Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть шестая.
Письмо LXX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть шестая. Письмо LXX. (старая орфография)

ПИСЬМО LXX.

Кавалеръ Грандиссон к Доктору Барлету.

Вчерашняго вечера Клементина, Генерал, его супруга, Граф делла Поретта и Г. Севастиян сын его, прибыли в Болонию. Я не отходил ни на час от Иеронима. Операция с успехом произведена была в действо; но он по чрезвычайной своей слабости несколько раз впадал в обморок в тот день. Однако я оставил его весьма спокойным и даже в приятных мыслях о возвращении сестры своея. Прелат приказал мне сказать около вечера, что Клементина приехала, что она была утомлена, слаба и погружена в обыкновенных своих размышлениях; но что Камилла уведомит меня завтра в каком состоянии её госпожа находиться будет.

Доктор, причину моей безсонницы. Сего утра пришла ко мне Камилла. Сия бедная девушка столь обрадовалась увидя меня опять в Италии, что я не скоро мог получить от нее тех изьяснений, о коих с нетерпеливостию знать желал. Наконец она мне сказала, что Генерал и Епископ намерены ко мне придти; и изспуская из уст своих при каждом слове вздох, она продолжала: Ах! Г. мой, что претерпела моя госпожа с того времени как вы нас оставили! Вы ее теперь не узнаете. Мы не думаем даже, чтоб и она вас узнала. Какое будет ваше первое свидание! Она весьма редко приходит в себя. Она обыкновенно погружена бывает в чрезвычайно глубокой задумчивости и ни с кем не говорит. Всякой Иностранец какой бы ни был приводит ее в трепет. О жестокая, жестокая Даурама! Камилла говорила мне долгое время такия речи, нимало не внимая моим вопросам; и я ничего от ней не узнал другого, кроме того что мог понять из её жалоб и восклицаний. Увы! подумал я, страдания Климентины переменили также разум и сей бедной девицы.

Она с такою же торопливостию меня оставила, потому ли что имели в ней нужду, или опасаясь чтоб Генерал у меня ее не застал.

Оба братья пришли ко мне почти в то же самое время. Генерал взял меня за руку с некоею принужденною учтивостию. Мы должны, Г. мой, Ловтера. Не ужели Англинские лекаря столь славны? Но как воины вашего народа умеют наносить раны; то должны также иметь и таких искусных людей, кои бы умели вылечивать оные. Мы равно обязаны вам за предпринятое вами путешествие; Иероним чувствует что ему стало уже с того времени легче. Дай Боже! чтоб он скорее выздоровел. Но Ах! Нещастная наша сестрица! Бедная Климентина! Я уже никакой о ней надежды не имею.

Сколько я сожалею, сказал Прелат, что не поручили ее смотрению Гжи. Бемонт!

Генерал увезши ее сам из Флоренции нимало не оказывал такого сожаления. Есть и такого сложения люди, перервал он речь его, на коих было бы может быть гораздо лучше положиться. Но Даурана имеет адскую душу; а Гжу. Сфорс надлежит проклинать за то, что споспешествовала лютым её умыслам.

Он говорил о моем возвращении нарочито хладнокровно. Однако, сказал он, поелику я теперь в Болонии, и сестрица его казалось желала меня видеть, то можно позволить на сие свидание единственно для того, дабы удовлетворить тех из фамилии, кои просили меня приехать в Италию; в чем он тем паче удивляется моему благоугождению, зная что у нас в Англии находится госпожа Оливия,

При сем он остановился. Я взглянул на него с видом негодования и презрения: и не говоря ни слова, обратился к Епископу, спрашивая его? каково Иероним препроводил ночь? Слава Богу, отвечал мне Генерал с холодностию; но я обманулся, Кавалер, естьли не приметил в ваших глазах презрительного вида. Мои глаза, возразил я, всегда бывают согласны с моим сердцем. Мне кажется, Г. мой, что вы мало цените мои предприятия, да я не более уважаю труды моего путешествия, естьли ваши разсуждения не лично ко мне клонятся. Естьлиб я был в Неаполе и у вас самих; то бы сказал вам, что в сем случае вы не отдаете довольно справедливости желанию побуждающему обязывать других. Впрочем я не требую от вас никакой малости, которая бы не клонилась более к вашей пользе, нежели к моей.

Любезной Грандиссон! вскричал Епископ. Дражайший брат! сказал он Генералу, не обещали ли вы мне? Какаяж необходимость говорить Кавалеру о Оливии?

Неужели, Г. мой, ето самое вас оскорбляет? возразил оборотясь ко мне. Так я весьма буду остерегаться делать такия разсуждения, кои могли бы оскорбить человека столь важного... а особливо о женщинах, Г. мой. Сии слова сопровождаемы были насмешливым видом. Я оборотясь к Епископу сказал ему: вы видите, что ваш братец имеет ко мне непреодолимое отвращение. Я помню как он оказал мне в Неаполе толико же предосудительные подозрения как для его сестрицы, так и для меня; хотя и почитал уже оные уничтоженными, но его худое ко мне расположение паки обнаруживаться начинает. Однако когда я спокоен в моей невинности, то ему весьма трудно будет хотяб по премногим причинам принудить меня выдти из границ благопристойности.

А из сих премногих причин, Кавалер, моя польза без сомнения состоит только в одной, [с насмешкою]?

Судите о том, как вам угодно, отвечал я. Но не пойтили нам, государи мои, к Г. Иерониму?

Нет, сказал Епископ, до тех пор пока я не увижу между вами теснейшей дружбы. Братец, подайте мне свою руку, [усиливаясь оную взять] а вы свою, Кавалер.

Располагайте моею по своему желанию, отвечал я подавая ему оную. Он взял мою руку и в тоже самое время Генералову. Я подошел к нему поближе, дабы тем удобнее мог он соединить оные; и взяв Генералову, которой казалось еще противился, сказал я ему, не супротивляйтесь, Г. мой, примите дружбу от искренняго моего сердца. Окажите мне по щастливому опыту те великия качества, кои все вам приписывают. Я требую вашего дружества; поелику в сердце своем имею свидетельство, что оную заслуживаю; и я конечно бы оной не домогался, естьлиб способен был к подлости. Хотя мне весьма прискорбно казаться презрительным пред вашими глазами; но я никогда таковым

Тогда он спросил своего брата, можноли снести вид такового превозношения? Я отвечал, что признание делаемое им усугубляет мою честь. Епископ тотчас присовокупил к тому, что я говорю с благородством, что мои свойства известны, и что он надеется видеть нас искреними друзьями. Он усильно нас просил принять сие имя.

За чем же скрывать? возразил Генерал, я не могу сносить, чтоб Кавалер почитал себя столь нужным для моей сестрицы, как в том почитают себя уверенными некоторые в моей фамилии.

Вы весьма мало меня знаете, Г. мой, отвечал я ему. Мои желания стремятся теперь единственно к возстановлению здравия вашей сестрицы и Г. Иеронима. Естьли я буду иметь щастие тому споспешествовать, то одна моя радость будет мне за то наградою. Но дабы успокоить ваши мысли и привесть вас в такия к себе разположения, каких сам желаю; даю я вам честное слово [а ето такой закон, Г. мой, коего я никогда не нарушал] что какие бы успехи мы не получили от Всевышняго касательно болезни вашей сестрицы, но я никогда не приму и величайшей милости, какую толькоб пожелали мне оказать, без согласия трех братьев, равно как родителя и родительницы. Я присовокупляю к тому, что собственная моя гордость не позволит мне вступить в такую фамилию, в коей бы не честно о мне думали, ниже подвергнуть любезную для меня девицу презрению ближайших её родственников.

Генерал, казалось весьма был доволен сим изьяснением. Ето мнение благородно, сказал он мне: теперь принимаю я вашу руку и всячески стараться стану быть истинно вашим другом.

, любезной мой Доктор? Конечно он не иначе меня почитает как за простого Англинского дворянина; а по сему то мнению я никогда не вступлю в союз с его фамилиею, сколь мало ни находил бы он сам вероятности к возстановлению здравия своей сестрицы. Впрочем он до чрезвычайности любит Графа Бельведере и вся фамилия весьма желает вступать с ним в родство.

Прелат казалось великое чувствовал удовольствие видя нас с обеих сторон расположенными жить в тесной дружбе. Я же с моей стороны тем удобнее согласился оказать несколько снисхождения гордости другого, что Гжа. Бемонт меня к тому уже приуготовила. Да и сам родитель и родительница сего гордого человека весьма опасались его нрава; они будут весьма довольны, когда узнают, что я столь легко преодолел его предубеждения.

При выходе своем от меня Генерал взяв меня за руку сказал мне с веселым видом: я уже женился, Кавалер, продолжал он, составляет все то, что токмо есть любезнейшого в свете. Она с нетерпеливостию желает вас видеть. Но я ничего не опасаюсь, потому что она великодушна, а я всегда буду признателен. Но смотрите за самим собою, Кавалеръ, смотрите за собою, я вас о том предуведомляю; поелику и ничего незначущий взгляд будет замечен. Удивляйтесь ей, я на то согласен; и сумневаюсь чтоб вы от того могли удержаться: но впрочем я весьма радуюсь, что она не видала вас прежде моего бракосочетания.

Таким образом оба братья пошли от меня со многими знаками дружества, а в заключение сказал мне, что он поздравляет себя, имея теперь трех братьев. Я намерен следовать за ними в палаты и себя представить: но, любезный Доктор