Quo vadis.
Часть четвертая.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть четвертая. Глава VII. (старая орфография)

VII.

Ходя по саду, Виниций рассказывал ей к коротких, вырвавшихся из глубины сердца, словах то, в чем минуту перед тем сознался апостолам: он говорил ей о тревогах души своей, о переменах, происшедших в нем и, наконец, о той бесконечной тоске, которая охватила всю его жизнь с тех пор, как он покинул жилище Мириам.

Он признался Лигии, что хотел забыть о ней, но не мог, и думал о ней целые дпи и целые ночи. Он припоминал и тот крестик, связанный из веток самшита, который она оставила ему и который он поместил в лалариуме и который безсознательно чтил, как что-то божественное. И он тосковал все сильнее, потому что любовь была сильнее его и уже в доме Авла охватила все существо его. Другим нить жизни прядут Парки, а ему пряла ее - любовь, тоска и печаль. Он любил ее в доме Авла и на Палатинском холме, и когда видел в Острании, внимающую словам Петра, и когда шел с Кротоном похищать ее, любил ее, когда она сидела возле ложа его и когда бросила его. И вот пришел Хилон, который открыл ему убежище её и советовал похитить ее, но он решил лучше наказать Хилона и пойти к апостолам просить их поведать ему истину и отдать ему ее... И пусть будет благословенна та минута, в которую эта мысль пришла ему в голову, потому что вот он теперь подле нея и она уж не убежит от него, так как прошлый раз убежала из дома Мириам.

- Я бежала не от тебя, - сказала Лигия.

- А зачем-же ты сделала это?

И она подняла на него свои глаза цвета ирисов, а потом, опустив смущенное лицо свое, отвечала:

- Ты знаешь...

Виниций смолк на мгновение от избытка счастья и потом снова заговорил о том, как понемногу у него открывались глаза, что она отличается от всех римлянок и похожа разве только на одну Помпонию. Впрочем, он не умел хорошенько объяснить ей, так как сам не отдавал себе отчета в том, что чувствовал; на лице её явилась какая-то совершенно новая красота, которой еще до сих пор не было и в которой есть не только пластическая красота, но и духовная. Вместо этого, он рассказал ей то, что наполнило ее радостью, что полюбил он ее за то, что она бежала от него, а что она будет его святыней у очага его.

И потом он схватил руки её и не мог больше говорить; он только глядел на нее, как на обретенное счастье всей жизни и повторял её имя, как-бы желая убедиться, что он отыскал ее и что он рядом с ней.

- О, Лигия! о, Лигия!..

Наконец, он стал разспрашивать, что творилось на душе её, и она тоже призналась, что полюбила его еще когда была в доме Авла и если-бы он с Палатинского холма отправил ее к ним, она сказала-бы им о любви своей и постаралась-бы смягчить их гнев против него.

- Клянусь тебе, - говорил Виниций, - что мне даже и в голову не приходило отнимать тебя у Авла. Петроний когда-нибудь разскажет тебе, что уж и тогда я говорил ему, что люблю тебя и хочу жениться на тебе. Я говорил ему: пусть она умастит двери мои волчьим жиром и пусть возсядет у очага моего! Но он осмеял меня и подал цезарю мысль, чтобы он потребовал тебя к себе, как заложницу, и отдал мне. Сколько раз я проклинал его в моем горе, но, может быть, этого требовала счастливая судьба, потому что иначе я не узнал-бы христиан и не понял-бы тебя...

- Поверь мне, Марк, - ответила Лигия, - что Христос умышленно вел тебя к Себе.

Виниций с изумлением поднял голову.

- Правда! - сказал он с живостью, - все сложилось так странно: отыскивая тебя, я встретился с христианами... В Острании я с изумлением слушал апостола, так как таких речей я еще никогда не слыхал. То ты молилась за меня.

- Да! - отвечала Лигия.

Они проходили около беседки, густо заросшей плющем, и приближались к месту, где Урс, задушив Кротона, бросился на Виниция.

- Здесь, - сказал молодой человек, - если-бы не ты, - я погиб-бы.

- Не вспоминай, - отвечала Лигия, - и не вини в том Урса.

- Могу-ли я мстить ему за то, что он защищал тебя? Еслибы он был рабом, я сейчас-же дал-бы ему свободу.

- Если-бы он был рабом, Авл давно освободил-бы его.

- Помнишь, - сказал Виниций, - что я хотел возвратить тебя Авлу? Но ты отвечала мне, что цезарь мог-бы узнать об этом и отмстить им. Подумай, теперь ты можешь видеться с ними, сколько захочешь.

- Зачем, Марк?

- Я говорю "теперь", но думаю, что ты будешь безопасно видеться с ними, когда будешь моею. Да!.. Если цезарь, узнав об этом, спросит, что сделал я с заложницей, которую он доверил мне, я скажу: я женился на ней и к Авлу она ходит с моего согласия. Он в Антии долго не проживет, так как ему хочется ехать в Ахайю, а если-бы он и прожил долго, то нет надобности видеться с ним ежедневно. Когда Павел из Тарса научит меня правде вашей, я сейчас-же приму крещение и возвращусь сюда и постараюсь приобрести дружбу Авла и семьи его, они на этих днях возвращаются в город - и тогда препятствий уже никаких не будет и я буду иметь тебя у своего очага. О, carissima! carissima!

Сказав это, он протянул руки, как-бы призывая небо в свидетели любви своей, а Лигия, подняв на него свои ясные глаза, сказала:

- И тогда и я скажу: "где ты, Кай, там и я Кайя".

- Нет, Лигия! - воскликнул Виниций, - клянусь тебе, что никогда еще ни одна женщина не была так чтима в доме мужа своего, как ты будешь в доме моем.

Минуту они шли молча, не в силах будучи объять счастья своего, - влюбленные, подобные двум богам, и такие прекрасные, как будто весна подарила их вместе с цветами.

Они остановились под кипарисом, который рос вблизи входа в дом. Лигия прижалась к груди Виниция, а он снова дрожащим голосом стал просить:

- Прикажи Урсу пойти в дом Авла и взять оттуда вещи твои, детския игрушки и принести все ко мне.

- Обычай велит делать не так...

- Я знаю. Их обыкновенно приносит "prunob'а" {Матрона, которая сопровождала невесту и учила ее обязанностям жены.} вслед за новобрачной, но сделай это для меня! Я возьму их в свою виллу в Антии и оне будут мне напоминать о тебе.

И он сложил руки и стал повторять, как ребенок, который просит:

- Помпония возвратится на этих днях, сделай это для меня, diva, сделай, carissima моя!!

"prunob'е".

И они снова замолчали, потому что любовь сдавила им дыхание в груди их. Лигия стояла, прислонившись к кипарису, с белевшим в тени лицом, подобная зверьку, с опущенными глазами и с волнующейся грудью, а Виниций менялся в лице и бледнел. В полуденной тиши они слышали, как бьются сердца их и в их упоении кипарис, миртовые кусты и плющ, обвивавший беседку, казалось, превращались в сад любви.

Но вот Мириам показалась в дверях и позвала их завтракать. Они сели между апостолами и те с радостью глядели на них, как на молодое поколенье, которое после смерти их должно было сохранять и сеять дальше семя нового ученья.

- Посмотри, - сказал, наконец Петр, - разве мы враги жизни и радости?

- Я знаю теперь, так как никогда еще не был так счастлив, как с вами.