Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть шестая.
Письмо LXXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть шестая. Письмо LXXV. (старая орфография)

ПИСЬМО LXXV.

Кавалер Грандиссон к тому же

Я прибыл вчера в сей город тогда, когда уже довольно было темно. Я послал в самую ту минуту засвидетельствовать мое почтение фамилии. Сего утра я пошел в палаты делла Поррета и прошел прямо в покой к господину Иерониму. Он поднялся с места, дабы меня принять стоя и разделить со иною радость щастливой сей перемены. Я видел самые нежнейшия знаки любви его. Все, сказал он мне, начинают иметь бодрость и здравие.

Камилла, пришедши вскоре к нам, поздравила меня с приездом от молодой своей госпожи и сказала мне, что через четверть часа, она будет в готовности принять мое посещение. Чудеса! вскричала добрая сия женщина. Вы увидите здесь одну радость и надежду. Выходя же от нас она сказала мне на ухо: моя госпожа надевает цветное платье для принятия вас. Вы не увидите уже ее более в трауре. Время уже приближается; ибо Генерал писал к своему родителю, что он с великим удовольствием соглашается на выбор сестры своея.

В сие время пришел Прелат. Желаю вам всякого благополучия, сказал он мне довольно благосклонно. Торжествуйте, Г. Грандиссон, Климентина может теперь располагать своим жребием, тот, которого сделает она над собою властелином, кто бы таков ни был, действительно будет обладать сокровищем.

Маркиз, Граф и отец МарескоттиМаркиза, пришедши потом, предупредила меня своими поздравлениями. Ваше возвращение, сказала она мне, соответствует нашей нетерпеливости. Мы щитали даже дни вашего отсудствия. Я надеюсь что радость Клементины будет чрезвычайна. Вы знаете изящность доброго её сердца.

Отец Марескотти отвечал за меня, что можно положиться на мое благоразумие, и что увидевшись с нею я без сомнения буду иметь внимание умеришь свою радость, дабы тем удержать ее в благопристойности. Не более прошло четверти часа в сих засвидетельствованиях взаимного удовольствия и дружбы, как Камилла пришедши просила меня по приказанию своея госпожи пожаловать в её кабинет. Маркиза вышла наперед. Я пошел за Камиллою, которая сказала мне идучи, что она почитает свою госпожу не только спокойною, как была за несколько перед сим дней: а сие без сомнения происходит, присовокупила она, или от её торопливости при одеванье, или от её нетерпеливости, с какою она меня ожидает. В то время, как Клементина была совершенно здорова, то представляла собою, так сказать, самую изящность без всякой принужденности. Я видел только одну такую женщину, которая бы с сей стороны могла с нею равняться. Мисс Бирон кажется чувствует, что может положишься на природные свои прелести и не оказывает более никакого тщеславия. Ктож будет думать о её уборе, когда обратим свои взоры на лице её? Что касается до достоинства и снисходительности в виде и в обхождениях; то я не знаю ничего подобного сим двум молодым особам.

Клементина показалась мне прелестною. Но несколько странное разположение её украшений и нечто гораздо блестящого, чего я никогда не видал в глазах её, где обыкновенно удивляются не инному чему как приятному блеску, принудило меня страшиться, что её воображение гораздо более растроилось, нежели я опасался. Сия мысль причинила мне некое прискорбие при моем входе.

! любезная моя, сказала ей Маркиза. Клементина, примите вашего друга.

Она встала с видом изьявляющим достоинство и приятность. Я подошел к ней. Она подала мне свою руку. Генерал, Сударыня, и его супруга, поручили мне засвидетельствовать вам нежнейшее свое почтение.

Они конечно приняли вас как друга сей фамилии? Но, скажите мне, Г. мой [улыбаясь,] ваше путешествие не продолжилось ли долее, нежели вы обещали?

Только двумя или тремя днями, Сударыня.

Только? Г. мой. Очень хорошо. Я вас за то не укоряю. Нимало не удивительно, чтоб человек толико ожидаемой, не был всегда властен в разположении своего времени.

Она запиналась. Она смотрела на на мать свою, то на меня, то в низ с очевидным замешательством. Потам, как будто бы сумневаясь о своем состоянии, она обратилась назад прикладывая платок к голове своей,

Гжа. Бемонт, возразил я, дабы уменшить её прискорбие, свидетельствует вам всю свою нежность.

Разве вы были во Флоренции? Гжа. Бемонт, говорите вы? Во Флоренции! и подбежавши к своей матери она обняла ее обеими своими руками. Она старалась скрыть лице свое в грудях её..... О Сударыня! Избавьте меня, избавьте меня от меня самой. Я не знаю более, где я нахожусь.

Маркиза целуя ее прижимала ее в матерних своих обьятиях усиливаясь ее утешить, и многократно повторяя ей, что она в одну минуту почувствует облегчение. Я сделал движение дабы выдти вон; а как Маркиза

Вскоре потом Камилла уведомила меня, чтоб я туда возвратился. Я увидел госпожу её сидящую и наклонившуюся на плечо своея матери. Прошу прощения, Кавалер, сказала она мне. Здравие мое худо поправляется, я ето ясно вижу. Но нет нужды. Мне теперь лучше, а вдвое еще хуже нежели было: хуже по тому, что я чувствую свое нещастие. Во взорах её изчез уже тот блеск, которой произходил от её воображения. Они были томны, мрачны и омочены слезами.

Я взял её за руку. Не печальтесь, Сударыня; востановление прежнего вашего здравия приближается. Сии небольшие припадки, на кои вы жалуетесь, доказывают что они приближаются уже к концу.

Дай Боже! Ах! Кавалер, какие нещастия причинила я нашим друзьям, моей матери, вам и всей вообще фамилии! О жестокая Даурана. Но для чегож упоминать об ней? Скажите мне, правда ли ето, что она умерла?

Разве ты желаешь, любезная моя, чтоб ето была правда? спросила ее мать её.

О! нет, нет. Я желаю чтоб она была жива и чтоб разскаевалась в причиненном ею мне зле. Не была ли она моею подругою в младенчестве? Она меня некогда любила. Скажите, Кавалер, жива ли она еще.

Я взглянул на Маркизу, прося от нее совета, что отвечать и её взоры изьяснили мне её мнение: тогда я отвечал что сестра её Даурана Клементина, ето для меня великое торжество; ибо небо свидетельствует мне, что я ее простила! И взирая на меня сказала, и так вы говорите, Г. мой, что вы надеетесь видеть меня в совершенном здравии и что болезнь приближается к концу! Сколь сия надежда для меня утешительна! По окончании сих слов она упала на колени подле своея матери: Всемогущий Боже! возопила она, возведя руки и очи свои к небесам, ниспошли на меня всемогущую свою помощь, я со слезами прошу твоея щедроты, в том едином намерении, ты видишь всю внутренность моего сердца, дабы возвратить любезнейшим моим родителям благополучие, кое я у них похитила. Присоедините ваши усердные моления к моим, вы, Г. мой, друг моей фамилии, вы, Сударыня, которая нежностию превосходит и самую снисходительнейншую мать! Маркиза толико была сим тронута, что я опасался дабы она не имела нужды в помощи, но к щастию моему потоки слез протекшия из очей её принесли ей облегчение. Камилла, плачущая также в углу кабинета, приближалась по моей прозьбе; и Клементина попросила у ней руку. Я пойду, сказала она нам, но вы останьтесь здесь, Г. мой; я в минуту возвращусь назад. Извините, Сударыня [прикладывая руку к голове своей]; а несовершенно еще здорова; я имею нужду выдти на минуту.

Мы остались с Маркизою в приятном удивлении от всего нами увиденного и слышанного, и хотя оно сопровождаемо было великим прискорбием, но мы находили утешение в том, что могли поздравлять друг друга скорым её выздоровлением. Клементина не замедлила придти к нам поддерживаема будучи Камиллою, которая дабы обласкать ее спросила у меня, надеюсь ли я что её госпожа вскоре будет наслаждаться совершенным здравием? Я отвечал, что ни малейшого не имею в том сумнения. подтвердила мой ответ старалась самыми приятнейшими обещаниями ободрить тронутое её сердце.

Но в то время, когда она предавалась её нежности, приметила она по положению, своея дочери, которая смотрела в низ потупивши глаза, и коей лице покрылось пленительным румянцем, что в её мыслях происходило нечто новое. Она спросила ее взявши ее за руку, чем она занимается и от чего происходит сия задумчивость? Я от вас того не скрою, Сударыня, отвечала Клементина тихим и робким голосом, но могу ли я сего надеяться. Я весьма бы желала поговорить с Кавалероли с минуту на едине. Он исполнен благодушия и чести. Впрочем, естьли вам покажется сие не хорошо, то я не стану того желать. Я желаю поступать по вашим приказаниям. Однако я стыжусь; ибо имею ли я сказать что нибудь такого, чего бы мать не могла слышать? Нет, нет, Сударыня. Сердце мое желает, чтоб вы принимали во всем участие.

Любовь моя ни в чем не может тебе пртивуречить. Камилла, пойдем со мною. Оне вышли обе.

Климентина приказала мне сесть подле себя. Я повиновался: в тогдашнем моем состоянии мне со всем было неприлично начать первому говорить. Я ожидал её приказаний в молчании.

Она находилась в некоем замешательстве. Её взоры обращаясь на все стороны устремлялись несколько минут на меня, потом в низ, или на самое ее. Я разсудил что конечно не принужу ее моим молчанием к разговору. Мне кажется, сказал я ей, что любьви достойная Клементина нечто думает такое, кое она желает сообщить мне. Вы не имеете, Сударыня, друга которой бы был искреннее и вернее меня. Ваше благополучие и любезного моего Иеронима занимают единственно мои мысли. Почтите меня, Сударыня, вашею доверенностию.

Я имею нечто сказать вам. Я хочу о многом вам предложить. Но пожалейте о мне, : у меня не остается более памяти. Я совершенно оной лишилась! но наиболее представляется мне то, что мы обязаны вам так много, что не можем достаточно возблагодарить вас, и сие чувствование весьма меня трогает.

Чтож надлежало мне сделать, Сударыня, дабы соответствовать таковой дружбе; поелику я уверен что каждая особа из вашей фамилии тоже бы сделала будучи на моем месте?

Такое великодушное разсуждение увеличивает мои обязанности. Скажите мне, Г. мой, каким образом можем мы засвидетельствовать нашу благодарность, а особливо я; тогда буду я гораздо спокойнее. Иначе мне невозможно никогда быть спокойною.

Как! Сударыня, не ужели вы почитаете меня не довольно награжденным приближением того успеха, коего все признаки соответствуют нашим желаниям?

Такое может быть ваше мнение: но долг еще сильнее от того над нами действует.

Разсуди, любезной Доктор, не изьяснил ли я сие открытие в мою пользу как будто бы принужденно. Впрочем естьлиб любезная Клементина не имела родителей, естьли бы она зависела от самой себя, то я не почел бы ее способною решиться к тому в столь разборчивом случае. И так, хотя вся её фамилия обьявила мне, что намерена поступать по собственным её желаниям, но честь позволяла ли мне воспользоваться благородным чувствием той признательности, коею она была исполнена?

Естьли вы предполагаете, Сударыня, отвечал я, что ваша фамилия одолжена такими услугами, за кои ей трудно меня возблагодарить; то взаимное оное действие должно произойти от фамилии. Позвольте мне отнестись в том к вашему родителю, вашей родительнице, к вашим братцам и к вам самим. Таким образом купное ваше решение действительно получит от меня совершенное одобрение.

[Она помолчавши несколько минут говорила.] Так, Г. мой, я думаю что вы оное примите с благодарностию. Но вот в чем состоит мое затруднение: награда во все невозможна. Я не в состоянии вас наградит. К великому моему нещастию сие самое начинает превосходить мои силы. Я высокия имею понятия, Г. мой, о том чем обязана Создателю, моим родителям, вам..... Но я изьясню на бумаге все то, что могу изобрести касательно важного сего предмета. Я желаю произвесть сие в действо с благородством. Вы подали мне к тому пример. Долг требует, чтоб я изьяснила на бумаге мои мысли; я не могу положиться на мою память; нет, ниже на собственное мое сердце, Но оставим такой предмет, которой приводит меня в недоумение. Я поговорю о том прежде с моею тетушкою; но сие оставим до другого времени, а теперь я хочу ее позвать сюда.

При сем она тотчас пошла в боковую комнату, откуда возвратилась с Маркизою которую она вела за руку. Я надеюсь что вы по своему великодушию меня за сие простите, сказала она ей входя ко мне. Я хотела говорить с Кавалером Маркиза старалась ее утешить самыми снисходительнейшими ласками. Но поелику все прилагаемые ею усилия начинали приводить ее в слабость; то она с тропливостию удалилась. Камилла последовала за нею. Не прошло еще минуты, как она возвратившись просила Маркизу также в кабинет; и я нимало не сомневался, чтоб не случилось какого нибудь чрезвычайного с нею припадка. В самом деле Маркиза оставивши меня одного, пришла опять через четверть часа с видом изьявляющим уныние. Что нам делать, Кавалер? Она еще никогда столь больна не бывала. Я приметила такия знаки, коих в ней никогда не видала.

Мне кажется, Сударыня, что её мысли отягчены некиим бременем, от коего она с трудом может освободиться. Она гораздо будет спокойнее, когда откроет свою тайну. Ваши нежные и усильные прозьбы склонят ее сообщить вам оную. Я пойду к господину Иерониму; но вы узнаете от самой ее, когда ей будет несколько легче, о всем между нами произшедшем.

Я все слышала, Кавалер, и почитаю вас благороднейшим из человеков. Нет в свете другого человека, которой бы способен был вдруг оказать толико благодушия и некорыстолюбия. Дело фамильное! сии два условия суть единые, коих я требую. Вся фамилия может быть будет принуждать вас вступить в нашу веру, но из единой токмо чести, дабы уничтожить всякие виды. Приход Маркиза и Прелата Маркизу Камилла, с которою я повстречался на дороге, сказала мне, что её госпоже стало легче; но весьма очевидно, присовокупила она, что её госпожа не прежде получит совершенное здравие как по бракосочетании. А как тогда Иероним Маркизе что я в вечеру опять буду.