Quo vadis.
Часть вторая.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть вторая. Глава XXI. (старая орфография)

XXI.

Вся кровь взволновалась в молодом патриции при виде её. Он позабыл об окружающей толпе, о старце, о собственном изумлении, внушенном ему услышанными им непонятными словами. Он видел перед собою одну только Лигию. Наконец-то он отыскал ее - после стольких усилий, после столь долгих дней безпокойства, тревоги и огорчения! Впервые в жизни он убедился, что радость может ринуться, как дикий зверь: и придавить грудь, лишив, дыхания. Он, привыкший думать прежде, что Фортуна как будто обязана исполнять все его желания, теперь едва верил собственным глазам и собственному счастью. Если-бы не эта неуверенность, - прирожденная запальчивость, вероятно, заставила-бы его решиться на какой-нибудь необдуманный поступок, но он хотел сначала убедиться, не продолжает-ли грезить, не есть-ли это продолжение тех чудес, которые наполнили все его помыслы. Но сомневаться не было возможности: он видел Лигию, их разделяло разстояние всего в каких-нибудь двадцать шагов, она стояла ярко освещенною, так что он мог упиваться её видом сколько угодно. Капюшон соскользнул с её головы и развеял волосы; уста её несколько раскрылись, глаза были обращены к апостолу, заслушавшееся лицо дышало восторгом. В плаще из темной шерстяной ткани, она была одета, как девушка из простонародья. Виниций, однако, никогда не видел её прекраснейшей и, несмотря на сильное волнение, охватившее его, не мог не заметить контраста почти невольничьей одежды с благородством этой чудной патрицианской головы. Любовь пламенником разгорелась в нем. В одном бурном, непонятном чувстве странно слились и скорбь, и уважение, и преклонение, и страсть. Он наслаждался, любуясь Ливией, упивался лицезрением её, точно животворною водою после продолжительной палящей жажды. Возле огромного лигийца девушка казалась ему меньшею, чем раньше, производила впечатление почти ребенка. Виниций заметил также, что она похудела, лицо Лигии казалось почти прозрачным, она производила впечатление цветка и одухотворенного видения. Но он с тем большим вожделением жаждал овладеть этим существом, столь непохожим на женщин, которых он видел и которыми обладал на Востоке и в Риме. Он чувствовал, что отдал-бы за нее всех остальных женщин, и вместе с ними Рим и весь свет на придачу.

Он засмотрелся-бы на нее и позабылся-бы совершенно, еслибы не Хилон, дергавший его за край плаща из опасения, как-бы молодой патриций не совершил чего-либо, угрожающого им опасностью. Христиане тем временем стали молиться и петь. Когда закончилось пение, великий апостол стал крестить водой из фонтана лиц, которых пресвитеры представляли в качестве приготовленных к принятию крещения. Виницию. казалось, что эта ночь никогда не окончится; он хотел теперь последовать как можно скорее за Лигией и похитить ее на пути или в её жилище.

Наконец, некоторые из христиан стали уходить с кладбища. Хилон снова шепнул Виницию:

- Выйдем, господин, и станем перед воротами, так-как мы не сняли капюшонов и народ смотрит на нас.

Он был прав. Когда, во время проповеди, все христиане обнажили головы, чтобы лучше слышать слова апостола, они не последовали общему примеру. Совет Хилона показался им основательным. Стоя у ворот, они могли следить за всеми выходящими, а Урса нетрудно было различить по его росту и сложению.

- Последуем за ними, - сказал Хилон, - посмотрим, в какой дом они войдут, а завтра или лучше еще сегодня - ты, господин, "кружишь все входы в дом рабами - и захватишь ее.

- Нет! - возразил Виниций.

- Что-же ты хочешь сделать, господин?

- Мы войдем вслед за нею в дом и сейчас-же похитим ее: ведь ты взялся исполнить это, Кротон?

- Да, - ответил атлет, - и согласен сделаться твоим разом, господин, если не переломлю хребта этому буйволу, стерегущему девушку.

Но Хилон пытался отсоветовать им, заклинал их всеми богами, чтобы они этого не делали. Ведь Кротон взят, в сущности, только для защиты на случай, еслибы их узнали, а не затем, чтобы похитить Лигию. Желая захватить ее вдвоем, они сами подвергают опасности свою жизнь и, что еще хуже, могут упустить ее из рук, а тогда она скроется в другом месте или покинет Рим. Отчего не хотят действовать наверняка, к чему подвергают себя гибели и рискуют исходом всего предприятия?

Виниций, несмотря на то, что прилагал чрезвычайные усилия, чтобы подавить свое желание схватить Лигию в объятия тут-же на кладбище, чувствовал, однако, что грек говорит основательно и, быть может, послушался-бы его советов, еслибы не Кротон, домогавшийся награды.

- Прикажи, господин замолчать этому старому шуту, - сказал он, - или дозволь мне опустить кулак на его голову. Однажды в Вуксенте, куда меня выписал для участия в играх Муций Сатурнин, на меня напало семь пьяных гладиаторов и ни один из них не уцелел. Я не предлагаю похитить девушку теперь-же среди народа, потому-что нам могли-бы бросать под ноги камни, но, когда мы проникнем к ней в дом, я захвачу ее и отнесу, куда прикажешь.

Виниций обрадовался, услышав эти слова, и ответил:

- Так мы и сделаем, клянусь Геркулесом! Завтра, быть может, мы-бы и не застали её. А еслиб мы спугнули христиан, они, несомненно, увели-бы девушку в другое место.

- Этот лигиец, кажется, страшно силен! - пугливо сказал Хилон.

- Не тебе прикажут держать его за руки, - ответил Кротон.

Им пришлось, однако, ожидать еще довольно долго, и петухи стали уже приветствовать зарю, когда они увидели выходившого из ворот Урса и вместе с ним Ливию. Их сопровождало несколько человек, Хилону показалось, что между ними находится Великий Апостол, возле которого шел другой старец гораздо ниже ростом, две пожилых женщины и мальчик с фонарем. За этою группой шла толпа человек в двести. Виниций, Хилон и Кротон смешались с этою толпою.

- Твоя девица, господин, - сказал Хилон, - пользуется могущественным покровительством, ее сопровождает сам Великий Апостол! Посмотри, как люди преклоняют перед ним колени!

Встречные, действительно, опускались на колени, но Виниций не глядел на окружающих. Не выпуская ни на мгновение из глаз Лигию, он думал только о похищении её и, привыкнув во время войн ко всякого рода предприятиям, обдумывал с решимостью воина план похищения. Он чувствовал, что намерение его слишком смело, но вместе с тем знал, что отважное нападение обыкновенно увенчивается победой.

Во время долгого пути он думал иногда и о бездне, которою отделило Лигию от него её странное вероучение. Теперь он понял все, что произошло, понял, почему все произошло таким образом. У него хватило на это проницательности. Он до сих пор не знал Лигии. Он видел в ней прекраснейшую из девушек, внушившую ему пламенную страсть; теперь-же он узнал, что её вера превратила ее в какое-то непохожее на остальных женщин существо. Все надежды, что также могут соблазнить богатство, роскошь, страсть, представляют ничто иное, как жалкий самообман. Виниций понял, наконец, то, чего они оба с Петронием не могли понять, что эта новая религия внедряет в душу нечто, неведомое миру, в котором они живут: Лигия, если-бы даже любила его, не отступилась-бы ради этой любви ни от одного из своих христианских верований. Если существует для нея наслаждение, то оно не имеет ничего общого с тем, к которому стремятся и он, и Петроний, и двор Цезаря, и весь Рим. Каждая из остальных женщин, которых он знал, могла-бы сделаться его любовницей, а эта христианка может стать только жертвой.

Размышляя об этом, он испытывал жгучую боль и гнев, и вместе с тем чувствовал, что этот гнев безсилен. Похищение Лигии представлялось ему вполне естественным, он был почти уверен, что ему удается овладеть ею, но столь-же твердо он был убежден, что по отношению к её вере он сам, его мужество и могущество ничтожны и что ему не удастся подчинить Лигию. Этот римский военный трибун, убежденный, что грубая сила и меч, завладевшие всем светом, не перестанут господствовать над ним, впервые в жизни убедился, что помимо этой силы может быть нечто другое, и с удивлением спрашивал себя: что-же это за новая неведомая сила?

Он не мог подыскать ясного ответа: в его памяти воскресали лишь кладбище, собравшаяся на нем толпа и Лигия, заслушавшаяся от всей души слов старца, рассказывающого о мучениях смерти, и воскресении Богочеловека, искупившого мир и обещавшого людям блаженство по ту сторону Стикса.

Мысли эти путались, смешивались в какой-то хаос.

Его пробудили к действительности нарекания Хилона, который стал роптать на свою участь: его договорили отыскать Лигию, и он с опасностью для своей жизни отыскал ее и указал. Чего-же больше хотят от него? Разве он брался похитить ее, и кто может даже требовать чего-либо подобного от калеки, лишившагося двух пальцев, от человека старого, посвятившого свою жизнь размышлениям, науке и добродетели? Что будет, если господин, столь почтенный, как Виниций, потерпит какую-либо неудачу при похищении девушки? Боги, конечно, обязаны пещись об избранных, но разве не случается иногда, что небожители заводят между собою игру вместо того, чтобы смотреть за тем, что делается на свете? У Фортуны, как известно, на глазах повязка; следовательно, она не бывает зрячею даже днем, не только ночью. Итак, если что-либо произойдет, если этот лигийский медведь бросит в благородного Виниция камнем от жернова, бочкой вина или, что еще хуже, воды, кто поручится, что бедному Хилону вместо награды не достанется нести ответственность? Он, бедный мудрец, привязался к благородному Виницию, как Аристотель к Александру Македонскому, и пусть-бы благородный Виниций хотя отдал ему кошелек, который на его глазах прикрепил к своему поясу, выходя из дому. Тогда у Хилона хватило-бы денег в случае неблагополучного исхода похищения, чтобы немедленно призвать подкрепления и подкупить самих христиан. Увы! отчего они не слушают советов старика, внушенных разсудительностью и опытом?

- Возьми и молчи.

Грек почувствовал, что кошелек чрезвычайно тяжел и стал храбрее.

- Вся моя надежда заключается в том, что Геркулес и Тезей совершали еще труднейшие подвиги. Разве мой добрейший и закадычнейший друг Кротон, не представляет из себя Геркулеса? Тебя-же, достойный господин, я не назову полубогом, потому что ты вполне божествен, впредь ты не забудешь об убогом, но преданном слуге, о потребностях которого следует время от времени позаботиться, так как сам он, углубившись в книги, ни о чем не подумает... Небольшой сад и домик хотя-бы с самым маленьким портиком для прохлады в летнее время, были-бы наградой, достойной твоей щедрости. А я тем временем буду издали дивиться вашим геройским подвигам, молить Зевса о содействии вам и. в случае необходимости, произведу такой шум, что пол-Рима проснется и прибежит к вам на помощь. Что за ухабистая, неровная дорога! В фонаре выгорело все масло. Если-бы Кротон, который столь-же великодушен, как и силен, захотел взять меня на руки и донести до городских ворот, он, во-первых, заранее испытал-бы, легко-ли похитить девушку, и, во-вторых, поступил-бы, как Эней; кроме того, он настолько расположил-бы к себе всех наиболее добросовестных богов, что я совершенно успокоился-бы касательно исхода предприятия.

- Желаю тебе сломать большой палец на ноге, - ответил грек. - Так-то воспользовался ты поучениями этого почтенного старца, внушавшого, что нищета и милосердие - две самых необходимейших добродетели?.. Разве он не приказал тебе, как нельзя яснее, ухаживать за мною? Я вижу, что никогда не сделаю из тебя даже плохенького христианина и что легче солнцу проникнуть сквозь стены мамертинской тюрьмы, чем истине - в твой череп гиппопотама.

Кротон, обладавший силою дикого зверя, вовсе не отличался, однако, человечностью. Он ответил:

- Не бойся! христианином я не сделаюсь, - я не хочу лишиться куска хлеба.

- Пусть так, но если-б ты имел хотя первоначальное представление о философии, ты знал-бы, что золото есть тлен!

- С этими словами мог обратиться и бык к Аристотелю, - возразил Хилон.

Ночной сумрак стал уже бледнеть. Прозрачные лучи зари осветили зубцы стен. Придорожные деревья, строения и разбросанные там и сям надгробные памятники стали выступать из темноты. На дороге сделалось несколько люднее. Продавцы овощей спешили к открытию ворот, ведя ослов и мулов, нагруженных зеленью; кое-где скрипели возы, на которых везли в город мясо. Вдоль дороги и по обеим сторонам, над самою почвой, слегка зыблилась легкая дымка тумана, предвещающая ясный день. Люди, выступавшие сквозь этот туман, на некотором разстоянии казались привидениями. Виниций всматривался в стройную фигуру Лигии, становившуюся по мере того, как светало, все более серебристою.

- Господин, - сказал Хилон, - я оскорбил-бы тебя, если-бы допустил, что твоя щедрость имеет границы, - но теперь, когда ты меня вознаградил, ты не можешь более заподозрить, что я говорю только ради корысти. Выслушай-же меня! Я советую тебе еще раз, разузнав, в каком доме живет божественная Лигия вернуться к себе за невольниками и носилками. Не слушай, что тебе говорит этот слоновий хобот, Кротон: он только потому берется сам похитить девицу, чтобы выжать твою казну, как холстину с творогом.

- Считай за мною удар кулаком промежду лопаток, то-есть, будь уверен, что погибнешь, - отозвался Кротон.

Виниций не ответил ничего, так-как они приблизились к воротам, при которых взоры их поразило странное зрелище. Когда проходил апостол, двое солдат склонили колени. Он-же на мгновение распростер руки над их железными шлемами и осенил их крестным знамением. Молодому патрицию до сих пор никогда не приходило в голову, что и между солдатами могут быть христиане. Он с удивлением подумал, что новое вероучение с каждым днем охватывает все больше душ, расширяется свыше всякого вероятия, подобно тому, как в запылавшем городе огонь перебрасывается с дома на дом. Его поразило это явление и по отношению к Лигии, так как он убедился, что, если-бы она хотела скрыться из города, то нашлись-бы стражи, которые сами облегчили-бы ей тайное бегство. Он мысленно принес благодарность всем богам, что этого не случилось.

Миновав незастроенные участки, простиравшиеся за стенами, группы христиан стали разсеиваться. Теперь необходимо было следить за Лигией издали и более осторожно, чтобы не обратить на себя внимания. Хилон стал жаловаться на боль в ранах и колотье в ногах, и все отставал. Виниций не противился этому, полагая, что теперь трусливый грек больше ему не понадобится. Он дозволил-бы ему даже совсем удалиться, если-бы тот захотел этого. Однако, почтенный мудрец колебался; предусмотрительность удерживала его, но в то-же время любопытство, видимо, побуждало идти дальше. Хилон продолжал следовать за ними и по временам даже приближался, повторяя свои прежние советы и высказывая предположение, что старец, сопутствующий апостолу, быть может, никто иной, как Главк, хотя тот ростом был как будто несколько повыше.

Им пришлось идти еще довольно долго до квартала, расположенного за Тибром. Солнце близилось к восходу, когда группа, к которой принадлежала Лигия, разделилась. Апостол, старая женщина и мальчик пошли вдоль реки, а старец, который был пониже ростом, Урс и Лигия проникли в узкий переулок и, пройдя еще около ста шагов, вступили в сени дома, в котором находились две лавки, - склад оливок и живности.

Хилон, следовавший на разстоянии приблизительно пятидесяти шагов за Виницием и Кротоном, остановился, как вкопанный, и, прижавшись к стене, стал звать своих спутников.

- Ступай, - сказал греку Виниций, - и посмотри, нет-ли выхода из этого дома на другую улицу.

Хилон, несмотря на то, что недавно жаловался на раны в ногах, побежал так стремительно, точно ноги его снабжены крылышками, как у Меркурия, и спустя мгновение вернулся.

- Нет, - сказал он, - в доме только один выход.

Затем он добавил, простирая к Виницию руки:

Он мгновенно прервал свою речь, заметив, что лицо Виниция побледнело от волнения, а глаза заискрились, точно зрачки волка. Достаточно было бросить один взгляд на него, чтобы понять, что ничто в мире не удержит его от предприятия. Кротон стал вбирать воздух в свою геркулесовскую грудь и раскачиваться недоразвившимся черепом, как делают медведи, запертые в клетку. Впрочем, на его лице не отражалось ни малейшого колебания.

- Ты последуешь за мною, - повелительно произнес Виниций.

Мгновение спустя, они оба исчезли в темных сенях.