Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть седьмая.
Письмо ХCIХ.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть седьмая. Письмо ХCIХ. (старая орфография)

ПИСЬМО ХCИХ.

Г. Иероним к Кавалеру Грандиссону.

Наконец, любезный Грандиссон, начинаем мы льстить себя надеждою что наша Клементина будет сообразоваться с желаниями своей фамилии. Генерал с своею супругою приехали из Неаполя нарочно в том намерении, чтоб покуситься на то, что они называют решительным средством. И чтоб не прежде ее оставить, пока не расположат её мысли к одолжению нас. Прелат прибыл в то же время с двумя другими Епископами: и в сношении, произходившем между сими тремя особами и ею, обьявили они ей, что ей не льзя и помышлять о пострижении без настоящого согласия её отца и матери. Гжа. Бемонт, которую просили препроводить с нею несколько времени, при всех обьявила себя с нашей стороны: и в прошедший четверг с Клементиною еще принужденнее было поступлено. Вся фамилия собралась в моей горнице; ей предложено было тудаже придти; она и пришла, мы совокупно возобновили вред нею усильные свои прозьбы. Генерал с начала настоял более всех: он был подкрепляем Прелатом; молодая Маркиза представляла при сем третье действующее лице. Матушка сжав руки своей дочери, испускала единые вздохи, а ваш Иероним изьяснялся только слезами; но при самом окончании сего зрелища батюшка мой стал пред нею на колено и говорил ей: Дочь моя, любезное дитя, обяжи меня.

Она упала на колени: о родитель мой! вскричала она, оставьте такое положение, или я умру у ног ваших. Нет, дочь моя, пока не согласишься меня обязать. Родитель мой! Снисходительнейший из всех родителей! Дайте мне до крайней мере несколько времени. Генерал всякой пользы преклонять вас будет своими слезами! Теперь, сестрица должно согласиться, или... он остановился взирая на нее горделиво. Потерпите, сказала она с робостию, до перьвых писем от Кавалера, их не замедлят сюда привезти, и по том, поднося руку к своей голове сказала... встаньте, батюшка или я умру у ног ваших.

Мне показалось что Генерал с лишком далеко доходил в своих поступках. Я требую, чтоб дождались перьвых писем. Хорошо! Я на то согласен, сказал батюшка, оставляя свое положение, и говоря ей чтоб она также встала. Но какие бы новости в них ни были, однако помни, дражайшая дочь, что и твой отец, отец снисходительный, который желает быть обязанным. Как! подхватил Генерал, такая отеческая милость не сделает в вас ни какого впечатления? Ваш батюшка, матушка и братья готовы пасть к ногам вашим. Не ужели все мы будем презрены? Не ужели Иностранец, Агличанин, Еретик, так, сколь он ни велик, сколь ни благороден, но Еретик, и такой еще человек, коего вы с такою для себя славою отвергли, получит предпочтение над всею вашею фамилиею? Помните еще, сестрица, прервал Прелат, что вы уже знаете его мнения. Он вам обьявил оные при отъезде из Италии. Так думаетели, чтоб Кавалер Грандиссон мог оные переменить по столь порядочном обьяснении. Она отвечала, что чувствует в себе слабость, что почитает себя виновною, прекословя изволению отца и матери и что не может спорить с своими братьями, но что она не здорова. Она просила братьев своих, чтоб ее пощадили, и начав опять просить времени, заклинала своего отца оказать ей сию милость. Матушка, боясь чтоб она не впала в безпамятство, дозволила ей удалиться, примолвя, что не мыслят принуждать её волю, а хотят употребить с нею одно токмо убеждение.

Она удалилась, но с тем токмо чтоб пойти к Гже. Бемонт. Бросясь в её объятия говорила она ей. О! Сударыня, меня гонят, притесняют, а ето называется у них убеждением. Отец на коленях! Мать в слезах! Братья униженно меня просящие! О жестокое убеждение!

Госпожа Бемонт вступила тогда с нею в разсуждения, представила ей непреклонность Генерала, снисхождение её отца и матери и желания её обеих братьев: она уважила ваши мнения, изьясня свое без пристрастия и не касаясь даже до различия закона. Она ей говорила об одной молодой и прелестной особе в вашем отечестве, которая может вас сделать щастливым, и коея достохвальные качества многие Агличане, как сама она слышала, прославляли. Сия последняя весть тем сильнее ее поразила, что она знает, сколь тесную дружбу имеете вы с Гжею. Бемонт. Она отвечала, что ни за что в свете не захочет противуборствовать желаниям и желает видеть вас щастливыми, какую бы промысл Божий ни определил ей участь. Отец Марескотти также приступил к своему долгу и советовал ей не ожидать ваших писем для принятия твердого намерения: ибо не может сумневаться, чтоб перьвое ваше мнение не было в них подтверждено. Доводы трех Епископов напомянуты ей были с новою силою. Ей назначен день, в которой бы могла она предстать всей своей фамилии. Госпожа Бемонт похвалила величие её души в пожертвований себя пред Богом и много увещевала ее не менее отличиться и в покорности, коею обязана она даровавшим ей жизнь.

А как все такия разсуждения показались ей весьма важны; то она положила еще их изследовать. Пробыв три часа в своем кабинете вручила она госпоже Бемонт следующую содержания записку, по коей, как ей сказала, думает она, что легко уволят ее от того собрания, в которое призвать ее намерены.

"Я свышес сил своих считаю, любезная моя госпожа Бемонт, исполнение ваших нежных но томительных прошений, равно как и докук, прозб и разсуждений моих братьев. О родительница моя! Какого послушания, какого слепого повиновения ни заслуживаете вы от такой дочери, которая нарушила спокойствие щастливых дней ваших? Вы ни когда не знали печали, до тех прискорбий, кои я вам причинила. Жертва жизни моей была бы слабою заменою приключенных мною вам страданий. Кто может супротивиться прошениям родителя коленопреклонно умоляющого совершить своя желания. По истинне, нежный и почтенный мой родитель, я страшусь вас паки видеть. Чтоб по крайней мере никогда не видеть мне вас в том положении, в каком в минувший четверток вас видела.

"Я отринула от сердца своего такого человека, коего оно почитало: а по принятому правилу, которое не должно и не может мне позволять о сем раскаяваться, не возможно мне быть с ним сопряженною. Отец Марескотти, хотя ныне и почитает его достойным своей любьви, но напоминает мне, что все злополучия может быть насланы мне от Бога в наказание за то, что сердце мое прилепилось к Еретику. Мне во все запрещено помышлять о поправлении моего проступка тем средством, которое одно почитала я к тому удобным.

"Вы мне говорите, Гжа. Бемонт, и все мои родственники равно как и вы меня уверяют, что честь, великодушие и уважение, какое всегда имею ж к Кавалеру, равным образом обязывают меня споспешествовать благополучию того человека, которой в надежде своей от меня обманут, и уверены, что существует в его отечестве такая особа, которая может соделать его щастливым: но мне должно, как вы говорите, подать ему пример. Мне ето невозможное дело. Нет, честь и справедливая моя разборчивость никогда мне поступить ва сие не позволят.

"Но будучи толико понуждаема и теперь содрогаясь еще видя родителя коленопреклонно меня умоляюща, родительницу в слезах погруженну, при том же судя с основанием, что долго жить мне не можно, что страшнейшая болезнь, которая паки приведет меня в изнеможение, будет может быть наказанием за мою непокорность и что при последнем издыхании утешением мне послужит та мысль, что я покорилась воле своих родителей в том требовании, в котором твердо они решились; впрочем позная от них самих, что они почитать станут мое повиновение как бы вознаграждением всех тех прискорбий, кои столь долго им причиняю, я молю Бога, чтоб подал мне силу совершить пред ними долг послушания. Но естьли сие усилие будет для меня не возможно, то станут ли еще меня приневоливать и убеждать? Надеюсь, что сего не будет. Однако я всеми силами стараться буду решиться к повиновению; но какой бы ни был успех моих борений, Грандиссон должен прежде подать пример.,,

Сколько проздравляли мы друг друга, любезный Кавалер, читая сие обьявление хотя она в нем и столь слабую надежду подавала? Теперь все наши меры так расположены, чтоб поступать с нею с тихостию, дабы не переменила своего намерения. Мы не будем даже предлагать ей свиданий с тем человеком, коему благоприятствуем, не уверясь, что вы ей подадите желаемый ею пример: естьли действительно существует толь любви достойная особа, что вы можете надеяться быть с нею щастливы; то сия причина, подтверждаемая таким человеком, как вы, не может ли привесть ее к решительному намерению согласоваться с нашими желаниями?

Поелику не остается более надежды, любезный мои Грандиссон, Графа Бельведере не признаю таким, коему бы мог желать сего названия. Он Италианец. Сестра моя, которая всегда была нам толико любезна, не станет от нас удаляться. Он знает, от какого нещастного состояния она свободилась, и не только за то не возражает, но почитал бы себя еще самым щастливым человеком, естьлиб мог получишь её руку во время жесточайшей её болезни, когда врачи подавали ему надежду, что сим средством может послужит к её излечению. Небезъизвестно ему, что она вас любит; от обожает ее по тем самым причинам, по коим она вас отвергает, он питает к вам нежное дружество, и совершенно полагается на вашу честь: приняв все сие в разсуждение, не должны ли мы желать его сродства?

Я не могу сумневаться, любезный друг, чтоб не от вас зависело подать толико желаемый, нами пример. Когда вы не пременяя закона. восторжерствовали над фамилиею, состоящею из ревностных Католиков и могли привлечь к себе сердце самой разборчивой и добродетельной девицы. Какая особа, имеющая чувствительное и свободное сердце, и какая фамилия могут вам противиться, ежели закон и отечество в сем случае будут одинаковы?

Грандиссон, что вы поступите на такое усилие: уверьте нас, что не усомнитесь подать оный пример: а в сем уповании мы будем понуждать свою сестру, чтоб исполнила ту надежду, какую нам подает. Тогда, тогда увидите вы нас в Англии, где принесем вам благодарность за премногия милости, коими почитаем себя вам обязанными. Сии мои прошения суть равно прошения всей нашей фамилии, которую, как я уверен, любить вы не престанете, да и вам обещаю, что всегда будете ей дороги. Госпожа Бемонт присоединяет к сему и свои прозьбы. Она уверена, как сама говорит, и меня просит уверить вас с её стороны, что и вы, будете оба гораздо щастливее: она с Графом которой ей соотечественник и одного с нею закона, а вы с Агличанкою: гораздо щастливее, говорит она, нежелиб того друг от друга чаять могли. Госпожа Бемонт и что неоднократно ей объявляли, как то говорили и всей нашей фамилии, что не сделалибы равных предложений и перьвейшей в свете Принцессе.

Чего не должны мы ожидать от великой вашей души? Еще повторяю вам, мы ласкаемся, что в вашей власти состоит споспешествовать нашему щастию, и не можем сумневаться о вашем на то соизволении; однако чтоб из всего сего ни произошло, но не переставайте, дражайший друг любить вашего, и проч.