Записки тюремной надзирательницы.
Глава XXX. Трудовая жизнь.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Робинсон Ф. У., год: 1863
Категории:Повесть, Публицистика

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Записки тюремной надзирательницы. Глава XXX. Трудовая жизнь. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА XXX. 

Трудовая жизнь.

В ведении общества для вспоможения освобожденным преступникам находился между прочим дом, в котором помещались женщины, состоявшия под покровительством общества. Существование этого учреждения за недостатком денежных средств было непродолжительно, но на своем коротком веку оно принесло много хорошим плодов.

"Что пользы, писал комитету общества покойный сэр Джошуэ Джеб, в добрых намерениях, с которыми преступник покидает тюрьму, если он по освобождении увидит себя безприютным скитальцем. Представьте себя на месте человека, неимеющого ни друзей, ни какой бы то ни было возможности приискать себе честное занятие. Что делать? Как быть? - становится при подобных обстоятельствах страшным жизненным вопросом."

В один-то из этих приютов отправилась Дженни Камерон, по выходе из тюрьмы. В нем её жизнь потекла почти счастливо; никакия строгия правила не стесняли свободу обитательниц заведения; ничто не напоминало им о тюрьме: здесь оне подлинно чувствовали себя дома. За исключением положенных часов для отдыха ко сну и возвращения домой, все остальное время дня было в полном их распоряжении; им, таким образом, представлялась возможность попробовать на деле свою нравственную стойкость, и большинство, надо отдать ему справедливость, с успехом выдерживало испытание. Освобожденные преступницы не долго оставались в этом мирном приюте. Общество спешило пристроить их по их желанию, приискивая им места или помогая эмигрировать. Дженни пробыла в приюте неделю. В продолжение этого времени она могла вполне насладиться свободой, но уличная жизнь действовала на нее раздражающим образом и слишком напоминала ей Глазгов. В этих шумных, многолюдных улицах ей было как-то не по себе.

В конце недели Дженни поступила на место. Одна из посетительниц приюта, которой понравилась её наружность, взяла ее к себе в услужение за хорошую плату. Заметим здесь мимоходом, что между благотворительными особами, покровительствующими обществу, очень немногия, решаясь взять себе служанку из приюта, дают ей приличное вознаграждение; таким образом усилия этих женщин жить честно с первого же раза оказываются неблагодарным трудом. Я знаю случай, что одна из них поступила за пять фунтов годового жалованья в дом, где было двенадцать комнат, и где вся работа лежала на ней одной.

Мистер и мистрисс Иванс, новые хозяева Дженни, свято хранили её тайну. Ни нянюшка, ни кухарка, служивший в том же семействе, ничего не знали о предшествующей её жизни; что же касается до детей, которых было двое, то оне находили только, что новая служанка миловиднее и тише всех слуг в дому. К сожалению подобная деликатность далеко не представляет обыденного явления. Благотворители любят пощеголять своей филантропией, и ради этого не думают щадить чувства кающейся женщины, а между тем, одно имя тюрьмы кидает в дрожь бедную женщину, и ей мерещится подозрение в каждом взгляде, устремленном на нее.

Прислуга мистрисс Иванс принимала Дженни за шотландку, проживавшую до сих пор в людях где-то на севере; само собою разумеется, никто и не думал выводить ее из заблуждения. Порою Дженни предлагались щекотливые вопросы, из которых она не знала, как выпутаться. На беду у кухарки был брат в Эдинбурге, вследствие чего она постоянно наводила разговор на Шотландию.

- По каким городам ты всего больше жила? было чуть не первым вопросом кухарки.

- Да все больше в Глазгове.

- Хорошие там господа проживают?

- Есть очень хорошие.

- Ну, а твои как?

- Ничего, господа, как господа.

- Большой дом был?

- Очень большой.

Бедовое дело было для Дженни отвечать на разспросы детей. Эти дети вечно умеют поставить человека в тупик. Семилетняя девочка при каждом удобном случае норовила убежать от своей няньки, и отправлялась по всему дому отыскивать Камерон. Ей полюбилась новая служанка, и она охотно подсаживалась к ней и приставала с затруднительными вопросами.

быть может, самая светлая минута в её жизни. В довершение её блаженства дети напрямик объявили матери: что если "бы Дженни была нянюшкой, то им было бы не в пример лучше. Нельза ли так устроить, чтобы Дженни на время стала нянюшкой, а Анна горничной?"

Письмо Дженни к мисс Уэстон в первое время её пребывания у мистрисс Иванс дышало бодростью и непоколебимою уверенностью, что и впредь все пойдет также хорошо. Подобно всем впечатлительным натурам, Дженни всегда была готова увлекаться радужными ожиданиями. Но прошло недели четыре, и мисс Уэстон получила от нея письмо совсем иного содержания. Дженни писала, что скучает и упала духом; она не понимала, что с ней такое делается, но она боялась занемочь. Письмо заключалось просьбою к мисс Уэстон заехать к ней хоть на минуту.

Мисс Уэстон хорошо понимала, что скука была причиною безумных вспышек Дженни в тюрьме, и боялась, чтобы, наскучив однообразием своей настоящей жизни, она снова не сбилась на старую дорогу. В первый же свой свободный вечер мисс Уэстон отправилась ее проведать. Камерон, отворившая ей дверь, радостно вскрикнула, увидев знакомое лицо.

- Так это вы! Я и надеялась, что вы приедете, и боялась надеяться. Уж очень мне хотелось вас видеть.

- Я приехала провести с тобою несколько минут, если твоя госпожа позволит.

- Спасибо вам, проговорила Камерон со слезами на глазах, и побежала к мистрисс Иванс. Через несколько минут она возвратилась.

- Меня отпустили прогуляться с вами, объявила она. Пока я одеваюсь, мистрисс Иванс желала бы переговорить с вами на счет меня.

И Дженни, обрадованная как ребенок, побежала на верх, между тем, у бывшей её надзирательницы и у мистрисс Иванс разговор шел о ней. Последняя не могла нахвалиться новой служанкой.

- Порой она бывает очень задумчива, заметила она, но я надеюсь, что она мало по малу оправится. К тому же она уже слишком прилежно работает.

Когда мисс Уэстон и Дженни очутились на улице, первым вопросом последней было:

- Ну что она говорит обо мне?

- Она до сих пор тобою довольна, но находит, что ты надрываешься работой.

- Эх, да как же мне быть без работы? Когда я сижу сложа руки, уж очень меня мои мысли одолевают.

- Старайся не предаваться мрачным мыслям.

- Да я и стараюсь, только черные мысли сами собою лезут в голову.

- Какие же это черные мысли?

- Да хоть бы об вас; мне все думается не забыли ли вы меня; потом я припоминаю все свои прошлые грехи; мучит меня еще другая мысль: куда я денусь, когда у меня и последней силы не станет...

- Но ты на вид совершенно здорова, заметила мисс Уэстон.

- Нездоровье мое вот тут, отвечала Дженни, указывая на грудь, и рано или поздно оно меня доканает. А тогда один конец - рабочий дом.

Мисс Уэстон сделала все, что было в её силах, чтобы успокоит Дженни, и ободренная её присутствием, Дженни просияла и забыла свои мрачные предчувствия. Далее она сообщила мисс Уэстон, что госпожа ее зовет с собою в Америку, куда Иванс собирались в скором времени переселиться всей семьей.

- Хотеться-то пожалуй и хотелось бы; на чужой стороне мне было бы как-то покойнее: от моей старой жизни, знаете ли, подальше. Только вас-то ведь я тогда больше не увижу; вы будете для меня все равно, что мертвая.

- Но здоровье твое понравилось бы там, Камерон.

Прошло несколько времени, и мисс Уэстон ничего более уже слыхала об отъезде семейства Иванс заграницу, между тем все семейство в сопровождении всего домашняго штата побывало на берегу моря. Дженни возвратилась с этой поездки повеселевшею и посвежевшею. Она объявила мисс Уэстон, что чувствует себя совершенно счастливою, что господа до нея очень добры и что ей грех пожаловаться на судьбу. В этот период своей жизни она начинала дорожить преимуществами, сопряженными с званием честной женщины, и неохотно бы согласилась ими пожертвовать. "Глазговское житье" казалось ей страшным сном, от которого она рада была, что проснулась.

Прошло еще несколько месяцев, и мистрисс Иванс возобновила Дженни предложение ехать с нею в Америку. На этот раз переселение всей семьи было дело окончательно решенное.

Предложение это не на шутку разстроило Дженни, как разстроивала ее всякая случайность, выходящая из ряду обыденных событий. Не в её характере было решить самостоятельно, что для нея лучше: она обратилась за советом к мисс Уэстон, которому и последовала: решено было, что она через несколько недель навсегда распростится с Англией. Много слез пролила Дженни при мысли о разлуке с единственным своим другом; но судьба караулила ее, и ей не так-то скоро было суждено удалиться с арены, на которой она жила и действовала до сих пор.

Дженни шла однажды по улице с поручением от своей госпожи, как вдруг кто-то схватил ее за платье. Оглянувшись, она очутилась лицом к лицу с Сусанною Марш, своей старинной тюремной подругой.

- Сусанна!

Дженни краснела и бледнела попеременно; она дышала тяжело и принуждена была прислониться к решетке соседняго дома; широко раскрытыми глазами глядела она в лицо этому призраку из прошедшого, который так неожиданно стал поперег её дороги.

- Вот уже два дня, как я тебя подкарауливаю Дженни.

- Как ты отыскала меня?

"Приюта", и от нея узнала, что ты живешь при месте неподалеку отсюда.

- Давно ли ты выпущена?

- Вот уже несколько месяцев

- Чем же ты теперь занимаешься?

- Я наняла небольшую комнату в окрестностях Дрори-Лэна и шью платья. Работа ко мне валом валит, я и с половиной не поспею справиться.

- Цены дают красные; я уж успела отложить копейку на черный день. Мне только не достает помощницы, и я так разсчитала, что если ты недовольна своим местом, то мы отлично могли бы жить вдвоем.

- Местом я своим довольна.

- Ну, дай Бог, чтобы тебе и впредь также везло, и ты не принималась бы за старое, заметила Дженни.

- Нет, нет, не приходи, нам не за чем больше знаться, воскликнула Камерон. Дай Бог тебе всего хорошого, только меня-то уж оставь жить, как мне живется.

- Ну, коли ты не хочешь, чтобы я к тебе приходила, то я, не безпокойся, навязываться не стану, и обиженная швея пошла своей дорогой.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница