Quo vadis.
Часть первая.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть первая. Глава V. (старая орфография)

V.

Догадка Авла, что его не допустят к Нерону, оправдалась. Ему ответили, что цезарь занят пением с лютнистом Териносом и что вообще не принимает лиц, не вызванных им. Это обозначало, иными словами, что Авл не должен и впредь добиваться свидания с цезарем.

Зато Сенека, хотя и страдавший лихорадкой, принял старого вождя с подобающим ему уважением; но, выслушав его, он с горечью усмехнулся и ответил:

- Я могу оказать тебе лишь одну услугу, благородный Плавций: обещаю тебе никогда не обнаружить перед цезарем, что сердце мое сочувствует твоему горю и что я хотел-бы оказать тебе помощь; если цезарь возымеет об этом малейшее подозрение, будь уверен, что он не отдаст тебе Лигии, хотя-бы не имел к тому никаких других поводов, кроме желания поступить мне на зло.

Сенека посоветовал ему не обращаться ни к Тигеллину, ни к Ватинию, ни к Вителиго. Быть может, удалось-бы подкупить их, - возможно также, что они захотели-бы досадить Петронию, влияние которого стараются подорвать, - но вероятнее всего, что они выдали-бы цезарю, как дорога Лигия Плавцию и его жене, а, в таком случае, цезарь тем более не отдаст ее.

Престарелый мудрец продолжал с язвительною иронией, направленною против самого себя:

- Ты молчал, Плавций, молчал в течение стольких лет, а цезарь не любит людей, которые хранят безмолвие! Как-же ты не восторгался его красотой, добродетелью, пением, его декламацией, искусством править колесницей и его стихами? Как-же дерзнул ты не радоваться смерти Британика, не произнес хвалебной речи в честь матереубийцы, не явился с поздравлениями по случаю задушения Октавии? Тебе, Авл, недостает предусмотрительности, которою мы, счастливо живущие при дворе, обладаем в надлежащей степени.

Сказав это, он взял кубок, который носил за поясом, зачерпнул воды из фонтана имплювия и, освежив запекшияся уста, добавил:

- Ах, у Нерона признательное сердце. Он любит тебя за то, что ты послужил Риму и прославил имя его на окраинах света; меня он любит за то, что я учил его в юности. Поэтому, видишьли, я знаю, что эта вода не отравлена и пью ее спокойно. Вино в моем доме едва-ли оказалось-бы безвредным, - но если чувствуешь жажду, смело напейся этой воды. Водопроводы доставляют ее с Албанских гор и, чтобы отравить ее, пришлось-бы насытить ядом все фонтаны Рима. Как видишь, можно и в этом мире пользоваться безопасностью и безмятежною старостью. Впрочем, я нездоров, но у меня болит скорее душа, чем тело.

сознавал, что последователь убеждений Зенона Цптийского должен был избрать иной путь, - и страдал от этих угрызений больше, чем от боязни перед самою смертью.

Но Плавций прервал его самообличительные разсуждения.

- Благородный Энний, - сказал он, - я знаю, чем цезарь отблагодарил тебя за попечения, которыми ты окружил его юность. Но дитя наше похищено по наущению Петрония. Укажи мне, как подействовать на него, каким влияниям он подчиняется, и сам примени к нему все красноречие, какое внушит тебе давнишнее расположение ко мне.

- Петроний и я, - ответил Сенека, - принадлежим к противоположным лагерям. Средств смягчить его я не знаю, на него не действует ничье влияние. Быть может, при всей своей испорченности, он все-таки лучше всех бездельников, которыми теперь окружает себя Нерон. Но доказывать ему, что он совершил дурной поступок, - безплодная трата времени: Петроний давно уже утратил сознание различия между добром и злом. Докажи ему, что его поступок возмущает эстетическое чувство, тогда он устыдится. Когда я увижусь с ним, я скажу ему: твои действия достойны вольноотпущенника, Если это не поможет, - не поможет ничто.

- Благодарю тебя и за это, - ответил вождь.

ужасно вспылил; едва завеса двери опустилась за удалившимся фехтовальщиком, как гнев его излился в потоке горьких упреков и поношений. Но Виниций, узнав, что Лигию похитили, так страшно побледнел, что даже Авл не мог ни на минуту долее заподозрить его в причастности к покушению. Лоб молодого человека оросился каплями пота; кровь, на мгновение отхлынувшая к сердцу, горячей волной вновь прилила к лицу, глаза заискрились, из уст посыпались безсвязные вопросы. Ревность и бешенство обуревали его, охватывая, словно ураганом. Ему показалось, что Лигия, переступив порог дома цезаря, навсегда потеряна для него; когда же Авл произнес имя Петрония, в уме молодого воина, как молния, промелькнуло подозрение, что Петроний насмеялся над ним, разсчитывая или добиться новых милостей от цезаря, подарив ему Лигию, или же оставить ее для себя. Он не мог допустить и мысли, что кто-нибудь, увидев Лигию, может не прельститься его.

Вспыльчивость, наследственная в его роде, увлекала его, точно разъяренный конь, затмила его сознание.

- Вождь, - сказал он прерывающимся голосом, - вернись домой и ожидай меня... Знай, что, если бы Петроний был даже моим отцом, и тогда я отомстил бы ему за обиду, нанесенную Лигии. Возвратись к себе и жди меня. Она не достанется ни Петронию, ни цезарю.

Обернувшись к восковым фигурам, стоявшим одетыми в атрии, он воскликнул, потрясая кулаками:

- Клянусь этими масками покойников, я раньше убью ее и себя!

"жди меня", и, выбежав из атрия, как безумный, помчался к Петронию, расталкивая по дороге прохожих.

Авл вернулся домой, несколько обнадеженным. Если Петроний уговорил цезаря отобрать Лигию для того, чтобы отдать ее Виницию, то Виниций, как думалось ему, приведет ее обратно в дом приемных родителей. Не мало также утешала его мысль, что Лигия, если не удастся ее спасти, будет отомщена и ограждена смертью от поругания. Он был уверен, что Виниций исполнит все, что обещал. Он видел его ярость и знал, что весь его род отличался врожденною запальчивостью. Он сам, хотя любил Лигию не меньше родного отца, предпочел бы умертвить ее, чем отдать цезарю, и, еслибы не опасение за участь сына, последняго отпрыска в роде Плавциев, непременно сделал бы это. Авл был воином, о стоиках знал разве только по наслышке, но по характеру своему приближался к ним: с его воззрениями, с его гордостью смерть мирилась лучше и легче, чем позор.

Вернувшись домой, он успокоил Помпонию, сообщив ей свои надежды, и стал вместе с него ожидать известий от Виниция. Время от времени, когда до атрия доносились шаги кого-либо из рабов, им чудилось, что это Виниций приводит к ним любимую девушку, - и в глубине души они готовы были благословить обоих. Но время шло, не принося никаких известий. Только под вечер раздался стук молотка у двери.

Вошедший вскоре раб подал Авлу письмо. Старый вождь, любивший выказывать свое самообладание, на этот раз взял письмо несколько дрожавшею рукой и принялся читать его с такого поспешностью, точно дело касалось всей его семьи.

Вдруг лицо его омрачилось, точно затемненное тенью от надвинувшейся тучи.

Помпония взяла письмо и прочла:

"Марк Виниций приветствует Авла Плавция: то, что совершилось, произошло по воле цезаря, перед которою вы должны преклониться, как преклонился я и Петроний".

Оба супруга погрузились в тяжелое раздумье.