Бартек-победитель.
Глава IX

IX

Магда, действительно, стоила десятка других баб. Бартка своего она держала строго, но привязана была к нему сильно. В минуту гнева, как, например, в известный вечер в корчме, она говорила ему в глаза, что он дурак, но за глаза отзывалась об нем так: "мой Бартек только дураком притворяется, а он хитёр". А Бартек был так хитёр, как его лошадь, и без Магды не то что с хозяйством, а и ни с чем бы справиться не мог. Теперь, когда всё лежало на ней, когда она начала бегать, просить и хлопотать, то и выхлопотала всё, что ей было нужно. Через неделю, после свиданья с мужем в тюремной больнице, она опять прибежала к Бартку, задыхающаяся, сияющая, счастливая.

- Как поживаешь, Бартек, увалень ты мой? - радостно закричала она. - Знаешь, пан приехал. Женился в Царстве, - молодая пани, как ягодка. И взял же он за нею всякого добра, ой, ой...

Владетель Подгнётова действительно женился, приехал с молодою женой в имение и, действительно, взял за нею много "всякого добра".

- Ну и что же? - спросил Бартек.

- Молчи ты, глупый! - отвечала Магда. - Ох, запыхалась я, Господи!.. Пошла я пани поклониться, смотрю: вышла ко мне, как королевна какая-нибудь, молоденькая, как цветочек, пригожая, как зорька ясная... Жара какая, запыхалась я!..

Магда начала отирать фартуком влажный лоб и через минуту вновь заговорила прерывающимся голосом:

- Платьице на ней голубенькое... Повалилась я ей в ноги, а она мне ручку дала... я поцеловала, а ручка у неё маленькая, как у ребёнка!.. Пригожая пани, как святая на иконах, и добрая, и горе наше понимает. Начала я её просить помочь нам... дай ей Господь доброго здоровья!.. а она говорит: "что могу, говорит, то сделаю", а голосок у ней такой, что как скажет, так на сердце сладко сделается. Начала я ей рассказывать, какой в Подгнётове народ несчастный, а она и говорит: "да не в Подгнётове только..." Я тут разревелась и пани тоже. А тут пришёл пан увидал, что она плачет, и начал её целовать то в глазки, то в губки. Паны не такие, как вы! А она ему и говорит: "сделай для этой женщины, что можешь". А он говорит: "Всё на свете, чего ты ни пожелаешь", Да благословит её Матерь Божия, ягодку мою золотую, и деток её. Пан сейчас же и говорит: "вы сильно провинились потому, что отдались в руки немцу, но, говорит, я помогу вам и заплачу за вас Юсту".

Бартек почесал у себя в затылке.

- Да ведь пан и сам в руках у немцев.

немцев, а я Юсту заплачу и Бёге прищемлю хвост. Пани его обняла за это, а пан спрашивал о тебе и говорит, что потолкует о тебе с доктором, а доктор тебе напишет свидетельство, что ты теперь сидеть не можешь. Если, говорит, его совсем не освободят, то он отсидит зимою, а теперь он на работу нужен. Слышишь? Вчера пан в городе был, а сегодня доктор едет в Подгнётово, потому что его пан пригласил. Доктор не немец. И свидетельство тебе напишет. Зимою будешь сидеть в тюрьме, как король, и лопать тебе будут давать задаром, а теперь пойдёшь домой работать и Юсту заплатишь, а если пану всего не отдадим осенью, то я у пани выпрошу. Да благословит её Матерь Божия... Слышишь?..

- Хорошая пани, нечего говорить, - бодро сказал Бартек.

- Повались ты ей в ноги, повались, говорю, а то я тебя за твой жёлтый хохол оттаскаю. Только бы Бог урожай дал. Видишь откуда спасение-то идёт? От немцев? Дали они тебе хоть грош за твои дурацкие мендали, а? По морде тебе дали - вот и всё! В ноги повались пани, говорю тебе.

- Отчего не повалиться! - решительно отвечает Бартек.

Судьба снова, казалось, улыбается победителю. Несколько дней спустя его уведомили, что, по состоянию его здоровья, он увольняется из тюрьмы вплоть до зимы. Но перед этим ландрат приказал ему явиться в присутствие. Бартек явился в чём душа держится. Тот мужик, который когда-то со штыком в руках брал знамёна и пушки, теперь начал бояться всякого мундира, как смерти; в глубине его души зародилось какое-то глухое, бессознательное чувство; что его преследуют, что над ним тяготеет какая-то огромная, неприязненная и злая сила, и что если он станет сопротивляться ей, она сотрёт его с лица земли. Бартек стоял теперь перед ландратом, как когда-то перед Штейнмецом, грудь вперёд, руки по швам, не смея перевести дыхание. Здесь было несколько офицеров; война и военная дисциплина предстали перед ним как живые. Офицеры смотрели на него сквозь золотые pince-nez [с гордостью и презрением, с каким прусскому офицеру следует смотреть на простого солдата и польского мужика. Он стоял неподвижно, а ландрат говорил что-то повелительным тоном. Он не просил, не уговаривал, а только приказывал и угрожал. В Берлине умер депутат, назначены новые выборы.

Ты, польская скотина], попробуй только подать голос за пана Яжиньского, попробуй!

"Попробуй". А в победителе Бартке и дух замер. Когда он услышал желанное "пошёл вон!" - то сделал пол-оборота налево, вышел и вздохнул свободно. Ему дали приказ подать голос за пана Шульберга, из Верхней Кривды. Об этом приказе он не думал, но вздохнул свободно потому, что шёл теперь в Подгнётово, потому что во время жатвы мог быть дома, потому что пан обещал заплатить Юсту. Бартек вышел за город и его охватил простор полей с дозревающими хлебами. Тяжёлый колос ударяется о другой колос и все они шумят шумом так дорогим для мужицкого уха. Бартек был ещё слаб, но солнце его согревало. "Эх, хорошо на свете!" - подумал измученный солдат. До Подгнётова было уже недалеко.