возсылать сии молитвы до самого сего щастливого дня; но простите мне, естьли оные оканчиваю всегда тем прошением, дабы и вы оба согласились оставить при себе бедную Емилию.

Емилию, говорит она! Я ее обняла, сердца наши были тронуты и мы смешали свои слезы, пролив их одна о другой.... или может быть и каждая о самой себе.

Она вышла от меня с великою торопливостию а я принялась опять за перо и немедленно написала все сие почти стольже скоро, какова бывает в мысль. Г. и Гжа Ревс меня торопят. Мы поедем к обеду в Сент-Жамес-Сквар.