Записки тюремной надзирательницы.
Глава VII. Джен Камерон в руках полиции.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Записки тюремной надзирательницы. Глава VII. Джен Камерон в руках полиции. (старая орфография)

ГЛАВА VII. 

Джен Камерон в руках полиции.

Прошло еще шесть месяцев, в течение которых характер Джек принял окончательный вид. Ей уже было почти тринадцать лет; она была высока для своих лет, д! и в нравственном отношении уже походила на женщину.

Во все это время до нея не доходило никаких известий о матери, которая действительно оставила Глазгов. Дженни ввело постоянное счастье в мелких кражах из чужих карманов и по магазинам; днем она по прежнему работала на бумажной фабрике, по ночам же усердно посещала равные оргии. В ней замерло всякое чувство чести и стыдливости. Единственная черта, говорившая о присутствии в ней лучших начал, была неизменная преданность её тому негодяю, который так много способствовал её развращению.

Заметим здесь, что примеры подобной преданности нередко встречаются между несчастными, решающимися связать свою участь с участью воров. Оне проходят с своими избранными рука об руку все ступени порока, не покидают их ни в беде, ни в счастьи, пока не разлучит их смерть, или приговор на долгий срок. Эти воровки, подруги воров, глубоко презирают тех своих падших сестер, которые выставляют на показ свои разрумяненные щеки при свете газовых фонарей и переменяют своих любовников как башмаки. Даже те воровки, которые не имеют никакой исключительной привязанности к одному мужчине, гордятся своей целомудренностью и изменяют ей только там, где представляется случай обобрать человека, имевшого глупость им поддаться. Я нарочно останавливаюсь на этих печальных подробностях, необходимых для разъяснения последующого рассказа.

Постоянные удачи опасны - оне порождают излишнюю самоуверенность, которая влечет человека к его же погибели. Джен Камерон везло постоянное счастье, и в её воображении давно перестал рисоваться, неприглядный образ тюрьмы.

День ото дня становилась она смелее и не раз уже только чудом увертывалась от рук полицейских служителей. Но при всем том, ей не перепадало за раз более десяти фунтов. Ухорский Джок все по прежнему ожидал "крупной получки" и в ожидании её, Джен содержала своего любовника, давая ему когда шиллинг, когда полкроны. Джок утешал себя тем, что вот-вот счастье и ему улыбнется, - тщеславие не позволяло ему сомневаться в том, что он рано или поздно отличится.

Этот пятнадцатилетний юноша был так же влюблен в свое мошенническое ремесло, как другие юноши его лет бывают влюблены в какую нибудь честную профессию, избранную ими.

Он умел читать и писать довольно хорошо, и любил рассказывать Дженни приключения равных знаменитых бродяг. Он знал историю Турпина и чуть не на изусть знал каждую главу из повести Гаррисона Энсворта. Можно положительно сказать, что роман Энсворта известен большей части воров; они благоговеют перед ним и считают его образцом, достойным подражания; - многие между ними экзальтированные, при всей своей нравственной испорченности, мечтают прославиться подобно ему.

Летом дела Джен Камерон приняли худой оборот. В эту пору через Глазгов проезжают туристы из разных городов. Воровская братья привыкла выжидать их прибытия; женщины преимущественно ищут встречи с ними и нарочно с этою целью шатаются по Глазговским гостинницам. Джен постоянно употреблялась теперь в качестве приманки; она была хороша собою, ей равно шли шелковое платье и шляпка, надеваемые порою, и бедная одежда фабричной работницы, которую она постоянно носила. "Глазговским девкам житье в летнее время, сознавалась Джен в последствии; в Глазгове об эту пору видимо не видимо богатых молодых господ; они не любят рано ложиться и от скуки не разбирают, в какой квартал забредут; они чаще гоняются за нами в Гай-Стрите и в Сольт-Маркете, чем мы за ними по большим улицам."

И так, однажды летним вечером Джен проходила Солт-Маркетом; в будничном своем наряде, босая и с непокрытою головою, она казалась олицетворением честной бедности, и обратила на себя внимание одного англичанина-туриста, недавно приехавшого в город. На его наглую улыбку она отвечала полуулыбкой; сначала она прикинулась полуиспуганной его попыткой заговорить с ней, но потом стала слушать его с таким смешением робости и смущения, которое побудило незнакомца зайти далее в своих преследованиях. Кончилось тем, что к ним пристала Мери Логги и предложила распить по стакану водки на более короткое знакомство. Все трое зашли в соседний кабак; тут предполагалось, что молодой человек напьется до безсознательности и облегчит таким образом задуманное покушение на его кошелек. Пока они стояли втроем у прилавка, болтали и смеялись, по улице взад и вперед ходили два человека и держались на готове, чтобы пособить в случае надобности схоронить концы в воду, или же напасть на жертву, когда она, по заведенному порядку, даст заманить себя в один из переулков, примыкающих с каждой стороны к Солт-Маркету.

Но дело обошлось без крутых мер. Не успел незнакомец выпить второй стакан водки, как кошелек его был уже в руках Дженни и оставалось только, не теряя времени, навострить лыжи. Джен Камерон, сжимая кошелек в руке, вышла из лавки, под тем предлогом, что ей нужно сказать на улице слова два подруге, а Мери осталась с незнакомцем. Она должна была выждать удобной минуты, чтобы присоединиться к своим сообщникам. Но поспешный уход Дженни возбудил подозрение незнакомца и он хватился своего кошелька прежде, чем Мери успела улизнуть.

Дальнейшия подробности происшествия нечего описывать; теже самые подробности чуть не каждый день встречаются в газетах. Мери была обвинена в краже, на что она отвечала полным негодования запирательством; у двери кабака собралась толпа ротозеев, позвали полицейского служителя и соучастницу кражи повели в центральный полицейский суд в сопровождении целой ватаги оборванцев, следовавших за ней до пятам.

Когда Джен прибежала на квартиру Логги, оказалось, что весть об арестовании Мери опередила ее там. Деньги были отданы на сохранение самого Логги, который поспешил с ними скрыться, так как в числе их были банковые билеты, а открытие подобных билетов у него на дому могло повести к разным неприятностям. Так как обокраденный молодой человек легко мог запомнить личность Джен Камерон, то сочли за лучшее удалить последнюю из дома, пока при допросе обстоятельства дела не сделаются гласно" и не окажется яснее, чего именно следует остерегаться.

Дженни, не дожидаясь дальнейших инструкций от мистрис Логги, оставила её дом и отправилась к ухорскому Джоку, который имел уже теперь на столько доверия в ней, что не скрывал от нея место своего жительства.

Еана не было дома; было еще рано и не время для воров возвращаться с промысла. В ожидании его Джен присела в уголок комнаты. Если бы она подумала перед тем с минуту, или спросила совета у мистрисс Логги, то не упустила бы из виду всю рискованность своего настоящого образа действий. Связь её с Джоком не была тайною для полицейских сыщиков; следовало ожидать, что, не найдя ее у Логги, они придут сюда, если только им удастся разведать от какого нибудь болтливого вора о месте жительства ухорского Джока. Но Джен была вполне уверена, что отношения её к Джоку известны только немногим и что у него на квартире ей нечего бояться.

Тем не менее она не могла вполне отвязаться в эту ночь от своего старого детского страха. Да и не мудрено: она ещё не вышла из детских лет, а происшествия этого вечера оживили в ней старое, неодолимое чувство - ужас тюремного заключения; под влиянием этого чувства разсеялась отчасти то умственное старчество, та одеревенелость сердца, которые в последние шесть месяцев сделали такие страшные успехи.

Джен Камерон провела эту ночь не одна: комната, в которой жил Джон Еан, служила в тоже время убежищем многим другим постояльцам за два пенса с головы; в нее пускалось столько народа, сколько могло улечься на полу. Часов в одинадцать пробыло трое или четверо постояльцев и завели между собою на сон грядущий разговор о происшествиях дня. Было четверть двенадцатого, и Еан еще не возвращался, как вдруг послышался зловещий стук палкою в дверь.

Содержательница приюта, старая ведьма, которая уже успела раздеться и улечься в постель, прокричала с своего логовища:

- Кто там?

Отпирайте дверь, говорят вам, отвечал за дверью грубый мужской голос.

- Позиция.

Постояльцы переглянулись между собою, и уставились на Джен Камерон. Эти ночные обыски полиции были вовсе не новость: во все часы дня и ночи полиции открыт свободный доступ в подобные подозрительные дома. Джен Камерон сто раз видела полицию в доме у Логги, но ни разу так не замирало в ней сердце, как в настоящую минуту. Она инстинктивно сознавала, что полиция пришла за нею.

- Молчи ты, дура! проговорила хозяйка. - Может статься, это только пустая тревога, а если они и подлинно за тобой пришли, так чтож? Авось либо с тебя голову не снимут. Отопри-ка им дверь, Джеми, голубчик.

"Джеми-голубчик" отпер дверь и медленно, торжественно вошли сыщик и констебль, окидывая комнату тем всеобъемлющими взглядом, который все видит и ничего не говорит до воры до времени.

- Ну-с, мистрис Грин, начал сыщик.

- Ну-с, кого вам еще понадобилось?

- Меня-то вам не за что брать.

Проницательный взгляд сыщика устремился на Джек, которая жалась в камину.

- Пойдем с нами в полицию Дженни, проговорил он.

- Хорошо, отвечала девочка,

На пороге она остановилась и спросила, в чем ее обвиняют.

- Так себе, в пустяках - тебе там скажут. Может это и по ошибке, добавил он из сострадания

- Может быть.

- Вот то-то, Дженни, не якшалась бы ты с такими товарищами, не нажила бы себе беды. Готова ты?

- Да.

Сыщики обошли кругом, и стали по ту сторону прилавка; главный писец встал из-за стола и, обменявшись несколькими словами с только-что прибывшими служителями, приступил к допросу Джен. Молодой человек, которого Джен обокрала несколько часов тому назад, выступил вперед и пристально поглядел на нее.

- Та ли это девушка?

- Да.

- Можете ли вы присягнуть в этом?

- Могу.

"Позовите женщину, производящую обыски."

зато найденные на ней предметы - собственный её кошелек с несколькими шиллингами, наперсток, игольник и др., были конфискованы. Вслед затем обе женщины возвратились в бюро, где имя Джен было занесено в одну из больших книг, и всем отобранным от нея вещам составлена опись. Молодого человека вторично спросили, может ли он присягнуть, что эта девушка та самая, которая украла у него кошелек. Молодой человек отвечал утвердительно; Джен сделала робкую попытку отпирательства, тем дело на этот вечер и кончилось.

"Посадите эту девушку под арест", таков был суровый приговор. Тюремный сторож увел Джен из бюро и отправился с нею на верх, где помещались комнаты для арестантов. Комнаты эти были очень просторные, но в ту эпоху, к которой относится наш рассказ, их было очень немного.

Дверь отворилась и удушливые испарения пахнули ей навстречу. Она вошла в эту мрачную берлогу, обитательницы которой между тем перешептывались между собою. Ключ повернулся в замочной скважине и Джен в первый раз осталась в руках правосудия.