Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть седьмая.
Письмо ХСVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть седьмая. Письмо ХСVIII. (старая орфография)

ПИСЬМО ХСVИИИ.

Мисс Бирон к Милади Ж....

С часу на час я ожидаю вашего братца. Он получил, сказываете вы, письма из Италии. О! естьлиб они ни мало не уменьшили той радости, коей я от его приезда надеюсь!

По случаю узнали мы, что он в дороге от одного откупщика моего дядюшки, которой видел, что в Стратффоде вышел из кареты какой-то очень пригожий мужчина, при коем слуги были весьма нарядны; и вошел в тот же самой постоялой дом, где мы возвращаясь в Лондон остановлялись. Между тем, как ему готовили обед, [может быть он обедал в той же горнице, где и мы.] то откупщик полюбопытствовал спросить, кто он таков. Служители [таких вежливых, говорит он, еще не видано] отвечали ему, что они имеют честь принадлежать Сиру Карлу Грандиссону, а так он им сказал, что он из Нортгамптоншира, то они спросили его далеко ли сего города замок Сельби. Принужден будучи по делам своим оттуда ехать, встретился он с моим дядюшкою и Г. Дином, кои для прогулки проезживались верхом. Он им сказал, от кого должны они ожидать посещения. Дядюшка послал к нам немедленно своего служителя с сим известием и велел нам сказать, что поехал на встречу Сиру Карлу, дабы служить ему путеводителем до нашего замка. А как я перед сим не очень что то была здорова, то пришла в такое движение, что тетушка советовала мне удалиться в кабинет, дабы несколько успокоит свой дух.

Оттуда пишу я к вам, моя любезная, и в сии минуты вы легко судить можете, что мне не возможно писать к вам о чем нибудь другом, мне кажется что когда я забавляюсь письмом, то легче могу управлять своим сердцем. Щастье что мы узнали о ето пути прежде нежели его увидели, но правду сказать, Сиру Карлу не должно было не взначай к нам приехать. Что вы о том скажете, моя дорогая? Не усматриваете ли в етом такого человека, которой уверен что принесет нам таким поступком удовольствие. Я читывала, что государи разослав свои портреты к любимым своим особам и женясь на них чрез посредников, не в значай и в переодеянии подъезжали к их границам, дабы вдруг изумить молодую и боязливую принцессу. На здесь не только обстоятельства различны, ибо дело еще не совершилось; но хотяб он был и королевской крови, то и тогда ожидалаб я от него лучшого поступка.

Чему не предается гордость для оправдания своих своенравий! Я виновата, моя любезная. Один из слуг Сира Карла прибыл с письмом к дядюшке Моя тетушка его разкрыла на нем означено что оно послано из Строфорта. Любезный ваш братец после вежливостей и осведомлений о нашем здоровье, уведомляет дядюшку, что он будет ныне ночевать в Нортгамптоне и просит позволения приехать к нам на другой ден завтракать. И так, моя любезная, он не хотел показать того вида, коего я по своему своенравию от него опасалась. Однако, как будтобы намерена была его заметить в каком нибудь недостатке, я подумала, не заключается ли в етом излишней какой наружности, судя по его столь откровенному свойству? Или не воображает ли он, чтоб мы не могли и пережить нашего намерения, естьлиб он нам не послал известия о своем приезде прежде нежели бы нас увидел? О Клементина! Сколько ты поражаешь Генриетту Бирон при собственных её глазах. Сколько она стремится показаться твоим взорам! Мнение, какое имею о своем малодушии, действительно делает меня малодушною.

Очень хорошо. Но я сужу, что естьли мой дядюшка и Г. Дин с ним встретятся; то они принудят его приехать сюда сего же вечера. Не будет ли ему времени, когда ни захочет, ехать в Нортгамптон?... но вот он! Приехал! так, моя любезная, ето сам он. Дядюшка мой ехал вместе с ним в карете. Г. Дин, сказала мне моя горнишная, вышел уже из кареты. Ета девка обожает Сира Карла. Оставь меня, Салли. Твое смущение, дурочка, умножает изумление твоей госпожи,

Дабы избежать всякого притворстава, то я сошла в низ и хотела его встретить, как увидела своего дядюшку на леснице. Любезная племянница, сказал он мне, вы не отдали справедливости Сиру Карлу. Я было думал, что в томной вашей любви, [какия слова, моя дорогая, а особливо в сии минуты] должныб были более иметь к нему пристрастия. Он понуждал меня идти до самой кареты. Вы очень щастливы, говорил он мне. В проезд чрез целые пятнатцать миль он говорил только о вас одних. Я вас провожу, я вас ему представлю.

Не прошло еще и получаса, как я усиливалась успокоишь дух свой. Ни что так не нравно, как не уместная шутка. Представить меня ему! Томная моя любовь! О дядюшка! подумала я. Сил мне не доставало за ним следовать. Я поспешно возвратилась в свой кабинет, столько же смущенна как дитя. Вы знаете, моя любезная, что с некоего времени я не очень была здорова. Я была слаба и радость столь же трудно было мне сносить, как и печаль.

Моя тетушка ко мне пришла. Что вам препятствует, душа моя, сойти в низ? Как! вы в слезах? Вы покажетесь странною любезнейшему человеку, какого я когда либо в жизни своей видела. Г. Дин к нему страстен.... любезная тетушка, я уже весьма уничижена, когда себя с ним сравниваю. Я бы весьма жалела, естьлиб показалась ему странною; но дядюшка совершенно меня разстроил. Однако я знаю его добрые разположения и не должна на то жаловаться. Я за вами иду, Сударыня.

Тетушка моя шла предо мною. в то самое время, как я показалась, подошел ко мне с бодростию но с видом нежным и почтительным. Он взял меня за руку, и наклонясь на оную сказал мне, как я рад, что вижу паки мою любезную Мисс Бирон, я вижу ее в добром здравии! Ваши малейшия слабости, Сударыня, всегда будут разделяемы.

Я поздравила его возвратным приездом. Мне не можно было говорить громко. Он не мог не приметить моего смущения. Он привел меня к креслам, и не выпуская моей руки сел подле меня. Я сперьва ее не отнимала, дабы он не подумал, что я притворствую; но при столь многих свидетелях я подумала, что Сир Карл был несколько волен. Однако, как я ее не отнимала, то он не мог честным образом ее оставить: и так сия вина больше от меня чем от него произойти могла. Я спрашивала после у тетушки, не показались ли ей взоры его такими, какие может иметь человек уверенный в успехе своих намерений? Она мне сказала, что она приметила в его виде мужескую вольность, но с такою нежностию, которая придавала ему неизреченную приятность. Между тем как он был по тогдашнему обстоятельству в принуждении, примолвила она; то не удивительно, что он говорил с вами с обыкновенною учтивостию, как друг ваш; но теперь когда он волен с вами изьясняться, должно ему поступать как любовнику, то есть, точно так, как он поступал.

Он мне возвратил употребление голоса, говоря мне с вас, моя любезная, о Милади Л... о ваших супругах и о своей питомице. Дядюшка мой с тетушкою вышел, и сколько могла судить, для того чтоб посоветовать между собою, прилично ли моему дядюшке предложишь Сиру Карлу, чтоб занял покои в нашем замке, и прожил бы у нас все то время, которое намерен препроводить в нашем уезде: люди его остались на дворе и ожидали его приказов. Моя тетушка, которая, как вы знаете, весьма строго наблюдает благопристойность и все что к нему прилично, представляла моему дядюшке, что благодаря стараниям Г. Гревиля, все наши друзья уведомлены, что Сир Карл, как кажется, в перьвые о мне помышлять начал: следственно, естьли с ним надлежит поступать как с таким человеком, коего сродство приносит нам честь; то не менее обязаны мы наблюдать некия меры, по крайней мере для виду, дабы не дать поводу думать, что он был уверен в своей победе при перьвом виде, тем более, что злой нрав Г. Гревиля довольно известен. Мой дядюшка разгорячился. Я всегда не прав, сказал он, а женщины правы. По том начал говорить о всех тех общих обстоятельствах и с такими особенными выражениями, за кои вы так часто над ним издевались. Он было надеялся, говорил он, поздравить свою племянницу, до изтечения двух недель в качестве Милади Грандиссон. равно увещевал ее и меня предуведомить, чтоб не показывать какого принуждения и притворства. Сир Карл не возъимел бы о нас хорошого мнения, естьлиб мы сказали какую грубость. Наконец обьявил он свое мнение, что не надлежит его выпускать из замка, и чтоб он остановился в какой гостиннице, сколько из чести для всей фамилии, столько и из уважения к его собственному желанию нас навестить. Моя тетушка возразила, что Сир Карл сам ожидает разборчивости в наших поступках; что из приказа данного от него служителям, дабы не выпрягали лошадей из кареты, видно что он не намерен препроводить у нас сию ночь; что он даже и не намерен был в сей ден к нам ехать, но ехать на ночлег в Нортгамптон, так как признался он моему дядюшке, повстречавшись с ним и с Г. Дином. Словом, сказала мне тетушка, я столь же ревностно желаю вперить о себе надлежащее мнение в Сире Карле, как и во всех людях; однако вы знаете, что наши соседи ожидают примера от вас. Ежели Сир Карл не будет здесь жить, то чаще станет к нам ездить, и его посещения будут казаться гораздо почтительнейшими. Я надеюсь, что мы всякой день будем с ним видеться, и целые дни с ним просиживать: но его частые приезды не будут простыми учтивостями гостя, и должны почитаться обыкновенными посещениями.

Мой дядюшка с трудом на сие согласился. Когда он с тетушкою возвратился, то нашел меня в важном разговоре с Сиром Карлом и Т. Дином. Содержание нашего разговора было благополучие Милорда и Милади В... с коими Г. Дин, начавший сию речь, очень тесную дружбу имееи. увидя мою тетушку встал и говорил ей; ночь наступает. Естьли вы позволите, то я завтра буду иметь честь с вами завтракать. Он каждому поклонился, а мне гораздо ниже и поцеловал мою руку; и не сказав ни слова возвратился к своей карете. Между тем как мы за ним шли до самых дверей, из коих выход на двор, дядюшка мой еще предложил его остановить. Проклятая разборчивость! Слышала я, как он весьма тихо сказал моей тетушке. Она призналася нам; что чувствовала в себе некое понуждение говорить с Сиром Карлом, но не знала что ему сказать. Я с нею была в некоем замешательстве, которое доходило даже до безпокойства. Что ни будь было тут не хорошо, как нам казалось, но мы не могли сказать, что такое было худое. Но по отъезде Сира Карла, и когда мы сели на свои стулья в ожидании ужина, ни кто не мот скрыть своего неудовольствия. Особливо дядюшка казался в великой досаде. Он бы охотно дал, говорил он нам тысячу гвиней за то, когда узнает что Сир Карл вместо того, чтоб завтра сюда приехать, поворотил в Лондон.

Я с своей стороны не могла сносить таких наметок и просила, чтоб меня уволили от ужина. Я была не здорова, а сие странное обстоятельство приумножало еще безпокойства в моем нездоровье. Такое смешение, как я начинала испытывать, чрезмерно много отравляет наши лучшие удовольствия. Общество оставленное мною, не было щастливее. В разсуждениях своих дошли они до такой вспыльчивости, что ужин кончился очень поздо и из за стола встали не евши ни чего.

Я вопрошаю вас, любезная Милади, что бы должно было нам делать?

Хорошо ли мы поступили или нет? Излишняя разборчивость, как я слышала, такое замечание, заслуживает со всем противного названия. Вас, моя любезная, супруга вашего, нашу Емилию и Доктора Барлета кои столь великое участие приемлют во всем до Сира Карла касающемся, приняли мы с истинною откровенностию. Так не ужели менее должны мы быть искренни к братцу вашему? О нет, но кажется что обычай, сей тиранн, и опасение о людских речах, особливо после тех произшествий, кои случились со мною от некоторых дерских и наглых людей, обязывал нас показать ему... что же, моя дорогая? Показать ему самым делом, что мы от него ожидаем того, чего не можем ожидать от его сестры и зятя: следственно чем более желали мы его видеть при себе, тем более должны были держать его от себя в отдалении. Какое бы неправильное обьяснение было в пользу его, естьлиб он о чем нибудь имел хотя малейшее сумнение? Чего бы я не заплатила в сию минуту, сказала мне тетушка, чтоб только узнать его мысли.

Но моя бабушка и обе двоюродные мои сестрицы будут сюда к обеду. Я получила от них три поздравительные письмеца, в коих радость господствует со всею нежностию их дружелюбия. Мы теперь остаемся в ожидании. Все ныне стали рано, чтобы каждую вещь прибрать с наилучшим порядком. Моя тетушка уверяет, что естьлиб и самому Королю надлежало нас навестить; то и тогда неимела бы она большого желания ему нравиться. Я сойду в низ, дабы избежать всякого вида притворства, когда он приедет.

Наша бедная вошла опять в свой кабинет. Истинно, нет щастливейшого состояния, как девическая жизнь для таких молодых особ, кои столь великую душу имеют, что не взирают на удивление, и ласкательства другого пола.

Какое смущение, какие разнообразные страсти колеблят такую женщину, которая единожды предаст сердце свое любви? Еще нет Сиѵа Карла Грандисона, моя любезная! Однако уж десять часов. Как умен ваш братец! Он и не заботится, что его ожидают. Прекрасное спокойствие духа! По крайней мере для него прекрасное, но очень не равнодушно оно для женщины, когда она видит человека такого гордого. Может быть взявши еще меня за руку при десяти свидетелях, спросить меня, не причинялоли мне его отсудствие много печали? Но я хочу поискать для него извинения. Не мог ли он забыть своего обязательства? не мог ли он заспаться? Какой нибудь приятной сон, которой представил ему Болонию.... право, л обижена. Не в Италии ли он привык быть так спокоен? О нет, моя любезная.

В сие самое время я не могла удержаться, чтоб не обратиться назад и не осмотреть других проступков, в кои, как думаю, могу его укорить относительно ко мне. Однако память моя не столько будет для него вредна, сколько бы я желала. Но думаете ли вы, чтоб другие люди в подобном положении остановлялсь в Стратфорде с тем, чтоб им там одним обедать? Один только ваш братец может быть щастлив сам собою. Естьли он не может быть щастливым, то ктож другой может! Но статься может, что его лошадям должно было отдохнуть. Мы не знаем, во сколько времени столь далеко он проехал. Тот, кто не хочет, чтоб благороднейшия животные лишены бывали какого либо убранства, должен по своему нраву поступать с ними с кротостию. Он говорит, что не может от своих вышших сносишь недостойных поступок, мы тоже самое думаем, и в сем то самом мы его разсматриваем. Но для чегож, скажите пожалуйте? Мое сердце, любезная Милади, начинает подниматься; я вас уверяю, что оно чаю вдвое больше стало нежели каково было вчера в вечеру.

Мой дядюшка, прежде нежели я пошла на верьх, сел и держа часы с девяти часов с половиною до десяти, считал каждую минуту. Г. Дин часто взглядывал на тетушку и на меня, желая без сумнения изследовать, как я толковала сие произшествие. Я покраснела, показалась смущенною, как будто бы проступки вашего братца были мои собственные. Я говорил, что из двух недель, сказал дядюшка, выдет целые полгода, прости меня Боже, прежде нежели начнем свое дело. Но неотменно Сир Карл разсержен: вот действие, вашей разборчивости.

Сердце мое возстало. Разсержен! Помыслила гордая Генриетта. Пусть же сердится, естьли смеет. Дай Боже, начал опять говорить дядюшка, чтоб он возвратился в Лондон! Может быть сказал Г. Дин Шерлей. Тогда мы старались привесть себе на память те выражения, какими он сам напрашивался к нам приехать. Некто предложил послать в Нортгамптон, наведаться, что за причина его там задерживает. Какое нибудь приключение, может быть.... разве у него нет слуг? спросила тетушка, и не мог ли бы он одного послать к нам? Однако не послать ли нам, Генриетта, примолвила она.

Нет, нет, отвечала я с гневным видом. Дядюшка желая меня пересмеять, поднял громкой смех. В коем однако больше было досады чем радости. Верьте, Генриетта, что он возвратился в Лондон. Я ето предвидел, госпожа Сельби. Он будет к вам писать из Лондона, племянница, клянусь жизнию. По том стал он хохотать из всей силы, говоря, что то скажет ваша бабушка? Как удивятся обе ваши сестрицы. Мы можем и сего дни сесть за обеденной столь, как вчера за ужином и ничего не евши встать из за стола.

Я не могла перенести таких разсуждений и встав упрекнула дядюшку, хотя и учтиво, за его жестокость, по том просила позволения выдти. Все его осуждали. Тетушка шла за мною до самых дверей и взяв за руку тихим голосом мне сказала: будь уверена, Генриетта, что и Сир Карле не будет вас называть своею женою, естьли может только поступать с вами хотя с малейшим равнодушием. Я ни чего тут не понимаю, примолвила она. Не возможно ему разсердиться. Я надеюсь, что все ето обьяснится до прибытия вашей бабушки. Она очень ревнует о чести своей дочери.

Я ни чего на то не отвечала, да и отвечать не могла: но удвоила свои шаги, идучи к своей горнице, и принялась за письмо, отерев по истинне несколько слез, кои извлекли из глаз моих злобные шутки моего дядюшки. Вы любите, чтоб я отдавала вам отчет во всем том, что ни думаю, судя по тем случаям, кои производят во мне какие либо мысли. Вы желаете, чтоб я ни чего не упускала.... но я вижу, что идет ко мне тетушка.

Тетушка вошла ко мне с письмецом. Сойдите, Генриетта, станем вместе завтракать; Сир Карл

"Я к печали своей, Сударыня, задержан был досадным посещением. Приход лучшого из друзей моих заслуживал бы равное название в таковых обстоятельствах. Позвольте мне отложить до обеда мое обязательство; тогда буду я иметь честь вас видеть: с два часа имел я каждую минуту надежду освободиться от того дела; иначе я заранее к вам послал.,,

Какое посещение, подумала я по прочтении записки, может задержать человека против его склонности? Ктож может освободиться от досадного посещения, естьли Сир Карл до того не дойдет, хотя и дал на перед свое обязательство в исполнении какого нибудь дела? Но я иду за вами, Сударыня.

Я сошла в низ: дядюшка мой был в чрезвычайной нетерпеливости. Я тем утешилась, однако желала, хотяб то было единственно для успокоения его, столько поболтать, чтоб над ним в свою очередь посмеяться.

Так, так, от всего моего сердца, отвечал он на несколько речей, кои я ему выговорить отважилась. Увидим, что то скажет Сир Карл в свое извинение. Но в мои лета, естьлиб мне надлежало снова начать любовное обхождение с Гжею. Сельби, то нет в свете ничего такого, от чего бы я не сдержал данного слова своей любовнице; не менее дивлюсь я тому благодушию, с коим вы его извиняете, любовь скрывает премногия недостатки.

Тетушка ни слова не сказала в защищение Сира Карла: она безпокойна и удалена от своей надежды. Завтрак у нас был самой короткой; мы смотрели друг на друга, как такие люди, кои бы желали взаимно себе подать помощь, естьли бы могли. Однако Г. Дин прозакладывал бы все что ни имеет, сказал он, что мы будем довольны извинениями Сира Карла.

Но согласитесь, моя любезная, что ето посещение, какое бы ни было, но должно быть чрезвычайно важно, когда он принужден отложить такое обстоятельство, которое, как я ласкалась, почитал он за первое. Однако он называет его досадным. В самом деле должно быть какому нибудь странному случаю, когда он находит такое препятствие в провинции где, можно сказать что он со всем иностранец. Но мы не должны дивиться, заметил дядюшка, что ето произошло в гостиннице, куда мы разсудили за блого его послать.

с ним соединиться. Но удались от меня оскорбительное воспоминание, я изгоняю тебя из своей памяти. Однако, когда вещественность нас поражает, то и самая тень как бы по долгу принимает силу вещественности в пылком нашем воображении.

Бабушка, Люция и Нанси приехали. Сколько наше произшествие опечалило обеих моих сестр! Бабушка моя судит о всем в хорошую сторону, как Г. Дин. Я на минуту ушла. Но что я слышу? ето он, моя любезная, ето Сир Карл приехал... что мне делать! Как перенести его гнев! Надобно ему увидеть меня в в низу. Я увижу, какой он вид покажет при своем входе. Естьли он холоден, естьли будет делать пустые извинения....

В два часа по полудни я еще от них уходила, дабы о всем вас уведомить. Никогда, никогда не стану я доходить до таких непристойностей. Простите мне, Сир Карл! Какая злость [я изключаю только бабушку и Г. Дина;] что осмелились хулить такого человека, которой не может сделать произвольного проступка. Тетушка, да я только виноваты. Была ли когда тетушка виновата до сего случая? Мы все собрались вместе, когда он вошел. Он предстал с тем благородным видом, коим всех с перьвого взгляда привлекает в свою пользу. Сколь несносно мне было, сказал он поклонясь всему собранию, что не мог приехать ранее!

Вы видите, моя любезная, что он не принес мне ни какого извинения, как я предполагала в то время когда безпокоилась о его остановке: об етом все мое опасение и было. Я знаю, что казалась очень важною и степенною.

Тогда подходил он к каждому из нас: сперьва ка мне, потом к бабушке, которую взяв за руку, обеими своими руками и низко наклонясь на оную говорил ей: как щастлив сей день, Сударыня, что доставляет мне честь вас видеть! Воспоминание о последних ваших милостях, всегда будет возбуждать во мне признательность. Вы, как чаю, находитесь в добром здоровье: Мисс Бирон конечно будет здорова, естьли ни что не повредит вашего здравия; а мы все будем о том разделять свою радость.

Гжа. Шерлей, тетушка и обе мои сестры весьма были довольны его вежливостию. Во мне оставалась еще некая досада; иначе я была бы также довольна, что он здравие мое приписывал здравию Гжи. Шерлей.

и не смел я выразить того в записке. Гнев есть страсть толь безобразная; что когда только буду иметь власть над собою, ни когда не буду оного оказывать при таких особах, коих люблю.

Я жалею, сказала тетушка, естьли что нибудь неприятного с вами случилось. Мой дядюшка, которой еще удерживал несколько негодования на свою племянницу, спросил важным голосом, что же такое случилось с Сиром Карлом? Но в ту самую минуту тетушка представила ему обеих моих сестер: он им весьма учтиво сказал, что знает их по полученным о них описаниям; и ведая, сколько оне имеют доверенности у Мисс Бирон, просил их одобрения, на коем бы мог основать надежду получить оное и от меня. Потом обратясь к дядюшке и Г. Дину и взяв каждого за руку, говорил: Г. Дин взирает на меня благоприветливо, но Г. Сельби, как примечаю показывает вид важный. Дядюшка в некоем замешательстве отвечал, что он единственно с чрезвычайною не терпеливостию узнать желает, что могло опечалить Сира Карла. Надобно вас удовольствовать, сказал ему ваш братец. И так я не скрою от вас, что нашел в Нортгамптоне на одного такого человека, которой хотел насильно меня остановить. Слыхали ли вы, чтоб я когда нибудь искал с кем ссориться? Сей человек, до сего времени со всем мне неизвестный, осмелился мне обьявить, что он имеет в разсуждении одной особы из сего собрания такия намеренгя, кои он намерен подкреплять всем что бы ни было.

О! Ето конечно Гревиль, вскричала тетушка.

Я чуть было не лишилась чувств. Нещастная Генриетта! Подумала я в ту самую минуту, не ужели всегда причинять я буду наилучшему из человеков единые горести? Госпожа Шерлей, Г. Дин, дядюшка и сестрицы мои изьявили вдруг свое изумление и нетерпеливость.

жалею. Он страстно любит Мисс Бирон.

Разсуждения моего дядюшки исполненные нежности и учтивства но несколько неуместные лишили нас случая узнать то, что было Сир Карл хотел примолвить. И я потом приметила, что он из сего самого искусно искал средства прервать повествование о своем произшествии не желая обьяснить оного при мне. Но мне должно сойти в низ, моя любезная. Меня спрашивают; думаю, что скоро станут обедать. Может статься довели бы его до того, чтоб он им все рассказал. Как буду я гордиться, любезная Милади! Во время моего отсудствия он очень много говорил к славе вашей Генриетты. Но не выведали еще от него, что бы такого с ним случилось. Он, как говорит, такого мнения, что Г. Гревиль сам все сие разгласит. Он по его речам желает узнать, действительно ли он честной человек. Слава Богу, примолвил он, что я не нанес ни малейшого вреда такому человеку, которой славится своею страстию к Мисс Бирон и знакомством с сею фамилиею.

Не надейтесь, моя любезная, чтоб могла я вам выразит ту радость и благоприязненность, с каковою провели мы обеденное время. Вставая из за стола бабушка моя, любящая всегда увеселения юным свойственные, предложила Люции сесть к клависину в том намерении, как я заметила, чтоб меня за нею привлечь к оному. Мы обе ей повинулись. Я что то забыла в одной Италианской арии. С какою приятностию Сир Карл

Дядюшка и Г. Дин так были прельщены, что его видят и слышат, что и не думали нас оставить, хотя во тогдашнему случаю и можно было того требовать. Поговоря несколько минут о постороннем подошел он к бабушке и тетушке и спросил их, не может ли ласкаться щастием испросить позволения переговорит с четверть часа с Мисс Бирон. Здесь, примолвил он, свидетелями у нас одни друзья и родственники; но я воображаю, Сударыни, что Мисс Бирон лучше захочет, дабы они от вас а не от меня сведали то, что я вам сказать имею. Бабушка весьма одобрила сие предложение. Что касается до меня; то я как скоро увидела Сира Карла, вставши вышла из горницы а за мною и обе мои сестрицы. Г. Дин и дядюшка, извиняясь, что не предупредили его желания, пошли также в другие покои. Тетушка пришла ко мне: душинька моя! но как ты дрожишь! Надобно тебе войти св мною в горницу. Тогда она сказала мне, чего желает Сир Карл от нее и от моей бабушки. Я лишаюсь бодрости, отвечала я, совершенно лишаюсь бодрости. Естьли боязливость и смущение суть знаки любьви; то я оные имею. Сир Карл ни одного из них не имеет. Не сказал ли он чего о своей Клементине? Не кажись глупою, сказала тетушка, ты обыкновенно бываешь разумнее. Разумнее, возразила я. Ах! Сударыня, сердце Сира Карла при всем том разделенно; а мое никогда еще до сей самой минуты не было искушаемо. Я не скрываю от вас ни одной своей слабости, любезная Милади. Сир Карл подошед мне на встречу с самым ласковым видом подвел меня к креслам, кои стояли порожни между тетушкою и бабушкою. Он не приметил моего смущения, по чему удобнее могла я ободриться, тем паче что и он казался не много смущенным. Однако он сел; голос его по малу становился тверже, и он нам говорил следующуию речь.

Никогда, Сударыня, не находился человек в таком странном положении, как я. Вы знаете все причины оному: вы знаете, в каких я был замешательствах, от такой фамилии, которую должен всегда уважать, и от такой девицы, коей во всю свою жизнь удивляться буду: и вы, Сударыня, [обратясь к моей бабушке:] благоволили дать мне познание, что ко премногим засвидетельствованиям о истинном величии души, присоединяет Мисс Бирон и то великодушие, что приемлет участие в жребии такой особы, которая есть Мисс Бирон для Италии. Я не извиняюсь за сие уподобление: сердце мое, смею сказать, [говоря мне,] равняется с вашим, Сударыня, в откровенности и искренности.

Моя бабушка отвечала ему за меня, что он не имеет надобности в извинениях и что мы все отдаем справедливость достоинствам знаменитой Италианки. Он начал паки свою речь.

В толь чрезвычайном положении хотя и, можно уведат из моей повести то что я сказать хочу и хотя вы оказали мне милость, одобря те намерения, по коим я ищу почтения от Мисс Бирон; но мне кажется, что я должен для её и вашей разборчивости с искренностию представить вам состояние своего сердца; я буду говорит со всею откровенностию, каковая приличествует в подобных случаях, равно как в таких договорах, кои заключаются торжественно между народами.

Я не нечувствителен к красоте; но до сего самого времени одна красота имела власть только над моими глазами, по тому удовольствию от коего, как сродно, защититься не льзя при воззрении на сие совершенство. Естьлибы сердце мое не было как бы лишено своих желаний и естьлиб я властвовал самим собою, то Мисс Бирон с перьвого разу как я ее увидел не оставила бы мне другого выбора. Но имев честь обращаться с нею, я усмотрел в душе её и во всех поступках то истинное достоинство, ту разборчивость и благородную откровенность, кои всегда почитал яко за отличительные качества её пола, хотя в таковом степени нашел я оные только в одной особе. Вскоре познал я что удивление оказываемое мною толь многим достоинствам могло меня завлечь в другую страсть: ибо не могло тогда оставаться мне ни малейшей твердой надежды совокупиться с иностранкою, когда по тем обстоятельствам, в коих я относительно к ней находился, обязан я был ждать успешного окончания некоторых произшесшвий. Испытуя свое сердце пришел я по истинне в смущение, ощутя что прелести Мисс Бирон толико впечатлелись в оном, что могут нарушить мое спокойство. Честь и справедливость привели меня к решительному намерению употребить всевозможные усилия к остановлению толико сильной страсти. Дела мои не преминули подавать мне причин к частым отлучкам в то время когда Мисс Бирон мое желание к окончанию печальной судьбины некоторых особ не долго бы противоборствовало новым чувствованиям моего сердца, естьлиб сии самые нещастия, о коих я сердечно жалею, щастливо могли окончиться. Мне не трудно было также приметить, что мои сестры и Милорд Л.... кои ни чего о моем положении не знают, предпочли бы Мисс Бирон, в качестве своей сестры, всем другим особам.

Иногда, признаться вам, сие самолюбие и тщеславие, кои весьма сродны людям горячого сложения, ласкали меня, что по доверенности моих сестер было бы мне не невозможно сделать то, чтоб мои чувствования благосклонно приняты были от такой молодой особы, коея сердце, как мне казалось, не вступало еще ни в какие обязательства: но я никогда себе не позволял остановляться долго при такой надежде. Каждой ласковой взгляд, каждую улыбку, которую усматривал на сем любезном лице, относил я к сродному ей благодушию, к откровенности и признательности ощущаемой по великодушию в её сердце, которое излишне много ценила простую услугу, какую я имел щастие ей оказать. Когдаб я был и гораздо вольнее; то и тогда весьма бы опасался лишиться столь приятного зрелища излишне скорым обьявлением моих чувствований. Я знал по опытам многих других людей, что естьли сродная кротость и вежливость Мисс Бирон преклонила к себе сердца всех; то от того не удобнее её собственное сердце преодолено быть могло.

Однако не взирая на все усилия, кои к тому употреблял: дабы прервать стечение чувствований, толь скоро произшедшее, познавал я еще, что мои затруднения купно с новою страстию умножались. Из премногих средств к моему защищению испытанных, увидел я, что мне оставалось одно токмо то, чтоб укрепить сердце свое в страсти к Клементине при помощи самой Мисс Бирон: словом, известить Мисс Бирон о моем положении, возбудить в ней по её великодушию участие о печалях Клементины и таким образом лишишь себя ободрения, коим бы мог ласкаться, естьлиб более снисхождал к своим желаниям. Такое средство мне пощастливилось. Великодушие Мисс Бирон чувствительно оказалось в пользу сей иностранки, но могло ли такое великодушие не усугубишь еще более моего к ней удивления?

Когда я решился известить ее о моем положении, [ето было в Колнеброке:] то она легко приметила мое смущение; я не мог скрыть оного. Скорой мой уход должен был ее удостоверить, что сердце мое было занято более нежели сколько приличествовало тем обстоятельствам, Доктора Барлета, надеясь получить от его советов некую помощь. Он знал состояние моего сердца. Он знал по предложениям учиненным мною фамилии Болонской, что во всяком другом обстоятельстве, нет ничего такого в свете, чтоб могло меня склонить на те уступки, кои я почел, за долг предложить в разсуждении местопребывания и закона; ибо я принял в уважение все неудобства такового союза и без всякого обиновения утверждал, говорил я сему дражайшему другу, что мог вернее ожидать себе щастия от ответа, коего ожидал бы я из замка Сельби чем от Клементины, хотяб она и приняла предложенные ей от меня условия; ибо не сумневался, чтобь она не была благополучнее с человеком, своим единоземцом и единый с нею закон исповедующим. Я также признался Доктору, что не имел ни малейшей надежды преодолеть противоположения оной фамилии и что в инное время не мог быть нечувствительным к обидным поступкам, кои мне от оной были оказаны.

Г. Барлет хотя и крайне тронут был страданиями Клементины, я весьма удивлялся её достоинствам; но одобрил сердечную мою склонность. Вы не о всем разсудили, говорил я ему. Вот в чем состоит дело, дражайший Доктор. Я знал Клементину прежде Мисс Бирон. Клементина когда я начал познавать Мисс Бирон, намерение мое было ожидать или выздоровления Клементины или позволения принять для себя другия меры. Мисс Бирон естьли когда о том узнает, Мисс Бирон сама простит ли мне перемену такого намерения, коего Клементина толико достойна? Поступки перенесенные сею нещастною девицею ради меня, так как она удостоила меня о том своим письмом уведомить усугубили её болезнь. До сего самого времени, она желает с нетерпеливостию меня видеть. Доколе можно думать, хотя и не весьма вероятно, чтоб Небо соделывало меня орудием к изцелению такой превосходной девицы, которая сама собою заслуживает все мое уважение и нежность, то должен ли я желать привлечь к себе сердце Мисс Бирон, хотяб и надеялся. Мог ли бы я почитать себя щастливым в таком успехе? Не упустил ли бы я тем благодарности своей к одной особе а великодушия к другой? Благополучие Мисс Бирон от меня зависеть не может. Она должна ожидать оного от инного человека, кроме того, коего сама для себя изберет, каков бы он ни был.

Мы все три наблюдали глубокое молчание. Моя бабушка и тетушка, казалось твердо намерены были оное сохранять, и я не могла бы его прервать. Сир Карл продолжал свою речь.

Мисс Бирон, что разлучаясь с вами для отъезда в Италию, не хотел бы я дабы вы познали движение моего сердца: я видел одну только неизвестность в своей судьбине. Меня просили отправиться в путь; излечение Г. Иеронима было безнадежно.

Он хотел умереть и токмо до приезда моего желал продолжения своей жизни. Присудствие моего желали как последняго покушения к возвращению здравия его сестре. Вы сами, сударыня, одобрили сие мое намерение: но дабы не подпасть в подозрение будтоб я в таких обстоятельствах хотел вас склонить в свою пользу; то я утвердился, что ни как не надеюсь принадлежать вам инным образом, а разве по одному дружеству.

Мне не можно было с вами проститься. Я поехал. Новые способы употребленные к излечению Клементины имели тот успех, какого ожидали; употребленные для Иеронима не менее были удачны. По чему возвратились опять к предложениям. Клементина укрепилась в здравии и украсилась новыми прелестями. Вся фамилия согласилась наградить предложением её руки того кому приписывали её изцеление. Я не скрою от вас, Сударыни, что то, что доселе заслуживало названо быть честию и сожалением, обратилось в удивление, и я не оказал бы справедливости, естьлиб не сказал в любовь. Я почитал себя как супругом Клементины. Однако странно бы было, чтоб благополучие Мисс Бирон не составляло второго моего сердечного желания. Я тогда поздравлял себя, что искал только её дружества и совершенно предался Клементине. Такое признание обязан я вам по справедливости учинить, Сударыня; естьлиб я не предал своего сердца сей удивления достойной чужестранке; то помрачил бы себя двояким преступлением, не благодарностию и несправедливостию; ибо ежели вы знаете все её произшествия, то знаете и то, как она покушалась преодолеть свое сердце, и сколь славно над оным возторжествовала.

свою речь потупя с приятностию взоры свои и запинаясь.

Чувствую, Сударыни, что отринутый, как по справедливости должен признаваться, отверженный Клементиною, хотя и по самым благоразумным причинам, я весьма недостойно поступаю, что толь скоро по отказе предлагаю свое сердце Мисс Бирон. Естьлиб я наблюдал точно свои правила, то конечно похвальнее бы было обождать по крайней мере до того времени, которое законами для вдовства предписано: но когда благопристойность ни чем не нарушается, та великия души, каковыми вы украшаетесь, не взирают ни мало на такие простонародные обряды. Я же теперь не инное что предприемлю, как открываю такую страсть, которая без тех препятствий, кои теперь уничтожены, была бы сильнейшею, коею когда либо сердце человеческое пылать могло.

Я знаю, Сударыня, что вы с моими сестрами читали мои письма отправленные из Италии. Из последних и из тех, кои я оставил госпоже Шерлей, не должны вы иметь ни малого сумнения о постоянстве Клементины в славном её намерении. А сие письмо, полученное мною только за два дни [вынимая оное из кармана] и писанное, как сами увидите прежде получения моих, покажет вам, что вся фамилия, для подания примера Клеметине меня просит принести свои обеты какой нибудь единоземной мне особе. Сие служит некоею причиною понуждающею меня некоторым образом поспешить предложением моих покорнейших вам услуг. Хотяб таковой поступок мог показаться весьма поспешным судя по моему положению, но не обвинялилиб вы меня в непростительном небрежении или в явном равнодушии, ежелиб я для наблюдения пустых обрядов мог далее отлагать обьявление моих чувствований и тем подать вам мысль, что колеблюсь в своем выборе? С вашей стороны, Сударыни, естьли вы столько себя скрепить можете, чтоб с некоею благосклонностию могли поступать с таким человеком, которой пришел, как и отречъся не может, но не желая и не могши того избежать, в то замешательство, кое можноб было назвать двоякою любовию; то вы по сему самому величию души обяжете его таким благодеянием каковое и совершеннейшею благодарностию заменено быть не может.

Тогда подал он мне письмо. Я уже на оное ответствовал, примолвил он, и дал знать моему другу, что я обратил свои старания к любезнейшей особе в Англии, достойнейшей; дружества его сестры, и что мои предложения не отвержены. Ваша благосклонность, Сударыня, подаст мне право, смею того надеяться, еще более их в сем удостоверить: они же по своему ко мне благорасположению основывают от части свое благополучие на моем собственном.

А так я прежде не очень была здорова: то неоднократно опасалась, моя дорогая, чтоб в продолжение его речи не придти в безпамятство. Моя бабушка и тетушка видя что я переменялась в лице, особливо когда он особенно говорил со мною, обе положили свои руки на одну мою, а другою держала я платок у своих глаз дабы скрыть перемену, которую чувствовала я на своих щеках: но перестав говорить он сжал три наши руки в своих и поцеловал; а мою два раза, и при том весьма страстно. Моя бабушка и тетушка восхищенные радостию, хотя и в слезах; взирали друг на друга и обращались по том ко мне, как бы ожидая кому прежде говоришь должно. Может быть, начал он опять говорит с некоторым движением, я надмеру простирался в первом сем обьяснении. Я прошу у вас позволения приехать к вам завтра к обеду: Мисс Бирон может быть желает, чтоб сие важное дело отложено было до завтра? И тогда пожалуйте мне скажите, какое будет следствие ваших разсуждений. Я возвращусь к гостям, кои нас оставили. О естьлиб все те, коих имею удовольствие здесь видеть, служили мне покровителями и ходатаями у Мисс Бирон.

Он вышел от нас с такою приятностию, которая одному ему только свойственна. В то самое время бабушка прижала меня к своей груди. Подобные ласки оказывала мне и тетушка и обе оне в нежнейших выражениях поздравляли меня сим произшествием.

Мы не могли прочесть без сердечного сокрушения то письмо, кое он мне оставил. Оно писано от Г. Иеронима, которой усильно просит вашего братца подать его сестре пример, коему усердно желает, чтоб она последовала. Вы его найдете в сем пакете, моя любезная, но не забудьте отослать ко мне обратно. Бедная Клементина! Кажется, что она не видя еще последняго письма Сира Карла склонилась на все из одного угождения к своим родителям. А как я посылаю к вам его письма, то не говорю и половины того, что представляется моим мыслям о её положении. Неотменно должны последния объяснения вашего братца соответствовать её надежде. Бедная Клементина! Могу ли я отказать ей в своем соболезновании? Она тем более оное заслуживает, что мы знаем лучше, нежели когда прежде, какую утрату перенести ей должно.

Я просила у тетушки позволения удалиться, но узнала при том что Сир Карлъ возвратился к гостям с таким веселым и удовольственным видом, что всех привел в восхищение, между тем как глупая ваша Генриетта не может остаться у нас отужинать.

Сие продолжительное письмо отправлено будет завтра по утру очень рано, по случаю отъезда одного человека в Лондон. Завтра... севодни, могла бы я сказать, ибо уже много ночи прошло. Естьлиб для своей помощи не имела я приятного упражнения писать к вам, то уверена, что сон ни мало не отягощал бы моих веждей. Братец ваш чаю спокойнее спать будет.