Quo vadis.
Часть первая.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть первая. Глава X. (старая орфография)

X.

Дом Виниция, действительно, был убран зеленью мирт и плющем, гирлянды из которых красовались на стенах и над дверьми. Колонны были обвиты виноградом. В атрии, отверстие которого, для ограждения от ночного холода, завесили шерстяною пурпурною тканью, было светло, как днем. В комнате горели светильники о восьми и двенадцати огнях, имеющие вид сосудов, деревьев, зверей, птиц, или статуй, держащих лампады, наполненные благовонным маслом: изваянные из алебастра, мрамора, золоченой коринфской меди, они хотя уступали знаменитому светильнику из храма Аполлона, которым пользовался Нерон, однако также были прекрасны и сделаны прославленными художниками. Некоторые из них были заслонены александрийскими стеклами или завешены прозрачными индийскими тканями красной, голубой, желтой, фиолетовой окраски, так-что весь атрий отливал разноцветными огнями. Воздух был напоен ароматом нарда, к которому Виниций привык, полюбив его на востоке. Глубь дома, в которой мелькали очертания рабов и рабынь, также озарялась огнями. В триклинии стол был накрыт на четыре прибора, так как в пиршестве, кроме Виниция и Лигии, должны были принять участие Петроний и Хризотемида,

Виниций последовал мнению Петрония, который посоветовал ему не идти за Лигией, а послать Атацина с испрошенным у цезаря разрешением, самому-же встретить ее дома и принять ласково, даже с оказанием почета.

- Вчера ты напился пьян, - сказал-ему Петроний, - я смотрел на тебя: ты обращался с него, как каменотес из Албанских гор. Не будь слишком назойливым и помни, что хорошее вино следует пить не торопясь. Знай, кроме того, что отрадно жаждать обладания, но еще сладостнее возбуждать вожделение.

Хризотемида имела об этом собственное, несколько иное мнение но Петроний, называя ее своею весталкой и голубкой, стал объяснять различие, которое неизбежно должно быть между опытным цирковым наездником и мальчиком, впервые вступающим на колесницу. Обратившись затем к Виницию, он сказал:

- Внуши ей доверие, развесели ее, выкажи великодушие. Я не хотел-бы присутствовать на печальном пире. Поклянись хоть Гадесом, что возвратишь ее Помпонии, а потом уж от тебя будет зависеть, чтобы завтра она предпочла остаться у тебя.

Указав на Хризотемиду, он добавил:

- Я уже пять лет поступаю приблизительно таким образом по отношению к этой ветреной горлице и не могу пожаловаться на "я суровость...

Хризотемида ударила его веером из павлиньих перьев и сказала:

- Разве я не сопротивлялась, сатир?

- Ради моего предшественника...

- Разве ты не был у моих ног?

- Чтобы надевать на их пальцы перстни.

Хризотемида невольно посмотрела на свои ноги, на пальцах которых, в самом деле, искрились драгоценные камни, и они все разсмеялись. Но Виниций не слушал их спора. Сердце его тревожно билось под узорчатым одеянием сирийского жреца, в которое он нарядился, чтобы принять Лигию.

- Они, должно быть, уже вышли из дворца, - произнес он, как-бы говоря сам с собою.

- Вероятно, уже вышли, - подтвердил Петроний. - Не рассказать-ли тебе, в ожидании, о чудесах Аполлония Тианского, или историю Руффина, которую, не помню почему, я так и не окончил?

Но Виниция столь-же мало интересовал Аполлоний Тианский, как и история Руффина. Мысли его не отрывались от Лигии и хотя он чувствовал, что приличнее было встретить ее дома, чем идти в роли принудителя во дворец, однако сожалел, что- не пошел туда только потому, что мог-бы раньше увидеть Лигию и сидеть в темноте возле нея в двуместных носилках.

Тем временем рабы принесли бронзовые чаши на треножниках, украшенные бараньими головами, и стали сыпать на тлевшие в них угли небольшие кусочки мирры и нарда.

- Они уже сворачивают к Каринам, - снова сказал Виниций.

- Он не утерпит, выбежит навстречу и, пожалуй, еще разойдется с ними, - воскликнула Хризотемида.

- Вовсе нет, я утерплю.

Ноздри его стали, однако, раздуваться и сопеть; Петроний, видя это, пожал плечами.

- В нем нет философии и на один сестерций. Никогда не удастся мне сделать этого сына Марса человеком.

Виниций даже не разслышал его слов.

- Они теперь уже на Каринах...

Носилки Лигии, действительно, свернули к Каринам. Рабы, называвшиеся лампадариями, шли впереди; педисеквии следовали по обеим сторонам носилок. Атицин шел за ними, наблюдая за порядком.

Они подвигались вперед очень медленно, так как улицы не были освещены, а фонари тускло озаряли дорогу. Вблизи дворца лишь изредка попадались навстречу прохожие с фонарями; дальше, однако, на улицах господствовало необычное оживление. Из каждого почти перекрестка выходили люди, втроем или вчетвером, без факелов и светильников, все в темных плащах. Некоторые из них присоединились к рабам, сопровождавшим носилки; другие, в большем числе, шли навстречу. Иные шатались, точно пьяные. Повременам движение настолько затруднялось, что "лампадарии" принуждены были кричать:

- Дорогу благородному трибуну, Каю Виницию!

Лигия смотрела, отодвинув занавеску, на этих людей в темных плащах, и стала дрожать от волнения. Надежда и безпокойство сменялись в её сердце. "Это он! это Урс и христиане! сейчас начнется", - шептала она дрожащими устами. "Помоги, Христос! спаси меня, Христос! "

Атицин, сначала не обративший внимания на необычное оживление улиц, наконец, встревожился. Происходило нечто странное. Лампадариям приходилось все чаще кричать: "Дорогу носилкам благородного трибуна!" С боков неизвестные люди так напирали на носилки, что Атицин приказал рабам отгонять их палками.

Вдруг впереди раздались крики; сразу погасли все фонари. Возле носилок произошло замешательство, началась свалка.

Атицин понял: на носилки произведено нападение.

Догадка эта испугала его. Все знали, что цезарь нередко забавляется, во главе отряда приспешников, разбоями - и в Субурре, и в других кварталах города. Известно было, что из этих ночных приключений Нерон иногда возвращается с синяками. Но оборонявшихся неизбежно постигала смерть, хотя бы они были сенаторами. Дом "вигилиев", на которых лежала обязанность охранять порядок в городе, находился невдалеке, но стража в подобных случаях притворялась глухого и слепого. А между тем около носилок завязалось побоище: люди стали бороться, наносить удары, опрокидывать противников и топтать. Атицин сообразил, что важнее всего обезопасить Лигию и себя, а остальных можно оставить на волю судьбы. Вытащив девушку из носилок, он схватил ее на руки и бросился бежать, надеясь скрыться в темноте.

Но Лигия стала кричать:

- Урс! Урс!

Она вышла из дворца в белом одеянии, и различить ее было не трудно. Атицин начал набрасывать на нее свободною рукой свой собственный плащ, как вдруг шею его сдавили ужасные клещи, а на голову, как камень, обрушилась огромная дробящая масса.

Он упал в тот же миг, как вол, поверженный обухом перед алтарем Зевса.

Большая часть рабов была уже распростерта на земле, остальные спасались бегством, расшибаясь среди густого мрака о выступы стен. На месте побоища остались разбитые во время свалки носилки.

Урс понес Лигию к Субурре, товарищи сопровождали его, постепенно расходясь по окрестным улицам.

судорогах; содрогнувшись в последний раз, он вытянулся и испустил дух.

Тогда рабы подняли его и отнесли к дому Виниция. Они остановились у ворот. Необходимо было, все-таки, сообщить о происшедшем.

- Пусть говорит Тулон, - зашептали несколько голосов, - у него лицо в крови, как и у нас, и господин любит его. Тулону угрожает меньшая опасность, чем нам.

Германец Тулон, старый раб, выпестовавший Виниция и доставшийся ему по наследству от матери, сестры Петрония, сказал:

- Я сообщу ему, но пойдемте все вместе. Пусть гнев его обрушится не на меня одного.

Между тем терпение Виниция окончательно истощилось. Петроний и Хризотемида посмеивались над ним, но он ходил быстрыми шагами по атрию, повторяя:

- Им следовало-бы уже быть здесь! им еледовало-бы уже быть здесь!..

Он хотел идти на встречу, но Петроний и Хризотемида удерживали его.

Вдруг в сенях послышались шаги, - и в атрий хлынула толпа рабов; торопливо разместившись вдоль стены, они подняли руки и стали издавать жалобные вопли:

- Аааа!... аа!

Виниций бросился к ним.

- Где Лигия? - закричал он страшным, изменившимся голосом.

- Аааа!!!...

Гулон выступил вперед со своим окровавленным лицом и жалобно воскликнул:

- Вот кровь, господин! мы защищали! Вот кровь, господин! - вот кровь!..

- Me raiserum! me miserum!..

Лицо его посинело, глаза закатились, изо рта выступала пена.

- Бичей! - зарычал он нечеловеческим голосом.

- Господин! Ааа!.. пощади! - стонали невольники.

- Пойдем, Хризотемида, - сказал он, - если хочешь смотреть на мясо, я прикажу взломать лавку мясника на Каринах.

Он вышел из атрия. По всему дому, убранному зелеными плющами и приготовленному для пира, спустя мгновение стали раздаваться стоны и свист бичей, не прерывавшийся почти до утра.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.