Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть шестая.
Письмо LХХХIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть шестая. Письмо LХХХIV. (старая орфография)

ПИСЬМО LХХХИV.

Кавалер Грандиссон к Доктору Барлету.

Вчерашняго вечера я прибыл в Болонию, но прежде нежели начну описывать прием мой, я должен уведомить вас, что госпожа Оливия возвратилась в Флоренцию в то самое время когда я приготовлялся оставить сей город. С каким тщанием ни старался я скрыт отъезд мой, но не мог избежать чтоб не посетить ее, когда она приказала меня просить к себе. Я не желаю описывать её вспыльчивость наипаче когда она узнала что я возвращаюсь в Болонию. Я оставил ее в сей ярости. Весьма чрезвычайное предприятие, от коего я с трудом мог избавться следующого дня, кажется мне проистекло из того же источника. Однако я уехал не делая нималейшого исследования ниже жалобы.

Я равно должен упомянуть что посетил Графа Бельведере по моему обещанию. Генерал в Неаполе, а Граф в Парме приняли меня с величайшими знаками учтивости, оба, не сумневайтесь о том по одинакой побудительной причине. Генерал с своею супругою возвращаясь в Болонию провожали меня до половины дороги к Флоренции. Они ехали веселиться с своими друзьями живущими в Урбине и Болонии по причине того решения, в коем их сестрица утвердилась и поздравлять ее за её мужество, как то уже Генерал сделал через письмо, кое мне показал. В нем заключались также засвидетельствавания и похвалы мне приписанные: без сумнения можно изьясниться с учтивостию о таком человеке, которой нималой не причиняет опасности ниже зависти. Он желал меня одарить великими подарками: но я не принял их, таким однако образом, что он не мог почесть себя обиженным моим отказом.

Прибывши же вчерашняго вечера я пошел в палаты делла Порретта, я Иерониму, с коим имел переписку во время моего отсудствия. Он принял меня с восторгами радости и моя радость не менее была выразительна, усмотря что он приходил в совершенное здравие. Он начинает уже по нескольку есть; спит весьма спокойно, и большую часть дня препровождает уже не во сне. Словом, как его, так и его сестрицы здравие водворяют паки радость в сердцах их фамилии. Но он дал мне выразуметь, что к совершенному его благополучию не достает единой токмо власти назвать меня своим братом; и воспламенясь от такой мысли он заклинал меня именем Божиим, пожимая мою руку и омачивая ее своими слезами, привести сие дело к своему заключению. Маркиз, Маркиза, Прелат и отец Марескотти пришли в сие время благодарить меня и похвалить за мою переписку с любезною их Клементиною. Прелат и отец клялись мне, что во всю жизнь их я буду иметь участие в их молитвах, и что они будут просишь Бога низпослать мне Клементину гораздо изящнейшею и прелестнейшею, естьли токмо возможно, нежели та, коея мнения престают соответствовать их ожиданию. Генерал с своею супругою спустя два дни после меня сюда прибыл, но они отлучились для некоторых посещений.

Между тем как всякой повторял свои похвалы, и как я принимал оные почти в молчании, ибо я представлял лице Посланника в толь критическом состоянии, прибыла Камилла сказать , что Клементина с нетерпеливостию желает видеть своего друга. Я вас поведу к ней, сказала мне сия нежная мать. Она встала, и я следовал за нею.

Её дочь, увидя меня, подходила ко мае с разпростертыми руками, называя меня четвертым своим братом, и с великою живостию благодарила меня за мои письма. А как она усильно меня просила в одном своем письме, употребить мою доверенность у её фамилии, дабы позволяли ей вступишь в монастырь, и я сильно опровергал сие мнение, то она жаловалась за то супротивление, кое я делал её желаниям. Вы знаете, Сударыня, сказала она своея матери, что ето моя прежняя склонность, которой я никогда не оставлю; и обратясь ко мне сказала: о Кавалер, ваши опровержения меня не преодолели.

Так, Сударыня, я ето ясно вижу, ибо естьлиб Клементина была тем убеждена; то последовала бы своему убеждению.

О Г. мой! Вы весьма опасны, я то чувствую. Естьлиб некоторой случай учинился действительным, то я совершенно бы пропала. Не уверены ли вы, Г. мой, что я совершенно бы погибла в главных своих правилах? Естьли вы уверены, то я надеюсь что вы также последуете своему убеждению.

Мне кажется, любезной Доктор, что зная меня довольно хорошо, она могла бы себя уволить от сего шутливого размышления. Она даже смеялась произнося оное. Заметьте, что она уже в состоянии веселиться в толь важном случае. Может быть пожелала она принять на себя такой вид, какой усматривала во мне. Но по всему вышеозначенному я начинал верить, как бы не думали теперь о отдаленности, однако весьма вероятно что со временем она достигнет до чувствования своего долга, когда оный будет ей представлен толико могущественными ходатаями, коих она имеет в своей фамилии. Но, чтобы ни могло случиться, естьли о токмо в сем состоит её честь, равно и всех её друзей; то я не могу совершенно быть без радости.

Я ласкаюсь, сказал я ей, что ваши желания к уединению по крайней мере будут на некое время отложены. Оне сходствуют с силою некоторых моих разсуждений, но я примечаю, что еще не со всем безнадежно получить согласие от её фамилии.

Генерал и прибывшие сюда в сие время с поспешностию пришли ко мне засвидетельствовать свое почтение. Колико они оба сим занимаются? По прозьбе Маркизы мы пошли в горницу к Иерониму, где Маркиз, Прелат и отец Марескотти еще находились. Каждой паки начал благодарить меня за то обязательство, коим они одолжены моим услугам; а когда начали они желать мне всякого благополучия; то я им сказал, что от них зависит сделать мне чрезвычайное удовольствие. Они понуждали меня все единогласно изьясниться: оно состоит в там, отвечал я, чтоб позволено мне было склонить нежного моего друга, господина Иероима, ехать со мною в Англию. Г. Ловтер почтет себе за щастие продолжать о нем свои попечения с толиким же тщанием в Лондоне как и здесь, хотя он решился, естьли и не согласятся на мою прозбу, не оставлять его до совершенного выздоровления.

Они посмотрели друг на друга, с видом изьявляющим радость и удивление. Из глаз Иеронима потекли слезы. Я не могу, я не могу перенести, сказал он, толь многих одолжении мы ничего не можем для вас сделать, и вы возвратили мне здравие единственно для того, дабы иметь силу убить меня. Очи Клементины были омочены слезами; она вышла от нас с торопливостию. О Кавалер! сказала мне маркиза, сердце моея дочери весьма чувствительно к выражениям признательности, и опасно для её спокойствия. Я страшусь о её жизни, естьли вы не принудите ее уничтожить её решения.

Требуемое мною, возразил я, есть для меня милость. Я равно ласкаюсь, что Г. Иероним конечно не поедет без некоторых своих друзей. Наши бани довольно могут привести его в прежнее состояние. Я не преминул бы ходить туда сам. Перемена воздуха может ему быть полезною. О естьлиб я имел честь, Г. мой, присовокупил я, глядя вокруг себя, принять вас всех в Англии. Сим-то бы вы мне совершенно заплатили за те одолжения, кои вы превозносите с толикою милостию.

Они все еще смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Дай Боже, возразил я, чтоб вы сами, Г. мой, и вы, Сударыня, [говоря отцу и матери] расположены были сделать мне сию милость. Вы о том некогда помышляли в щастливое время. Я склоню обеих моих сестриц и их мужей проводить вас со мною в Болонию. Мои сестрицы с радостию примут сей случай видеть Италию и приобресть дружбу Клементины, коей свойства оне уже почитают до высочайшей степени.

Их молчание продолжалось; но никто не казалось чтоб не одобрял усильных моих прозьб: сия честь, государи мои, сия милость, Сударыня, была для меня еще другою пользою. По той надежде какую вы мне подали возвратиться одному в мое отечество, конечно заключат о мне как о таком человеке, которой бежал и с которым худо поступили. Моя гордость не менее берет в том участия как и удовольствие мое. Я представляю вам дом и в городе и за городом. Я не имею ничего такого, чего бы не отдал в ваше разпоряжение. Никто толико не любит своего отечества сколько я; но оно еще гораздо будет для меня любезнее, естьли вы обретете в нем какую ниесть пользу для вашего увеселения или вашего здравия. Окажите мне сию милость, Г. мои, обяжите меня сим, Сударыня, по крайней мере хоть для того дабы Италия показалась вам гораздо любезнее по вашем возвращении. У нас летом не столь жарко. Помощию торговли мы можем в изобилии доставать все плоды растущия здесь осенью: ибо у нас зима не столь холодна как у вас. Окажите мне сию милость токмо на наступающую зиму, а тогда смотря по своей склонности вы будете жить сколько вам заблагоразсудится.

Прелюбезнейший друг, вскричал Иероним, я принимаю ваше приглашение и отправлюсь как скоро в состоянии буду пуститься в сей путь. Путь! прервал я его речь, корабль столько же будет для вас спокоен как и ваша горница. Он доставит вас даже в средину Лондона: вы неприметно придете в совершеннейшее здравие, как скоро оставите вашу горницу.

По истинне, сказал им сестрица справедливо опасалась не долго быть в Католическом законе учинясь женою сего удивительного человека. Я советую вам тому верить. Вы его любите. Вы много претерпели печалей и томлений. Отправитесь с ним для препровождения зимы. Весьма похваляют тамошния бани и вы не можете от того получишь себе вреда. Мы берем на себя попечение стараться, моя жена и я, благополучии Клементины во время вашего отсудствия. Но вспомните слово данное Грандиссоном. Привезите его с собою, также его сестриц и их мужей. Но Кавалер, какое изберете вы время для вашего отъезда?

Я ему сказал что чем скорее тем лучше, поелику время теперь самое лучшее. Я повторил, что сие решение приведет меня в чрезвычайное восхищение, и что ето есть единое средство заплатить мне за все то, что они именуют своими обязанностями. Я обещался им возвратишься с ними. Здравие Клементины, присовокупил я, тогда уже подкрепится а Г. Иероним совершенно в хорошем будет состоянии. Какоеж удовольствие будут они ощущать увидясь паки друг с другом?

Меня просили отложить сие только до завтрешняго дня, дабы посоветоваться и дать мне решительное изьяснение.

Господин Ловтер и его товарищи, с коими о том совещались думают так что Иеронима должны нести в носилках к самой ближайшей гавани, а там посадить на корабль и отправиться в Англию; но что гораздо лучше будет подождать до весны: поелику тогда новозажившия места его тела совершенно укрепятся. Обещаются, что тогда Иероним с Графа и с некоторыми особами из фамилии отправятся в путь. Между тем временем Прелат и отец Марескотти принимают на себя труд вести с мной переписку и уведомлять меня всех обстоятельствах.

Клементина пила с нами шоколад Ее уведомили о новом решении. Она весьма одобрила посещение кое обещались мне учинить на будущий год. Столь прискорбно, сказала она мне на ухо, видеть себя в таких обстоятельствах, кои не позволяют пустишься в путешествие той, которая гораздо бы охотнее то учинила и которая не хуже бы всех была принята! я посмотрела бы на землю, где Кавалер Грандиссон родился!

Я же помышлял о той странности, которая конечно не позволила бы Клементине говорить мне сии слова, естьлиб она не совершенно решилась видеть во мне токмо брата. Колико ни изыскивают способов, любезной мой Доктор, разборчивые души для выражения своего отказа?

Оставшись на едине с Иеронимом он говорил мне в самых нежных выражениях о перемене появившейся на лице моем с того времени как его сестрица кажется утвердилась в своих мыслях. Естьлиб сердце было спокойно, сказал он мне, то я уверен, что не видал бы сих знаков с наружности. Любезной друг! отвечал я ему, что усматриваете вы в том удивительного? Когда я приехал в Италию, то какое мнение ни имел о вашей сестрице; но не почитал ее толико великою каковою она после того показалась. Я всегда ей удивлялся; но теперь я чувствую нечто более нежели удивление видеть уничтожение моей надежды почитав оную толико основательною! я был бы более нежели человек, естьлиб не был тем тронут до чрезвычайности.

Грандиссон, она предпочитает вам единого токмо Бога. Она претерпевает более нежели сколько вы, снести можете. Единое её утешение, сказала она мне состоит в том, что она не надеется долго прожить. Любезная девица! она ласкается что обязана возвращением своего разума тем усердным молениям, кои она возсылала на Небо в кротчайшее время своей памяти, и коих единый предмет был утешение её родителей; после чего все её желания стремились к лучшей жизни. Но, Кавалер, естьли ваше сердце находится в толь мучительном состоянии....

Не сумневайтесь в том, любезный друг. Я не такой человек, которой бы был не чувствителен. Впрочем хотя бы и успели теперь принудить Клементину сойти с того степени величия, на которой она возвысилась, и какое бы удовольствие не чувствовали от того мои желания, но я не менее помышляю о том что естьли её совесть будет тем тронута, то от сего уменшиться её слава. И приятноли для меня будет, как то она очень явственно изобразила в одном из своих писем, видеть супругу любезною, но нещастною своими сумнениями, не стараясь возвратить спокойствия её сердцу отдалением оных? И могу ли я надеяться какого ни есть успеха, не сделав ей наперед хорошого изображения о моем законе? Таким образом не подвергнусь ли я укоризне нарушивши положенные статьи? О любезной мой Иероним! все обстоятельства должны остаться таковыми каковы они сут, по крайней мере для того естьли она не может помышлять лучше о моем законе, или не столь пристрастно о своем.

Он коснулся до тех одолжений, коими её фамилия мне обязана. Я обьявил ему что сии слова приносят мне единую токмо скорбь. Я его просил чтоб он не упоминал о том более. Не всякой может иметь толико щастливой случай, какой имел я сделался благополучным. А мой друг станет ли завидовать моему благополучию?

Самые усердные мои желания, любезной Доктор, стремятся теперь к изобретению тово, чем бы я мог удовлетворить сердца исполненные толикою благодарностию. Я чувствую что приведен ими в такое положение, от коего должны они претерпевать некое прискорбие. Чтож могу я сделать следуя искренней моей дружбе дабы облегчишь их страдание претерпеваемое ими по причине признательности?

Он страшится, возразил он, чтоб я в скорости не вздумал их оставить. Я ему сказал, что поелику не сумненаюсь более о непоколебимости Клементины и о согласии, кое она подаст на возвращение в мое отечество, то и должен желать как для самого себя, так и для ней, чтоб мне позволено было поспешить моим отъездом, тем более, что Г. Ловтер Маркиза. Клементина, сказала она мне, опасается чтоб вы в скорости нас не оставили. Она прогуливается теперь в саду с своим отцем и братиями. Я осмеливаюсь уверить вас что они чрезвычайно будут рады когда вы сделаете им компанию.

Я оставил Иеронима с его матерью вместе. Маркиз увидя меня сказал своей дочери несколько слов моих я не мог разслушать. Потом, поклонившись мне весьма учтиво оставил меня на едине с своею дочерью под тем видом будто хочет разговаривать особенно с двумя своими сыновьями.

Не весьма ли жестоко, сказала она мне тогда, не токмо чтоб мне отказать в своей помощи к тому намерению, которое весьма впечатлено в моем сердце, но еще оправдать против меня причины моих родственников. Некоторые весьма много воспользовались тем, что вы ко мне писали. О Кавалер! вы привлекли к себе сердце Генерала, но не споспешествовали к облегчению сердца сестры его. Нет, нет, я никогда не буду в совершенном здравии, естьли мне откажут вступить в монастырь.

Вспомните, Сударыня, что совершенное возстановление вашего здравия зависит, по Боге, от спокойствия вашего разума. Не предавайтесь, я заклинаю вас, тем мыслям, кои оной приводят в смущение. Какая дочь, какая сестра может положиться на любовь своей фамилии, естьли уже вы не можете? Вы видели сколь много их благополучие зависит от вашего здравия. Сумневаетесь ли вы в сем свете о силе той добродетели, коей вы уже оказали, скажу я к стыду себе, столь славный опыт что нещастной, которой от того страждет, принужденным себя находит восхвалить оный.

О Кавалеръ! не говорите о себе, естьли желаете чтоб я была спокойна.

Я имею нужду, Сударыня, в чрезвычайном усилии, дабы удержаться от того в сих случаях; но позвольте мне сказать еще хотя два слова о том же предмете. Вы требовали от меня самого величайшого доказательства безкорыстности, коему никогда не было примера. Я вас заклинаю, дражайшая , для самих вас, для чести вашего долга, и естьли позволите сказать, к стыду моему, отдалить теперь то приятное вам желание, кое стесняет ваше сердце.

Она, размышляя несколько минут наконец сказала: я вижу ясно, Г. мой, что не должно ожидать от вас никакой милости касательно сего обстоятельства. Пойдемьте в ближайшую аллею, где нас не могут слышать.... Я имею, Г. мой, предложить вам другую прозьбу. Она не новая. Я уже несколько о том вам упоминала в одном из моих писем. Ето не такая прозьба, которая бы пришла мне на мысль без разсуждения.

В чем же состоит сие требование, Сударыня?

Каким образом изьяснить оное? Однако я то сделаю. Естьли вы желаете изгнать из моего сердца.... Она паки остановилась и я думал что она уже не вспомнит о том о чем хотела говоришь.

Естьли вы желаете возвратить мне спокойствие....

Сударыня!

Вам надобно жениться!... тогда уже Г. мой, ласкаюсь я твердо устоять в моем решении. Но выслушайте меня до конца. Вам надобно жениться на Агличанке, а не на Италианке. Оливия без всякого затруднения переменит для вас закон свой. Но не женитесь на Оливии. Я думаю что вы не будете с нею щастливы. Думаете ли вы что можете быть оным?

Я изъявил ей наклонением головы что одинакое имею с нею мнение.

Нет, нет, вы действительно не будете щастливы. Не делайте такого выбору, которой может обезчестить Клементину. Я имею гордое сердце. Пусть же не говорят, что человек, за коего Клементина . Естьли вы женитесь, Г. мой, то может быть мне будет позволено быть в числе тех, кои обещались вас посетить в Англии. Моя невестка желает в сию минуту также быть притом. Её супруг ни в чем ей не отказывает. Она легко может его склонить ехать с нею. Вы равно не будете иметь затруднения склонить Гжу. Бемонт паки ехать в свою землю. Вы опять приедете в Италию с нами, вы, ваша супруга, а может быть и ваши сестрицы с своими мужьями. И так мы составим одну фамилию. Естьли мне в прочих моих требованиях отказано; то должно исполнить хотя сию прозьбу. Она зависит от вас. Таким образом не желаете ли вы видеть меня спокойною?

Удивления достойная Клементина! Нет ничего в свете столь великого, как вы. Вы способны ко всему что токмо есть благородного. Сия-то самая великость привлекает меня к вам....

Оставьте, оставьте сии выражения, Кавалер. Они чувствительнее меня трогают нежели я того желаю. Я опасаюсь не должно ли укорять меня за притворство в многих.... Но я повторяю что вам надобно жениться. Я до тех пор не могу быть спокойна, пока вы не будете женаты.... Когда не увижу я ни малейшого вида.... Но не станем о том говорить более. Сколько времени вы еще у нас пробудете?

Естьли мне не остается никакой надежды, Сударыня....

Ах, Кавалер! (отвратя лице свое от меня,] не употребляйте сих выражений....

Чем скорее тем будет лучше.... Но ваши приказания....

Я отдаю вам справедливость, Г. мой, [прервавши речь мою]; но не сказала ли я вам, что я горда, Кавалер? Ах, Г. мой, вы уже давно ето открыли. Гордость более имеет власти над женщиною нежели разсудок. Сядемте на минуту и я совершенное дам вам понятие о моей гордости. Она села на скамейку, а мне приказала сесть подле себя: я хочу говорить сим древам, сказала она мне, обратясь к миртам нас окружающим. "Кавалер Грандиссон должен ли узнать всю твою слабост, Клементина? дать ему знать, что ты о том сумневаешься? Согласится ли он на столь продолжительное отсудствие для испытания твоей силы и придешь ли в изнеможение от опыта; нет, Клементина.,,

Потом обратясь ко мне с потупленным взором сказала: я возобновляю, Г. мой, всю свою благодарность за то великодушное сострадание, коего я видела от вас толико опытов. Злополучное мое состояние подает мне к тому может быть некое право. Я познаю в том Десницу Божию, которая может быть восхотела наказать мою гордость и без роптания тому покоряюсь. Я познаю также без всякого стыда то одолжение, коим я обязана вашей жалости и сохраню о том нежное воспоминание до последней минуты моея жизни. Я желаю чтоб вы вспоминали о мне с равною нежностию. Жизнь моя может быть не долго продолжится: и так соглашаясь на ваши желания и на желания любезной фамилии я оставлю те намерения, кои имела вступить в монастырь. Мне остается еще надежда видеть вас в Англии в том щастливом состоянии, о коем я говорила; а наипаче после того в Болонии. Я вас буду почитать из моей фамилии; а себя из вашей. В сих предположениях и надежде могу я согласиться на ваш отъезд. Естьли я буду жива, то сие отсудствие не долее месяца продолжится. Не бодрственно ли я перенесла последнее ваше отсудствие? И так я оставляю на вашу волю, Г. мой, тот выбор, которой вы мне предложили. Назначьте вы сами день. Сестра ваша Клементина возвратит вас к вашим сестрицам и к своим. О Г. мой! [взглянувши на меня и приметя на лице моем движение, которое я усиливался сокрыть] колико сердце ваше исполнено нежности! Сколь оно чувствительно в соболезновании!... Но назначьте мне ваш день. Сия скамья, от коей вы вскоре от меня отдалитесь, будет посвящена воспоминаниям о вашей нежности. Я буду ее посещать каждый день. Летний зной, зимний холод ни мало мне в том не воспрепятствуют.

Гораздо лучше, удивления достойная Клементина!

В Воскресенье в вечеру, препроводивши весь ден в молитве о здравии, о благополучии дражайшей моей Клементины, любезного моего Иеронима, и мое плечо. Движение её чувствований возвышало грудь её; О Кавалер! и так должно растаться! подкрепи Боже наши силы!

Маркиза идучи тогда к нам, приметила из дали движение своей дочери, и страшась чтоб она не впала в обморок с торопливостию подошла к ней; она взяла ее в свои обьятия. Дочь моя! любезная ! от чего лиются сии слезы. Взгляни на меня, дражайшая моя.

Ах, Сударыня! день назначен! в наступающей понедельник.... Кавалер оставит Болонию.

Как ? Не ужели вы так скоро с нами разстанетесь? Любезная моя, мы получим от него....

Я встал не сказав ни слова и вошел в аллею которая была поперек той где были. Я пронзен был до глубины сердца. О Доктор Барлет! толикая милость! для чего я столь чувствителен и толь часто подвергаюсь таким опытам, кои требуют гораздо более силы!

и отец Марескотти пришли ко мне. Я рассказал им все между Клементиною Маркиз идучи к своей дочери, пришел с торопливостию ко мне выслушавши от нее то, что она ни говорила. Как могли вы подумать, сказал он мне, отъезжать столь поспешно? Однако вы не уедете от нас так скоро.

Действительно так, естьли Клементина

Но обещаетесь ли вы, сказал мне Генерал, иметь переписку с моею сестрицею? Ни кто здесь тому не будет препятствовать. А поелику она изьявила уже вам свое желание видеть вас сочетавшимся браком, то не можем ли мы ласкаться что вы также постараетесь внушить ей равное намерение? Бракосочетание одного или другой произведет то действие, кое она предполагает себе получить чрез ваш брак.

Боже милостивый! подумал я, не ужели почитают они меня совершенно изьятым от всех человеческих страстей? Я непрестанно сражался, вы ето знаете, любезной , даже и с самими закоснелыми моими мнениями, но не желал никогда преодолеть техъ нежных чувствований кои составляют славу нашего рода.

Вы требуете уже чрезвычайного, сказала молодая МаркизКавалера?

Вы не знаете, Сударыня, сказал Прелат, вспомоществуя предложению своего брата что в состоянии сделать для благополучия всей фамилии.

Отец Марескотти будучи толико же нечувствителен хотя исполнен благодушия сказал, что поелику Клементииа все его выгоды не инное что для нее значат как единое мечтание; и что до последней минуты своея жизни она пребудет непоколебима в своих мыслях. Что прежде нежели отрекусь от всей надежды: я могу....

Нет, прервал речь его я не потребую от него такой услуги. И обратясь ко мне сказал: О? Естьлиб великое оное препятствие можно было уничтожить! Дражайший мой Грандиссон, [взявши меня за руку] но может.... Но я не осмеливаюсь более понуждать его к тому. Естьлиб он мог то сделать, то родные мои дети не были бы для меня толико драгоценны, как он.

Вы весьма далеко простираете ко мне любовь свою, Г. мой; вы воспламеняете во мне сильнейшую признательность. Конечно не без затруднения могу я удерживать, когда бываю с нею, обязательство принятое мною дабы не понуждать ее быть моею супругою. Я увещевал ее, как вы то видели, соображаться с желаниями своей фамилии; и знаю все то, что они в себе заключают. Весьма вероятно, что естьли один кто решится на брак; то другой будет от того гораздо спокойнее; и я желал бы лучше следовать примеру нежели подавать оный. Вы увидите что мой отъезд произвесть может: но ее не очень должно понуждать к браку. От сего может возродиться в ней прежнее желание к монастырской жизни. Может быть честь присоединится к её богопочитанию; и естьли ничего не окажете снисходительного её желаниям; то она может паки впасть во все свои злощастия.

Иерониму, коему сообщил о всем также и о назначенном дне к моему отъезду. С какою нежностию ни старался я изьяснить ему сие обьявление, но его печаль показалась мне толико чрезвычайною, что чувствуя в себе почти равную я принужденным нашелся выдти из его горницы с торопливостию и возвратиться прямо на свою квартиру, дабы хотя несколько успокоить свои мысли.

Доктор, день совершенно назначен; и я ласкаюсь, что меня не станут принуждать отменять оный. Гжа. Бемонт уволит меня, я в том уверен, от возвращения во Флоренцию. ничего не должна требовать. Я писал к ним обеим. Я намерен ехать чрез Модену, Парму и Пиаченцу. Гжа. Сфорс приказала меня просить, чтоб я с нею повидался. Я ласкаюсь, что она примет на себя труд приехать в Павию; иначе я без всякого затруднения проеду в Медиолан. Я обещался посетить ее прежде отъезда моего из Италии. Но поелику она просила меня к себе в такое время, когда союз казался не весьма отдаленным; то я предполагаю что теперь она не может иметь другой причины кроме единой учтивости. Впрочем я желаю токмо того, естьли с нею увижусь, чтоб жестокая её дочь притом не находилась.

[] ,,Кавалер оставляет Болонию и Италию. Пропускаются здесь последния его прощания. Он виделся в Парме с Графом Бельведере, которого оставляет с щастливою надеждою. В Медиолане виделся с Гжею о коей возъизмел весьма худое мнение, и проч. Он писалъ к Гже. Бемонт, а наипаче к Гже. . Сие последнее письмо, исполненное добродетелию и благородством, доставляет ему ответ весьма любопытной, но которой ни малейшого не имеет отношения к настоящей цели. В своем неистовстве Оливия дает знать, что благоразумные советы того человека, коего она обожает, начинают делать впечатление над её сердцем. проезжает чрез Париж, в коем находит двоюродного своего брата Еверарда Грандиссона, которой будучи совершенно почти раззорен картежною,игрою и другими невоздержностями, имеет нужду в его помощи столько же, сколько и в его советах. Он посеявает в душе сего молодого своевольца семена основательного обращения.,,

Доктора, принудила его отправиться в Лондон.,,

КОНЕЦ ШЕСТОЙ ЧАСТИ.