Частная жизнь парламентского деятеля.
Часть вторая.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Частная жизнь парламентского деятеля. Часть вторая. Глава IV. (старая орфография)

Часть вторая. 

IV.

Вот письма, которыми Тесье, Бланка и Сусанна обменялись в течение весьма короткого промежутва времени между собою. Тот перелом, который выразился в них, продолжался всего полтора дня.

Мишель - Бланке (письмо написано непосредственно после его объяснения с Сусанной).

"Не приходите завтра, Бланка, наша несчастная тайна открыта тою, которой мы более всего опасались, и ею одною. Я прямо говорю вам это, без обиняков; простите, что я наношу вам удар, который, знаю, болезненно отзовется на всем существе вашем; но что можно еще прибавить, какими словами изменить то, что совершилось? часто я представлял себе эту минуту и спрашивал себя, как поступить? Но все, что мне тогда приходило в голову, оказывается неприменимым.

"Роковой час настал...

"Не отчаявайтесь, прошу вас, не теряйте мужества. В минуту опасности и надо быть храброй. Не существует положения непоправимого, из которого нелъзя было-бы выйти с честью, раз оно будет разъяснено с полною откровенностью перед самим собой.

"Что касается меня, то я чувствую себя гораздо сильнее теперь, когда мы более не опутаны этой, тяготевшей над нами, ложью. И мне кажется, что я был-бы рад тому, что все открылось, так я страдал от необходимости лгать, еслибы я не ощущал той скорби, которую вам это причинит, еслиб я не видел тех опастностей, которые с этой минуты угрожают нам.

"Одна из них превышает все остальные и я гоню мысль о ней: я не хочу вас потерять, Бланка; я буду защищать вас, как свое сокровище.

"Что из этого произойдет? Я не знаю. Вчера у меня с Сусанной было бурное объяснение. Но она не останется при тех намерениях и в том настроении, в котором она теперь: я ее слишком хорошо знаю, чтобы не быть в этом уверенным.

"Чем более я думаю, тем менее вижу, что нам должно предпринять. Однако мне кажется, что вам следует ей написать. Да, напишите ей. Выскажите ей все, с полной искренностью.

"У ней возвышенная душа, быть может она поймет, что мы так-же несчастны, как и она сама. Во всяком случае она должна узнать, что наша любовь не похожа на те случайные связи, когда два безпорядочных сердца кидаются в бездну, объятые слепой страстью, что это одно из тех чувств, которые сковывают две жизни, сливают их, дополняя друг другом, и сила, продолжительность и сущность которых, имеет нечто, извиняющее их.

"Быть может она по прежнему будет страдать, но иначе, это будет более благородная скорбь, которая станет выше самолюбия и может пройти, не оставив дурных следов. Она уже знает, что мы возлагаем на нее все надежды, что вы не были и никогда не будете для меня чем либо более друга... обожаемого друга. Я сказал ей это и она поверила: она слишком хорошо видит, что я не желаю более ее обманывать.

"Бланка, моя дорогая Бланка, мне казалось, что мы можем любить друг друга всю жизнь так, как любили позавчера, любить всю жизнь, до самой смерти не принадлежа друг другу, но вместе с тем и не прерывая ни на минуту общения наших душ, соединенные вопреки всему, что нас разъединяет. Теперь, эта мечта, в которой воплощалось все счастье, на которое мы могли разсчитывать в будущем, теперь эта мечта более невозможна. И мне страшно.

"Я не смею, я не желаю думать, что нам придется быть может отказаться от счастия видеть друг друга. Она требует этой жертвы, но я не могу на нее решиться, это выше сил моих. Я не могу более жить без вас; вы стали частью меня самого.

"Завтра утром я так-же напишу ей, потому что в эту минуту я не в силах. Все зависит от этого письма. Боже мой! где найти нужные слова! Как излечить эту раненую душу, когда истина может только растравить эту рану, потому что я не могу более любить ее, потому что я весь принадлежу вам?! Опять начать лгать? нет, нет, больше не буду, она мне не поверит. Что-же тогда сказать?

"Прощай. Будем бороться вместе, опорой нам будет наша любовь.

"Не знаю, Сусанна, что ты в эту минуту о мне думаешь. Но и после вчерашней сцены, как прежде, я как всегда, я продолжаю смотреть на тебя, как на моего лучшого друга. И теперь, в этом письме я обращаюсь в другу.

"Что ты оскорблена до глубины души, это меня не удивляет. Но мне кажется, что если я сделаю полное, чистосердечное признание, если ты все поймешь, твоя рана закроется, эта исповедь ляжет на нее как целебный бальзам, скорбь будет не столь жестока, досада менее жива. Ты слишком хорошо знаешь меня, чтобы не понимать, чего будет это мне стоить. Если до сих пор я не сказал тебе всего, как сто раз собирался сделать, и сожалею теперь, что не сделал, теперь, когда я вижу воочию твои страдания, если, повторяю, я таился до сих от тебя, то причиною этого не малодушие, не эгоизм, не желание спокойно пользоваться взаимностью другого существа, нет, только ради тебя, молчал я, ради тебя одной. Да, мой милый друг, я желал охранить тебя от страданий. Я думал, что единственная вещь, которая меня может извинить немного, это что я храню тайну. Да, лицемерие представлялось мне какою-то добродетелью и мне гораздо более требовалось усилий, чтобы утаить свои чувства от тебя, чем сколько нужно было для того, чтобы все тебе высказат; не думаешь-ли ты, что так как я обманывал тебя до сих пор, я попытаюсь обманывать тебя и впредь? Время лжи миновало. И поверишь-ли? Несмотря на тоску, терзающую меня, несмотря на угрызения совести, я чувствую, что тяжелое бремя с меня скатилось. И так маски сняты! На той ступени, где мы теперь стоим, нас еще может спасти только одно - это правда. Полная откровенность с обеих сторон, вот что теперь требуется.

"На мне лежит тяжелый долг сказать тебе, что Бланка не состоит со мною в любовной связи и что этого не будет ни в каком случае. Как-бы ты не презирала нас, но я думаю, ты поверишь, что у нас достанет силы защититься от самих себя. Но я ее пламенно люблю, необходимо, чтобы я сказал тебе это, и она меня пламенно любит. Между нами существует та связь, которая может возникнуть только между двумя существами, которых разделяют человеческие и божеские законы, союз сердец, тем более тесный, чем более препятствий, стремящихся его разрушить. Другой связи не существует. Единственное, в чем мы себя можем упрекнуть, это несколько поцелуев. Мы хорошо знаем, что должны высоко держать нашу любовь, но мы не святые, ни я, ни она.

"Я не хочу говорить тебе, как я ее полюбил. Это будет безполезно. Скажу одно: когда я заметил свою болезнь, было слишком поздно, чтобы лечить ее. Но никогда чувства, которые я питал в ней, не уменьшали привязанности, которую я в тебе питал. Увы! я боюсь, что так говоря, я опять нанесу тебе рану! Привязанность: почему не любовь? Не знаю, милый друг. Не знаю, как это случилось, но любовь, та любовь, которую я питал к тебе, как ты знаешь, мало по малу перешла в привязанность прочную и спокойную, которая казалась мне имеющей не меньшую цену. Мне, по здравому размышлению, казалось, что это нормальный результат брака, и что счастливая любовь не может сохранить того характера экзальтации, который ей придают препятствия. Большинство мужчин и женщин примиряется с этой естественной метаморфозой. Я тоже думал, что примирюсь с ней, и ошибся. Несчастие в том, что я слишком поздно заметил свою ошибку. Но o чем еще говорить? Несчастие на лицо, не будем долго останавливаться над ним, разыскивая его причину. То, что прежде всего нужно, это найти против него лекарство.

"Если бы ты знала, через какие муки мы прошли, если бы ты знала, какими страданиями оплодотворена наша любовь, во истину, я думаю, ты простила бы нас. Нет, тебе нечему завидовать! Эти радости не из тех, которые могут порождать зависть!..

"Ты знаешь, что я не из тех людей, которые живут для того, чтобы срывать цветы удовольствия. Ты знаешь, что чувство долга сопровождало меня в течение всей моей жизни. Когда я открыл в себе это чувство, которое незаметно для меня самого выростало в моей груди, когда я понял, что не в моей власти искоренить его, что все мои усилия побороть его безплодны, я понял всю глубину моей вины, я познал отчаяние человека, пораженного неизлечимым недугом, однако, я скрывал его глубоко в своей груди, я решил ее таить как рану даже от самого себя. Мне кажется, что минутами я доходил почти до сумасшествия, раздираемый противуположными чувствами, я все же питал невозможные надежды, которые терзали меня и повергали в мучительную агонию. Чтобы моя исповедь была полной, чтобы ты не могла меня подозревать в недостаточной искренности, я должен тебе открыть безумную идею, помешать которой родиться во мне я был не в силах. Да, в часы, когда мною овладевала экзальтация, я мечтал бежать с ней, если она меня любит, и я находил преступное и сладкое удовольствие представлять себе подробности этого романического побега. Я должен так же тебе признаться, что я думал о разводе, и должен был напрягать все силы своего разума, чтобы понять все ужасное значение такого шага. Целые месяцы, дни и ночи напролет среди занятий, труда, говорил ли я, писал ли, играл ли с детьми, сидел ли около тебя, я не мог отделаться от этой мысли. Она была со мною всюду. Я не принадлежал более себе. Я поддался тиранической власти странной и победоносной силы, которая мною овладела. Порою я терял всякую власть над собою. Помнишь, в прошлом году зашла речь о замужестве Бланки. Тогда я пережил мучительнейшия минуты: я представлял себе всю церемонию, видел ее в подвенечном наряде, видел её руку в чужой руке. Ах, если я был виновен, то был и несчастен!

"В минуту душевного порыва я выдал мою тайну. Но я думаю, что Бланка не любила меня тогда. Как могло ей даже придти на мысль полюбить меня? Но она угадала, как глубоко я был несчастен, она почувствовала во мне жалость: это была та жалость, которая всегда губит женщин. Вместо того, чтобы оттолкнуть меня, она в своей невинности думала излечить ту рану, которую нанесла мне против воли. Но страсти заразительны; она в свою очередь стала жертвой, она вступила в огненный круг, в котором я терзался...

"Я презираю свою слабость и изумляюсь её благородству. Она пожертвовала мне своим будущим совершенно спокойно, тем будущим, которое для женщины является исполнением её заветных желаний, целью жизни; и конечно она понимала лучше меня, какою должна быть та единственная возможная связь, которая установится между нами. Раза два я имел низость намевать ей о моих самых безразсудных планах: она меня заставляла молчать. Мы оба чувствовали, что они не осуществимы, и сам я говорил не веря в тайне им, лишь для того, чтобы хотя на мгновение убаюкать себя тщетными надеждами. Ни она, ни я, и она еще менее чем я, никогда не думали мы купить свое счастье ценою несчастья наших близких. Мы никогда не забывали, что между нами и нашей мечтой стоят дети и ты. О, я только тогда понял как крепки привязанности, которые нас соединяют, я понял это в те самые часы, когда меня томила мысль о необходимости порвать их. И она это знала тоже, уверяю тебя. Она готова была удовлетвориться надолго (порою мы говорили - навсегда) тем скромным местом, которое предстояло ей занимать в моей жизни.

"Теперь все изменилось. Равновесие, которое мы думали сохранить, нарушено. Что же делать?

"Раз приходится выбрать между привязанностью, соединяющею нас, и любовью, которая нас разделяет, чему отдать предпочтение, Сусанна? Это от тебя зависить, так как на твоей стороне право, ты можешь требовать по желанию.

"Будешь ли ты менее великодушна, чем она? Пожелаешь ли ты отнять то скромное место, которое она хотела сохранить за собою? Потребуешь ли от меня пожертвовать всем? Реши, мой друг. В твоих руках теперь наша судьба. Но, умоляю тебя, не требуй слишком многого, не злоупотребляй своим правом. Обдумай, прошу тебя, и ответь мне тогда лишь, когда ты будешь в более спокойном состоянии, в более великодушном настроении. Я и не думал тебе грозить вчера, когда сказал тебе "берегись", что так тебя взволновало. Я только хотел предостеречь тебя, чтобы ты не доводила нас до отчаяния излишнею суровостью и требовательностью. Как много мне надо еще сказать тебе! Но к чему? Достаточно и того, что было; ты знаешь все, что тебе нужно знать, и мне кажется, что ты не можешь сомневаться ни в моей искренности, ни даже, несмотря ни на что, в моей привязанности.

"Я желала, чего бы мне это ни стоило, хотя бы ценою спокойствия совести и даже моего достоинства, не дать вам узнать ужасную тайну. Я испытываю чувство бесконечного облегчения, что могу сбросить маску, и явиться такою, какая я есть на самом деле, преступная и несчастная без сомнения, но не лицемерка, хотя все и свидетельствует против этого.

"Я сделала все, что могла, чтобы вы ничего не узнали, потому что в неведении вы могли быть спокойной. И чтобы не возмутить вашего счастья или по крайней мере оставить вам хотя иллюзию его, я лгала, я хитрила, я притворялась, как будто ложь, хитрость и притворство были моими природными качествами. Ради вас, я должна была играть роль, и я старалась играть ее как можно лучше. Мы не желали, чтобы вы страдали по нашей вине, и поэтому смотрели на ложь, как на какой-то долг. Вы знаете хорошо нас обоих, вы поймете меня, несмотря на то, что вы возмущены, поймете, что этою ложью мы многое искупим, так как жестоко мучились ею.

"Но все же я чувствую себя бесконечно преступной!

"Некогда вы взяли к себе ребенка, сироту, одинокую, так как матери не было дела до этого ребенка. Вы были для него матерью, а потом, позднее, когда лета сравнительно уменьшили разстояние между девочкой и вами, - старшей сестрой. Благодаря вашей привязанности, ваш гостеприимный дом стал её родным домом. Здесь все полно для нея сладких воспоминаний. Без вас, её детство было бы одиноко и печально. Благодаря вам, она была почти счастлива, нашла покровителей и руководителей. Вы проявили безпримерное великодушие и доверие, вы подарили ей вашу дружбу и имели право разсчитывать на нее, на её благодарность. И как же она заплатила вам за все добро, которое вы ей сделали?

"Ах, это печальная история! Ищешь обстоятельств, смягчающих вину, но их нет: напротив, все только увеличивает вину. И вы напрасно будете спрашивать себя, каким образом молодая девушка, которая выросла почтина ваших глазах, которую вы считали честной и прямой, в привязанности которой вы были уверены, как могла она, в течение целого почти года, хладнокровно играть роль в недостойной комедии, жертвой которой вы были.

"Что могу я сказать? Как покорила меня симпатия Мишеля? Я не знаю, это остается для меня тайной. Мне кажется, что я всегда его любила, но только эта любовь дремала глубоко внутри меня; достаточно было слова, чтобы она пробудилась и с такою силою охватила меня, что я не в состоянии была противиться ей. Моя-ли вина, что Мишель самое благородное существо в мире? Я не так нуждалась в привязанности! A быть любимой так сладко!.. И это такое безумие!.. потому что я знала, что наша любовь не принесет нам ничего кроме стыда и отчаяния!..

"Я хочу сойти с вашего пути. Уеду. Вы меня забудете. Мишель также меня забудет: все в конце концов забывается. Мало по малу, воспоминание о мне побледнеет в вашем сознании, останется только тоскливый след какого-то прошлого, тяжелого сна. A потом в памяти вашей воскреснет то время, когда мы были друзьями. Тогда быть может вы уже не будете более так дурно обо мне думать.

"Быть может также, - и для меня великое утешение верить в это, - еще для вас возможно будет счастье, позднее, когда примирение и прощенье исцелят вашу душу. Вот видите, что ваша доля лучше, вы можете простить, можете надеяться!

"Я же удалюсь и одна буду бороться с позором и угрызениями совести. Вы вновь возвратите утраченное, вы мат, ваш муж вернется в вам. Но я умоляю вас, Сусанна, не заходите слишком далеко в вашей строгости. Я боюсь растравить вашу рану, сказав вам это, но тем не менее я обязана сказать, в виду ваших же интересов: любовь еще слишком сильна, он еще не поборол ее, и если, например, начать дурно говорить о мне, кто знает, на что он будет способен?..

"Я долго раздумывала о всех этих вещах: кризис, который мы пережили, роковым образом должен был разрешиться и когда первое ужасное впечатление минует, мне кажется, что мы почувствуем себя почти счастливыми, как будто после необходимой операции. Операция мучительна, но какое облегчение, когда она наконец сделана!.. Больше уже не надо лгать, как легко!..

"Моя названная мать, умоляю вас, не будем мстить друг другу! на нас обрушилось несчастие, это правда, одна из нас должна уступить место другой. Ну и что-жь, вы видите - я уступаю. Я не желаю унести с собою мучительное сознание, что я разбила вашу семейную жизнь и отняв у Мишеля все его привязанности, оставила его на развалинах разрушенного очага. Скажите, Сусанна, неужели же он не заслуживает лучшого? Я вас прошу, будем думать больше о нем, чем о себе, постараемся так сделать, чтобы впредь он не страдал.

"О, как бы я желала слить вместе мою любовь, жалость, угрызения совести с вашей нежностью и прощением! Пусть наши чувства, смешавшись, окружат его особой атмосферой, в которой его душа будет вкушать мир и радость. Я желаю дать ему лучшее, что в нас есть, украсить его жизн всем, что есть самого чистого в сердце женщины: состраданием, сочувствием. Но я знаю, что это не в моих силах. Вы одни можете выполнить эту задачу, Сусанна; и хотя ваше сердце и ранено, но оно достаточно благородно, чтобы попытаться это сделать.

"A для этого, прежде всего нужно, чтобы вы все простили, без задней мысли, так чтобы и не помнить потом зла. A что вы простите, я в этом уверена. Помните, что вся вина нашей бедной любви в том, что она возникла. Но в ней нет ничего такого, чего женщина не может простить. Я же исчезну с фона его жизни, обещаюсь вам. И если эта жертва может хотя отчасти исправить то зло, которое я причинила, если она может принести ему и возвратить вам хотя частицу счастья, я буду считать себя прощенной и находить почти счастливой".

"Что делать, что делат? Настала роковая минута и моя тоска в тысячу раз злее, чем я предполагала. Не покидайте меня, Мишель, не покидайте никогда: что я буду без вас делать? Если бы я могла свидеться с вами, поговорить хоть минуту, я была бы спокойнее, наше положение стало бы хоть сколько нибудь для меня яснее. Но я даже думать не могу, я чувствую только себя раздавленной позором и мне представляется, что подняться больше я уже никогда не буду в силах. Я не стыжусь любить вас, неть, но мне стыдно всего этого лицемерия, на которое мы так долго будем осуждены. Эта ложь, которою мы прикрывались, давит меня, душит, отравляет меня. Не проще ли, не благороднее ли говорить истину?.. Но тогда Сусанна будет страдать, а вы... Боже мой! ложь не послужила нам ни в чему. Сусанна страдает по нашей вине. Она нас презирает, без сомнения, она не знает, как мы боролись с собой и как мы, прежде всего, несчастны... И все же она добра и когда первая острая боль пройдет, она нас простит, я убеждена в

"Я уезжаю, Мишель. Я буду в Лионе, у моих друзей Е., которые давно уже звали меня в себе. И постараюсь найти средство скрыться навсегда из виду. Больше я не буду играть никакой роли в вашей жизни. Но я не могу сделать это вдруг, резко порвать с вами, я должна сделать это незаметно. Моя мать ничего не знает. Необходимо, чтобы ей так все и осталось неизвестно.

"А вы, Мишель, вы оставайтесь, не разыскивайте меня и не пишите мне. Друг, дорогой друг, ты должен сам чувствовать, что эта жертва необходима, что она одна в силах вновь завоевать тебе симпатию и привязанность твоей жены. О, ты счастливее меня, а это несколько меня утешает. Да, тебе остаются обязанности государственного человека, дело будет отвлекать тебя от грустных мыслей, разсеявать тебя. Наконец у тебя есть дети. Я так любила этих милых девочек, любила ужь потому одному, что оне твои дочери, и мне не достанется счастья видеть, как оне выростут! Оне также меня любили. Быть может оне будут спрашивать обо мне... О, пусть никогда не узнают оне таких часов, какие я теперь переживаю...

"А я... я буду одинока, так одинока, когда более не буду с тобою, что эта мысль заставляет колебаться мое мужество и мне хочется кривнуть тебе: "Приди, приди ко мне, убежим вместе, уйдем далеко, в сторону, где мы будем счастливы!"

"Вы видите, как я слаба. Во мне нет ничего геройского, Мишель. Я страдаю, мне хотелось бы, чтобы меня утешали, как ребенка. Но вы конечно понимаете, что я высказала все это лишь в силу сладкой привычки ничего от вас не скрывать, но в глубине души я ни в каком случае не желала бы бежать с вами. Мы унесем с собою слишком много угрызений, которые убьют наше счастье... и может быть, даже нашу любовь. A я не хочу, чтобы наша любовь умерла; я хочу сохранить ее в целости, без пятна, до последняго вздоха. Ведь в ней все блого, все, что дала мне жизнь прекрасного! Пока я не любила, я не верила истинным образом, потому что лишь полюбив я поняла, что такое вечность. Наша любовь бесконечна и вечного нет там, где нет тебя. И что-жь, теперь, когда любовь стала мукой, теперь-то мне кажется, что я близка к Богу, который прежде казался мне столь далеким. Быть может эта вера утешит меня, даст мне силы перенести утрату, ужасное одиночество, которое поглотит меня, безмолвие, на которое я отныне осуждена: ведь я вам не буду больше писать. Вы будете получать обо мне известия только через мою мать или наших общих друзей. Необходимо отказаться от всего, что составляло наше счастье, чтобы Сусанна была вполне спокойна, чтобы она была совершенно убеждена, что между нами порваны всякия отношения. Еще не случалось, чтобы любовь выдержала разлуку...

"Мой милый друг, сердце мое полно воспоминаний, я мечтаю о тех прекрасных часах, которые более не вернутся... Я хочу кончить мое письмо, так как я сказала все, что желала и могла тебе сказать, - хочу кончить... и не могу. Я чувствую, что с этими словами кончается наша близость, что в последний раз я даю сердцу волю все высказать свободно, что когда я сложу этот лист, наступит окончательная разлува.

"Помнишь, что я написала тебе в первом письме?.. Я сказала тогда: чтобы ни случилось, выпадет ли мне счастливая или несчастная доля, что до того? Я получила свою долю юности и счастья, её довольно, чтобы озарить мои несчастные дни, и когда они придут, я не буду иметь права жаловаться...

"Несчастные дни настали, Мишель, и я не буду жаловаться... но отчего это все так быстро миновало?..

"Последнее слово: если ты хочешь, чтобы я была совершенно спокойна, чтобы никогда не терзалась угрызениями совести, храни убеждение, что относительно меня ты ни в чем не виноват. В чем тебе упрекать себя? За то, что ты дал мне душу? Без тебя я бы не жила. Не жалей же, что дал мне счастье...

"А теперь, прости, мой милый, милый друг. Я говорю тебе - прости и остаюсь тою же, какою была... Прости! как печально это слово, как хорошо выражает оно всю скорбь, все страдания, которые собою заключает!..

"Что мне отвечать тебе, Мишель? Ты ходишь вокруг, да около жизни, превращаешь ее в роман, ты пишешь мне безумные, невозможные вещи!..

"Я верю всему, что ты мне сказал: я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понимать чего тебе стоило все это притворство, но теперь, когда ты сбросил маску, скажи мне, самая искренность твоя неужели не эгоистична и не жестока?

"Не лучше ли бы было тебе продолжать меня обманывать, чем так меня "беречь"?.. Не мог-ли бы ты в своей исповеди несколько хоть прибрать "истину", которую ты мне подносишь, чтобы она не была для меня так мучительна?.. Можно подумать, что, напротив, ты поставил своею задачею высказать мне как можно больше самых горьких вещей, которые сделали бы еще тяжелее для меня сознание твоего обмана. Так, ты убеждаешь меня, что Бланка еще не состоит твоей любовницей. Что мне в этом, на милость. Мне в тысячу раз было бы легче, если бы она была твоей любовницей, положение по крайней мере стало определеннее и проще и я бы менее страдала, думая об этом. Если бы я еще была убеждена, что это вы ради меня!.. Но нет: все это ради тебя самого и ради нея, ради нея в особенности... Если она еще не стала твоей любовнйцей, то это потому, что ты слишком любишь ее, чтобы поставить в такое унизительное положение, вот и все!..

"Вы думаете меня смягчить - так как и она написала мне в том же духе, в каком написано твое письмо, - рассказывая мне о ваших мнимых колебаниях, борьбе с собою, о ваших скорбях, о ваших угрызениях и проч. Но ведь причиною этого вы сами! Вероятно вы вознаградили себя чем либо за это. A мои страдания, мои! Что ты об них думаешь? Или ты думаешь, что я не страдала также? И за что! В чем я виновата? За мной нет иной вины, как разве та, что я слишком сильно любила теба, Мишель. Теперь ты мне намекаешь, тонко и деликатно, что ты не любишь меня более настоящею любовью, что ты питаешь ко мне только привязанность; повидимому ты думаешь, что этого с меня слишком достаточно. Привязанность! Но если я, случайно, если я еще люблю тебя прежнею любовью? Подумай, что тогда? Можешь-ли ты измерить боль, которую причиняют мне твои признания? Ты желаешь, чтобы я вас жалела, несмотря на страдания, которые вы мне причинили? A меня ты жалеешь? Нет, ты только радуешься, что тебе более не надо лгать и притворяться, ты чувствуешь, будто тяжесть спала с тебя, и тебе и горя мало, что эта тяжесть легла на мое сердце... Люди всегда эгоисты и часто зверски жестоки, даже лучшие из них. Я всегда думала, что ты из числа лучших, и теперь еще думаю, несмотря ни на что. И тем не менее...

"Ты не искренно говоришь. Ты не договариваешь до конца. Надо чтобы я тебе раскрыла глаза на тебя самого, не правда-ли? Прекрасно! искренность за искренность. Я тебе выскажу все, что думаю, а ты ужь не жалуйся, смотри. Конечно, я не в состоянии буду говорить с тем благородным романтизмом, который вас отличает, и на который я не способна.

"Слушай же: я готова удовлетвориться твоею привязанностью, раз ужь ты ко мне ничего кроме нея не питаешь, но я не желаю, чтобы ты любил другую, слышишь ты? По истине, это будет слишком удобно! Мне - спокойное чувство, без фраз, без особых нежностей; я буду играть роль хозяйки, заботиться о твоем обеде, беречь дом, принимать твоих друзей. Другой же ты отдашь всю сохранившуюся в тебе поэзию и экзальтацию... И неужели же тебе не приходит в голову, что и я нуждаюс в этой поэзии также, как и ты, но что я не могу искать ее где-нибудь на стороне, что один ты можешь мне дать ее... И ты требуешь, чтобы я спокойно уступила чужой все, что мне принадлежит и что я желаю сохранить для себя. Ты смееш мне говорить об этих чувствах, которые могут наполнить целую жизнь: если бы ты сам был на моем месте, подумай, каково бы было тебе? Право кажется, тебе ничего этого не приходило в голову, ты меня считаешь слишком ужь безкорыстной, а главное равнодушной. Ты говоришь мне, что вы не святые. Почему же ты требуешь, чтобы я была святая? Я не считаю себя лучше вас, хотя я и не могу ни в чем себя упрекнуть относительно тебя. Я женщина, как все женщины, я не желаю быть покинутой.

"Ты видишь теперь, что нужно выбрать одно из двух, как я уже тебе говорила и еще раз повторяю: она или я. Обеим вместе быть невозможно. У меня тоже есть свой эгоизм. Говоря тебе все это, я думаю о себе, только об одной себе. Я знаю, что не мой образ ты носишь в сердце, что борьба неравна, что я буду по всей вероятности побеждена, что дети будут страдать вместе со мною и твоя слабость отразится на всем их будущем, так как дочери несут в глазах света почти столь же тяжкую ответственность за ошибки своего отца, как и за проступки матери. Но это меня не остановит - ты сам этого хотел. Я сделаю все, что всякая женщина сделала бы на моем месте. Я защищаю то, что мне принадлежит, я защищаю свои права. У меня их могут украсть, но добровольно я их не уступлю. И несмотря ни на что, у меня еще остается слабая надежда, что у тебя хватит благоразумия, не жертвовать мною, потому что вместе с тем тебе придется пожертвовать детьми и положением, быть может. Ты видишь, я выставляю аргументы, в которых сама не играю роли. Это для меня оскорбительно, но я должна основываться на том, что может образумить и спасти тебя. Если не ради меня ты останешься со мною, Мишель, что делать... Твоя "привязанность" быть может не достаточно сильна, чтобы тебя удержать, хотя ты и стараешься убедить меня в противном, поэтому я напоминаю тебе о долге, который для человека твоего закала не одно пустое слово, даже когда им и овладели страсти, я прошу тебя обратить внимание на свое положение, сохранить которое ты обязан ради своих детей. Я умоляю тебя, подумай о наших девочках! Если еще сердце в тебе колеблется, то будь хоть искренен перед самим собой: не резонерствуй более, не выдумывай софизмы, не прибегай к этим гнусным усилиям согласить свою совесть с низкими страстями. Или скажи самому себе, что ты не способен уже больше на добро, что ты утратил чувство долга и иди до конца...

"Ты мне писал, я тебе отвечаю. Но мое письмо вероятно не поколеблет твоей решимости. Однако кто знает? У тебя честное сердце, слишком честное, чтобы не внять словам разсудка и справедливости. Дети около меня, когда я пишу эти строки, Анни спрашивает, почему ты ее не поцеловал вчера. Ты ее вероятно не заметил? Возьми себя в руки, без лишних размышлений. О чем еще размышлять? Дело так просто!

"Прощай.

"Она ничего слышать не хочет, дорогая! Я вам посылаю её письмо, так как вам не должна быть неизвестна ни одна черта из того, что между нами происходит. После этого письма, между нами произошло второе объяснение. Оно было более спокойное чем первое, но столь-же решительное. Я не знал в ней такой энергии, и в особенности этого упорства. На все, что я говорил ей, она отвечала: "Выбирай одно из двух"! От нее ничего кроме этого не добьешься. И я отлично чувствую, что она на все готова.

"Выбирать! как я буду выбирать? Я люблю тебя, одну тебя сильнее чем когда либо. Еслибы ты знала, какая сила, какая непреодолимая сила меня влечет к тебе! О, еслибы ты знала, с какою радостью я готов был пожертвовать для тебя всею моей жизнью! Но теперь меня охватывает почти ужас, когда я представлю себе тот взрыв, который произведет весть, что я разошелся с женой. Я прошу вас, Бланка, не думайте, не думайте ни минуты, что здесь играет роль честолюбие или выгода. Нет, но я вижу, как на меня обрушиваются все партии, слышу гул молвы, который будет преследовать нас по пятам, куда-бы мы ни скрылись. Ах, еслибы я был просто частный человек! Но Тесье, человек, ратовавший за моральное возрождение!.. Я вам признаюсь, я боюсь этой бури и не могу укорять себя за этот страх: меня ведь будут судить верованье всей моей жизни и в одно мгновение я погублю и то небольшое добро, которое съумел принести...

"И это еще не все, Бланка! Я думаю о моих детях, о моей жене... Да, даже о ней, хотя её жестокость к нам, ослабила мою привязанность к ней. Ты несколько раз говорила мне, что моя любовь к тебе не преодолеет привязанность к Сусанне. Но теперь ужь этого сказать нельзя. Эта привязанность умерла и я чувствую, что она сменяется злобой. Но в тоже время, разве это не чудовищная несправедливость, заставлять ее пожертвовать всем, разве мы имеем право заставлять ее страдать из-за нас... A она так страдает! Она более страдает, чем я думал: её сердце разбито, и меня терзает ужас и укоряет совесть за то, что я сделал.

"О детях я не говорю; собственное сердце твое скажет тебе больше, чем я могу сказать, и больше моего поймет.

"И вместе с тем я думаю и о тебе, которую я люблю, с которой впервые узнал что такое любовь. Что делать! если дети и она не будут страдать, придется страдать тебе! Но и это тоже несправедливо, и это тоже жестоко!.. О, как глубоко я чувствую мою вину! какою низостью было с моей стороны возмутить твое спокойствие! Почему, когда еще было время, у меня не достало силы заставить себя молчать? Ты можешь меня простить, я знаю, но я сам себе не прощу никогда!..

"Я ничего не могу разобрать в своей душе, я колеблюсь, поминутно меняю решение, не могу ни на чем остановиться. Мне не хочется просить тебя самой решить вопрос: это было бы новою низостью. Тем более, что я наперед знаю, на что ты решишься, знаю слишком хорошо твое благородное сердце, чтобы сомневаться в том, какой путь ты изберешь.

"A тут еще надо принимать, самому, являться, жить, говорить, действовать. Я должен вечером говорить в палате как ни в оплакать в них нашу утрату. Если бы только я мог сосредоточиться, хорошенько все обдумать, быть может я кончил бы тем, что нашел бы исход. Но та же жизнь, которая мне мешает соединиться с тобою, не дает и собраться с мыслями.

"И все-таки знай, что одно твое слово и я все брошу. Мы уйдем далеко, в страну, где нас никто не знает, на другой континент. Мы все забудем в объятиях друг друга. Бланка, это говорит мое сердце, скажи, ты хочешь?

"Нет, нет, это невозможно! Это было бы возможно, если бы ты этого хотела, если бы у тебя и у меня хватило на это сил! Но почему у нас не хватит сил? Вместе мы можем все преодолеть.

"Ах, если бы только я один страдал! но нет, моя слабость падает на тебя. И это всего более меня терзает. Я не могу думать о тех несчастиях, которые причиняло другим и это приводит меня в отчаяние.

"Должен ли я проститься с тобой, Бланка? Дай мне еще подумать. Поищем исхода. Что нибудь да надо-же отыскать. Мы его найдем. Быть не может, что наша жизнь разбита и счастье более для нас не существует. Я говорю тебе: до свидания, милая, а не - прощай.

"Как мы слепы, Мишель! Теперь я совершенно ясно вижу истинный путь, единственный, который мы должны избрать! Наша любовь виновна уже одним тем, что существует. Мы уже тем преступны, что не вырвали из нашего сердца её зародыш, не задушили ее в самом начале, не воспрепятствовали её развитию. Тогда еще надо было принять меры. Но мы этого не сделали, мы были настолько слабы, что дали опьянить себя собственними софизмами. Теперь настал час возмездия. Мы должны все это искупить. И справедливо.

"Вы слишком жестки с своей женой, друг мой: ведь она оскорблена, она потерпевшая сторона, не забывайте этого. Подумайте, что вы разбили в ней все, подумайте о том, что раз подорванное доверие возстановляется не скоро, подумайте, сколько надо терпения, жертв, смирения, чтобы возродить её сердце.

"Что касается меня, то я не жалуюсь; кара постигает всякую незаконную любовь; тем хуже для того, кто ей подвергся. Мы усыпили свой разсудок, и слушались только голоса нашего сердца. Но сердце плохой советчик. Теперь разсудок мстит за себя.

стараемся навязать ей наши мечты. Если бы мы изложили все дело другим, они не поняли бы и стали бы смеяться над нами и, по моему, имели бы полное право на это.

"Спросите самого себя, как бы вы отнеслись в человеку с вашим положением, серьезному, одному из ваших товарищей, например, уважаемому вами, если бы вы узнали, что он всем пожертвовал ради романической интрижки? Вы бы осудили его, вы бы сказали: "Это сумасшедший" и если бы имели на него влияние, постарались бы пробудить в нем чувство долга. Вернитесь же в вашей семье, Мишель, и не думайте больше обо мне. Моя судьба то же очень проста. Почему бы мне не выйти замуж? Разве я составляю какое-то исключение, что не могу устроить свою жизнь так, как все? Мы живем в свете, мы должны следовать его законам и обычаям.

"Если бы у меня была мать, к которой я была бы привязана! Она бы меня охраняла. Я открылась бы ей, и она защитила бы меня от меня самой. Увы! у меня её нет! Я любила, но более обыкновенных симпатий я не знала. Я взяла любовь там, где нашла ее, потому что я хотела жить. Если бы я была счастлива, вы не полюбили бы меня, я уверена в этом, или по крайней мере никогда не посмели бы мне этого сказать.

"Но прежде всего, я должна быть спокойна за вас, Мишель, я желаю надеяться, что ваша жизнь останется невозмущенной. Напомните вашей жене её обещание не покидать вас во всех обстоятельствах. Неужели же она вас повинет при первом повороте судьбы? Неужели она забудет в одно мгновение годы счастья, которые вы ей дали? О, будь я на её месте, мне ничего не стоило бы вас простить!

"Я немедленно уезжаю в Лион: я думаю пробыть так долго, так долго, как этого требуют наши интересы. Время быстро пройдет и наша любовь превратится в старую историю... Быть может я выйду замуж. Разве если я не могу принадлежать вам, это уже для меня невозможно?

"Но я всегда, всегда буду вас любить.

"P. S. Не пишите мне больше, я не отвечу. Необходимо, чтобы все это кончилось раз навсегда. Посылаю вам последнее - прости!

"Милый друг!

"Я пишу тебе после бури, на развалинах всего, что украшало мою жизнь, всего, что делало меня почти счастливым. Ты был прав, Сусанна узнала все, это случилось как раз в день твоего приезда. Но она затаила свое горе, она сохраняла тайну, пока была в силах: и это конечно, удвоило её страдания, ибо она откровенна по природе, и тяжесть, которая лежала у ней на сердце, должна была ей показаться особенно невыносимой. Но наконец наступила минута, когда она не могла более сдержать болезненных чувств, переполнявших ее. Последовал взрыв по пустому случаю.

"Наше первое объяснение было столь неожиданно, столь мало обдуманное с её стороны, и совершенно непредвиденное мною, что оба мы потеряли хладнокровие, и все что мы говорили друг другу, она - обвиняя меня, а я - в свою защиту, все только растравляло рану. Выходило что-то похожее на театр. Мне приходили на язык только такия слова, которые били мимо цели. Она едва слушала меня и только повторяла, что оставит дом, если я не порву всякия сношения с Бланкой.

"Я имел наивность надеяться, что когда она лучше узнает характер наших чувств и отношений, она немного смягчится и свойственное ей благородное великодушие возмет верх. Я ей написал, я сделал полное, чистосердечное признание, я рассказал о всем, что произошло между нами, о всем, что мучило меня, о своем внутреннем состоянии. Бланка, по моему совету, тоже ей написала. Безполезные усилия! Все, что мы могли ей сказать, ни мало не смягчило ее! Бедная Бланка, чудная натура которой сразу ощутила истинное положение вещей, без колебаний, предложила уехать, не видеть меня более, исчезнуть из моей жизни. Такое благородное решение, повидимому должно было вызвать благородный ответ. Но нет; все, что мы написали Сусанне, только увеличило её озлобление. Всякое наше слово, всякое наше признание уязвляло её сердце, её самолюбие. И в особенности её самолюбие. Повидимому именно это чувство и не дает ей возможности отнестись в нам снисходительно. Страдающее сердце не знает гнева. Его ожесточает раненое тщеславие. Но надо думать, что лучшия из женщин таковы, и что у них гордость всегда равна их любви.

"После безполезного обмена письмами, между нами произошло второе объяснение и довольно странное. Волнение улеглось. Оба мы были спокойны, и с достоинством говорили, как люди, обсуждающие важный вопрос. Каждый из нас выставлял свои мотивы. Я высказал ей, что полный разрыв с Бланкой невозможен, потому что это будет похоже на низость; что этот разрыв будет замечен всеми, кто знал нашу дружбу. Я просил ее позволить мне видеть Бланку хоть изредка или даже вовсе не видеть, а только переписываться с ней.

"

"Она отвечала мне с искусственным и напряженным спокойствием, что она требует все или ничего. Что мы оскорбили ее и что она желает возмездия; что она слишком страдала, чтобы еще заботиться о наших горестях, вполне заслуженных нами; что она более не думает ни о нас, ни о свете, а только о самой себе, об одной самой себе; что все мои просьбы, - одне безсознательные увертки и что она слышать ничего не хочет.

" - Так как между вами останется связь, ты и будешь ее любить, - повторяла она мне. - И как я могу доверять вашим обещаниям? Вы меня обманывали целый год и впредь будете меня обманывать: я желала бы вам верить, но я не в силах...

"Мы долго говорили, и почва все более уходила из-под моих ногь и она брала верх надо мною. Потом вдруг ей изменило её натянутое спокойствие, она разразилась слезами и вскричала:

"

"Я подумал было, что это притворство, так эти слезы пришлись во время, чтобы взволновать мою совесть и победить меня. Я не могу видеть ее в слезах. Я уступил, но вместе с тем во мне пробудился гнев, я разсердился и на нее, и на себя самого, отчаяние сжало мое сердце.

" - Нет, - сказал я ей, - ты не будешь жертвой, потому что у тебя на это не хватит благородства. Как и всегда, лучшая будет и более страдать!..

"Но в тоже мгновение я раскаялся в сказанных мною злых словах. Но я чувствовал непреодолимую потребность отомстить ей за ту жертву, которую она меня заставляла прннести.

"Теперь все кончено. Мало по малу воцаряется спокойствие, - спокойствие наружное, хочу я сказать, потому что в моем сердце...

"Бланка вчера уехала в Лион, как говорила. Она уехала не простившись со мною, чтобы мне показать, без сомнения, что с её стороны жертва безповоротная, что она не питает никакой задней мысли, никакой надежды. Бедная, милая девушка! Сколько ей пришлось выстрадать! Только я один могу это знать, потому что только я один разгадал тайну этой глубокой души, которая вся соткана из привязанности и потребности любить. Если бы ты знал до чего меня мучает мысль, что из-за меня она столько выстрадала! Да, мне кажется, что я испортил ей жизнь, что я забросил в её сердце зерно страдания, отравил его, и какое бы счастье не выпало ей в будущем, оно уже не излечит ее сердце. И я ничего не могу сделать, ничего, у меня нет никаких средств исправить зло, причиненное мною, я не могу даже обратиться в ней со словом утешения, даже дать ей знать, что я страдаю так-же как и она, и что я не забыл ее! И мне кажется, что благодаря благородству её души, моя любовь к ней удвоилась. До сих пор я только любил ее; теперь я ее обожаю. Мне она теперь представляется одним из тех исключительных созданий, которые сверкающим видением проходит в пошлых сумерках человеческого существования, - одною из тех душ, которые совмещают в себе врасоту, величие и женственность...

"Как с этих пор пойдет все между мною и Сусанной? Как устроим мы нашу семейную жизнь, когда эти воспоминания будут стоять между нами и разъединять нас? Да, эти воспоминания выроют между нами непроходимую бездну. Теперь я знаю мою жену: потребны годы, чтобы она простила, если только она простит когда нибудь. И она права, я это знаю, но она могла бы не быть столь жестокой. Я не из тех, кого можно сломить силой. Я преклоняюсь только перед благородством души. Я словно вижу дно её сердца, и нахожу его менее чистым, менее благородным, чем я думал. Мне кажется, что нас вечно будет точить глухая антипатия и недоверие друг в другу, но общность интересов и обязанностей сковывает нас. Вот уже третий день мы взвешиваем каждое слово, обмениваемся только незначительными вещами, каждый держится в стороне. Когда я возвращаюсь, я чувствую себя гостем, которого терпят потому, что не могут вытолкать его за двери. Мои дети, мне по крайней мере так кажется, тоже переменились: бедняжки словно что-то угадывают и жмутся к матери. Все узы порваны, пламя привязанности погасло...

"Ты можешь понять, как я несчастен. Это моя вина, я это хорошо знаю, и несмотря на это так же страдаю. Да так ли еще я виновен? Что мог сделать я против чувства, которое овладело мною, прежде чем я успель его заметить? Но к чему разсуждать, искать причин, оправдываться? Пусть я подл, преступен, все-же я страдаю и ни о чем не могу думать, кроме своего горя.

"Пиши мне, мой добрый друг, прошу тебя. Ты один у меня, с кем я могу говорить откровенно.

"Мы еще свидимся в Аннеси. В этом году я возьму отпуск, я просто не могу работать, и ты представить себе не можешь, каким бременем ложатся на мои плечи все эти дела, роль, которую я должен играть. Я хочу, как раненый зверь, забиться в трущобу".