Quo vadis.
Часть вторая.
Глава XII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Сенкевич Г. А., год: 1896
Категории:Роман, Историческое произведение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть вторая. Глава XII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XII.

Когда они вышли из носилок перед домом Петрония, надсмотрщик над атрием сообщил им, что ни один из рабов, посланных к воротам, еще не вернулся. Он распорядился отнести им пищу и подтвердить, под страхом бичевания, приказ - внимательно следить за всеми, выходящими из города.

- Видишь, - сказал Петроний, - они, очевидно, находятся еще в городе, - а, в таком случае, мы отыщем их. Прикажи, однако, и своим людям наблюдать за городскими воротами, - пошли тех именно рабов, которые сопровождали Лигию: они легко распознают ее.

- Я приказал сослать их в мои поместья, - ответил Виниций, - но я сейчас-же отменю мое распоряжение, пусть они идут к воротам.

Начертив несколько слов на покрытой слоем воска табличке, он отдал записку Петронию, который приказал немедленно отослать ее в дом Виниция.

Затем они прошли во внутренний портик; севши там на мраморной скамье, они стали беседовать. Златокудрые Евника и Прада подали им под ноги бронзовые скамеечки и, придвинув к скамье стол, принялись наливать в чаши вино из прекрасных кувшинов с узкими горлышками, привозившихся из Волатерра и Цецины.

- Знает-ли кто-нибудь из твоих рабов этого огромного ливийца? - спросил Петроний.

- Его знали Атацин и Тулон. Но Атацин пал вчера у носилок, а Тулона убил я сам.

- Мне жаль его, - сказал Петроний. - Он вынянчил на своих руках не только тебя, но и меня.

- Я даже хотел дать ему свободу, - возразил Виниций, - но не стоит говорить об этом. Поговорим о Лигии, Риме, - это море...

- Жемчужин вылавливают именно из моря. Мы, конечно, не найдем ее ни сегодня, ни завтра, - но в конце-концов непременно отыщем. Ты пеняешь на меня теперь, что я посоветовал тебе прибегнуть к этому средству, - но средство само по себе было хорошим, - сделалось-же оно дурным лишь после того, как условия сложились неблагоприятно. Притом-же ты слышал от самого Авла, что он намеревался со всем семейством перебраться в Сицилию. Таким образом, Лигия, все равно, была-бы далеко от тебя.

- Я поехал-бы за ними, - возразил Виниций, - и, во всяком случае, она была-бы в безопасности, - теперь-же, если этот ребенок умрет, Поппея и сама поверит, и внушит цезарю, что это случилось по вине Лигии.

- Ты прав. Это встревожило и меня. Но эта маленькая кукла может еще выздороветь. Если-же она и умрет, мы все-таки придумаем какой-нибудь способ.

Петроний, подумав немного, сказал:

- Поппея, как говорят, исповедует веру иудеев и верит в злых духов. Цезарь суеверен... Если мы распространим слух, что Лигию унесли злые духи, этому все поверят, - тем более, что она, если ее не захватили ни цезарь, ни Авл Плавций, в самом деле исчезла загадочным образом. Лигиец, без чужой помощи, не мог-бы сделать этого. Очевидно, ему помогли; но каким образом раб в течение одного дня мог собрать столько людей?

- Рабы оказывают поддержку друг другу во всем Риме.

- И Рим когда-нибудь кроваво поплатится за это. Да, они действуют за одно, но не во вред другим рабам, - а в этом случае было известно, что на твоих слуг падет ответственность и что они понесут наказание. Если ты внушишь своим рабам мысль о злых духах, они тотчас-же подтвердят, что видели их собственными глазами, так как это сразу оправдает рабов перед тобою... Спроси любого из них, не видел-ли он, как Лигия взлетела на воздух, - раб поклянется щитом Зевса, что так именно и было.

Виниций, который также был суеверен, посмотрел на Петрония испуганным и удивленным взором.

- Если Урс не мог созвать рабов на подмогу и не отважился-бы отбивать Лигию один, - так кто-же, в самом деле, похитил ее?

Петроний засмеялся.

- Вот, видишь, - сказал он, - как-же они не поверят, если ты сам уже почти поверил? Таков наш свет, глумящийся над богами. Все поверят и не станут искать её, а мы тем временем скроем Лигию подальше от Рима, в какой-нибудь моей или твоей вилле.

- Однакоже, кто мог оказать ей помощь?

- Её единоверцы, - ответил Петроний.

- Какие единоверцы? какому божеству она поклоняется? Мне следовало-бы знать это лучше, чем тебе.

- Почти каждая римлянка чтит иное божество. Несомненно, что Помпония воспитала Лигию в преклонении перед тем божеством, которому сама поклоняется, - а какому божеству она поклоняется, мне неизвестно. Известно лишь одно: никто не видел, чтобы она приносила жертвы богам в каком-либо из наших храмов. Ее обвиняли даже в том, что она стала христианкой, но допустить это невозможно. Тайное следствие сняло с нея это обвинение. О христианах говорят, что они не только поклоняются ослиной голове, но и ненавидят человечество, не гнушаясь самыми возмутительными преступлениями. Следовательно, Помпония не может быть христианкой, так как славится своего добродетелью, - а человеко-ненавистница не обращалась-бы столь, милостиво с невольниками, как она.

- Помпония упомянула при мне о каком-то боге, который, по её мнению, един, всемогущ и милосерд. Куда девала она остальных богов, это её дело, но этот её "Логос" или не так уж всемогущ, или, вернее, был-бы довольно жалким богом, если бы ему поклонялись только две женщины, то есть Помпония и Лигия, с их Урсом на придачу. Верующих в него должно быть больше, - и они-то оказали помощь Лигии.

- Их вера предписывает прощать, - сказал Виниций. - Я встретил Помпонию у Актеи, и она сказала мне: "Пусть Бог простит тебе обиду, нанесенную тобою Лигии и нам".

- Повидимому, их бог - какой-то весьма благосклонный "попечитель". Ну, что-ж, - пусть он простит тебя, и, в доказательство своего прощения, возвратит тебе девушку.

- Я принес-бы ему завтра-же в жертву гекатомбу. Я не хочу ни пищи, ни ванн, ни сна. Надену темный дождевой плащ и отправлюсь скитаться по городу. Быть может, переодетым найду ее. Я болен!

Петроний посмотрел на него с некоторым состраданием. Под глазами Виниция, действительно, темнела синева, зрачки лихорадочно блестели; необритая поутру борода оттенила синеватою полосой выдавшияся челюсти, волоса были всклокочены, - он выглядел, в самом деле, больным. Прада и златокудрая Эвника также смотрели на него с состраданием, - но он, казалось, не замечал их; и он, и Петроний столь-же мало обращали внимания на присутствие рабынь, как-будто возле них вертятся собаки.

- У тебя жар, - заметил Петроний.

- Да.

- Выслушай-же меня... Я не знаю, какое средство прописал-бы тебе врач, - но я знаю, как поступил-бы я на твоем месте: в ожидании, пока отыщется Лигия, я поискал-бы в другой возмещения утраты. Я видел в твоем доме прекрасные тела. Не возражай мне... Я знаю, что такое любовь, понимаю, что, когда страсть внушена одною, другая не может заменить ее. Но красивая рабыня все-таки, может доставить хоть временное развлечение...

- He хочу! - ответил Виниций.

Но Петроний, питавший к нему искреннее расположение и, действительно, желавший облегчить его страдания, стал придумывать, как-бы сделать это.

- Быть может, твои рабыни не представляют для тебя прелести новизны? - сказал он и, посмотрев несколько раз то на Праду, то на Эвнику, положил руку на бедро златокудрой гречанки, - но взгляни на эту нимфу. Несколько дней тому назад молодой Фонтей Капитон предлагал мне в обмен за нее трех прелестных мальчиков из Клазомен, - прекраснейшого тела не изваял, пожалуй, и Скопас. Я сам не понимаю, почему до сих пор остался равнодушным к ней, - не ради-же Хризотемиды воздержался я! и, вот, я дарю тебе ее, - возьми ее себе!

Златокудрая Эвника, услышав эти слова, мгновенно побледнела, как полотно; устремив испуганные взоры на Виниция, она, казалось, обмерла, ожидая его ответа.

Но молодой воин порывисто вскочил со скамьи и, сжав руками виски, заговорил торопливо, как человек, который, терзаемый болезнью, не хочет слышать никаких увещаний:

- Нет, нет!.. К чему мне она, к чему мне все иные женщины... Благодарю тебя, - но я отказываюсь! и иду разыскивать по городу Лигию. Прикажи подать галльский плащ с капюшоном. Я пойду на ту сторону Тибра. О, если бы мне удалось увидать хоть Урса!

Воскликнув это, он быстро удалился. Петроний, убедившись, что Виниций, в самом деле, не в силах усидеть на месте, не старался удержать его. Приняв, однако, отказ молодого человека за проявление временного отвращения ко всем женщинам, кроме Лигии, и не желая, быть щедрым лишь на словах, сказал, обращаясь к рабыне:

- Эвника, выкупайся, умастись благовониями, оденься и ступай в дом Виниция.

Гречанка упала перед ним на колени и, простирая руки, стала умолять, чтобы он не удалял ее из дома. Она не пойдет к Виницию, она предпочитает носить здесь дрова в гипокауст, чем быть там первою между слугами. Она не хочет! не может! - и умоляет его сжалиться над нею. Пусть она, прикажет бичевать ее хоть ежедневно, лишь-бы только не отсылал ее из дома.

Эвника, дрожа как лист от страха и, вместе с тем, восторженного возбуждения, простирала к нему руки, а он с изумлением слушал ее. Рабыня, осмеливающаяся отвечать мольбами на приказание, заявляющая: "я не хочу и не могу", - была явлением столь неслыханным в Риме, что Петроний почти не верил своим ушам. Наконец, брови его сдвинулись. Он был слишком изысканным, чтобы снизойти до жестокости. Рабам его предоставлялось больше свободы, чем всем другим, особенно в отношении разврата, - от них требовалось только, чтобы они образцово прислуживали и волю господина чтили наравне с божьей. Однако, когда рабы нарушали одно из этих двух требований, Петроний, не задумываясь, подвергал их обычным наказаниям. Кроме того, он не выносил противоречий и всего, что нарушало его спокойствие; посмотрев, поэтому, на коленопреклоненную рабыню, он сказал ей:

- Позови ко мне Тирезия и возвратись вместе с ним.

Эвника встала, дрожа, со слезами на глазах, и ушла; вскоре она вернулась с надсмотрщиком над атрием, критянином Тирезием.

Затем он удалился в библиотеку и, сев к столу из розового мрамора, принялся работать над своим "Пиром Тримальхиона".

Но бегство Дигии и болезнь маленькой августы слишком отвлекали его мысли, так что он поработал недолго. Особенно важным событием казалась ему болезнь. Петроний сообразил, что, если цезарь поверит в околдование Лигией маленькой августы, ответственность может пасть и на него, так как девушку препроводили во дворец по его просьбе. Он надеялся, однако, что при первом-же свидании с цезарем сумеет каким-нибудь образом выяснить ему всю нелепость подобного предположения; он разсчитывал, отчасти, и на некоторую слабость, которую питала к нему Поппея - хотя она и старалась тщательно скрыть это чувство, тем не менее, Петроний успел догадаться. Подумав немного, он пожал плечами, убедившись в неосновательности своих опасений, и решил спуститься в триклиний, позавтракать и затем приказать отнести себя еще раз во дворец, а потом - на Марсово поле и к Хризотемиде.

Идя в триклиний, у входа в коридор, предназначенный для елуг, Петроний заметил, среди других рабов, стройную фигуру Эвники, - и, забыв, что приказал Тирезию лишь высечь ее, снова сдвинул брови и стал оглядываться, ища его.

Не найдя Тирезия среди прислуги, он обратился к Эвнике:

Она вторично бросилась к его ногам, приложила к устам край его тоги и ответила:

- О, да, господин! Меня наказали, - о, да, господин!

В голосе её звучали радость и благодарность. Она, очевидно, полагала, что наказание должно заменить удаление её из дома и что теперь она может уже остаться. Петрония, который понял это, удивила упорная настойчивость рабыни; он был слишком проницательным знатоком человеческой души, чтобы не догадаться, что одна лишь любовь могла быть причиной такого упорства.

- У тебя есть любовник в этом доме? - спросил он.

- Да, господин!...

Эвника, с её чудными глазами, с зачесанными назад золотыми волосами, с выражением боязни и надежды в лице, была так прекрасна, смотрела на него таким молящим взором, что Петроний, который, как философ, сам провозглашал могущество любви и, в качестве эстетика, почитал всякую красоту, почувствовал к рабыне некоторую жалость.

- Который из них - твой возлюбленный? - спросил он, указывая головой на рабов.

Но вопрос его остался без ответа, - Эвника безмолвно склонила лицо к самым ногам его и замерла, как изваяние.

ног Эвнику, он, молча, удалился в триклиний.

Позавтракав, он приказал отнести себя во дворец, а оттуда к Хризотемиде, у которой пробыл до поздней ночи. По возвращении домой, он призвал к себе Тирезия.

- Наказал-ли ты Эвнику?

- Да, господин. Ты не позволил, однако, повредить ей кожу.

- Не отдал-ли я еще какого-нибудь приказания?

"атриензис".

- Хорошо. Кто из рабов стал её любовником?

- Никто, господин.

- Что ты знаешь про нее?

Тирезий заговорил неуверенным голосом:

- Довольно, - сказал Петроний. - Мой родственник Виниций, которому я подарил сегодня утром Эвнику, не принял её, - следовательно, она останется дома. Можешь уйти.

- Дозволишь-ли мне, господин, сказать еще несколько слов об Эвнике?

- Я приказал тебе сообщить все, что ты знаешь о ней.

- Господин, вся "фамилия" говорит о бегстве девушки, которая должна была поселиться в доме благородного Виниция. После твоего ухода, Эвника пришла ко мне и сказала, что знает человека, который сумеет отыскать эту девушку.

- Я не знаю его, господин. - я думал, однако, что должен тебе сообщить об этом.

- Хорошо. Пусть этот человек ожидает завтра в моем доме прибытия трибуна, которого ты попросишь от моего имени поутру посетить меня.

"Атриензис" поклонился и вышел.

Петроний невольно стал думать об Эвнике. Сначала ему представилось вполне ясным, что молодая рабыня хочет, чтобы Виниций нашел Лигию только потому, чтобы не быть вынужденной заменить ее в доме трибуна. Но потом ему пришло в голову, что человек, воспользоваться услугами которого предлагает Эвника, может быть, - её любовник, - и это предположение показалось ему вдруг неприятным. Проверить его было, конечно, не трудно: стоило только приказать, чтобы позвали Эвнику, - но время было уже позднее, Петроний чувствовал себя утомленным после продолжительного пребывания у Хризотемиды и его клонило ко сну. Идя в спальню, он припомнил, однако, неизвестно почему, что в углах глаз Хризотемиды подметил сегодня морщинки. Он подумал, кроме того, что, в действительности, она далеко не такая красавица, какою слывет в Риме, - и что Фонтей Капитон, предлагавший трех мальчиков из Клазомен за Эвнику, хотел купить ее, однако, слишком дешево.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница