Quo vadis.
Часть пятая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть пятая. Глава VI. (старая орфография)

VI.

Виниций едва успел приказать нескольким рабам, чтобы они ехали за ним, затем вскочил на коня и среди глубокой ночи поскакал по пустынным улицам Антия по направлению к Лауренту. Как-бы обезумев под впечатлением страшной вести, он минутами не отдавал себе отчета в том, что с ним делается, и чувствовал только, что на том-же коне, за его плечами сидит горе и кричит ему в уши: "Рим горит" - и хлещет его и копя, и гонит их в огонь. Положив свою открытую голову на шею лошади, он в одной тунике мчался на-угад, не видя ничего перед собой и не обращая вниманья на препятствия, о которые мог разбиться. Среди тишины и среди этой спокойной, звездной ночи всадник и копь, облитые светом месяца, казались сновиденьем. Идумейский жеребец, прижав уши и вытянув шею, мчал, как стрела, минуя неподвижные кипарисы и белые, прячущияся за ними, виллы. Стук копыт о каменные плиты там и сям пробуждала, собак, которые лаем провожали странное явление и потом встревоженные его внезапностью начинали выть, поднимая кверху головы. Рабы, мчавшиеся за Виницием, имели гораздо более худших лошадей и скоро все отстали от него. Он сам, пролетев как буря мимо Лаурента, повернул к Ардее, в которой так-же, как и в Ариции, в Бовиллах и Устрине, он со времени переезда в Антий держал подставных лошадей, чтобы иметь возможность в самое короткое время проехать пространство, отделяющее его от Рима. Он помнил об этом и напрягал последния силы своего коня. За Ардеей ему показалось, что небо на северо-восточной стороне покрылось розовой дымкой. То могла быть и утренняя заря, так как час был поздний, а день в июле начинался рано. Но Виниций не мог удержать крика отчаяния и ужаса, потому что ему показалось, что то было зарево пожара. Ему припомнились слова Лекания: "над городом целое море пламени" - и одну минуту он чувствовал, что ему действительно грозит умопомешательство, потому что он окончательно потерял надежду не только спасти Лигию, но даже добраться до Рима прежде чем он превратится в одну кучу пепла. Мысли его бежали скорее лошади и летели впереди его, как стая черных птиц, чудовищных, и зловещих. Правда, он не знал, которая часть города начала гореть, но предполагал, что заречный квартал, скученный, со складами дров, лавками и деревянными сараями, в которых продавались рабы, первый мог сделаться жертвой пламени. В Риме пожары случались довольно часто и во время их дело почти всегда доходило до грабежей и насилий, в особенности в тех частях, где жил убогий и полуварварский люд что-же другое могло происходить в этом квартале, бывшем гнездом голытьбы, собравшейся со всех стран света? В голове Виниция мелькнул образ Урса с его нечеловеческой силой, но что мог сделать не только человек, а титан, против всеразрушительной силы огня? Страх перед возмущением рабов был так-же одним из бедствий, которые угрожали и душили Рим целыми годами. Говорили, что сотни тысяч этих людей мечтают о временах Спартака и только ждут подходящей минуты, чтобы схватиться за оружие против угнетателей и города. И вот эта минута пришла! Быть может, там, в городе, на ряду с пожаром, происходит резня и избиение. Быть может, преторианцы бросились на город и убивают народ по приказанию цезаря. И у Виниция от ужаса волосы стали дыбом. Он припомнил все разговоры о пожарах городов, которые с некоторого времени с таким упорством велись при дворе цезаря, припомнил его жалобы на то, что онт. должен описывать пылающий город, тогда как никогда не видал настоящого пожара, - его презрительный ответ Тигеллину, который предлагал ему поджечь Антий или искусственный деревянный город и, наконец, его жалобы на Рим и на зловонные закоулки Субуры. Да! это цезарь велел сжечь город! Один он мог решиться на это, так-же как один Тигеллин мог взяться за выполнение этого приказания. А если Рим горит по приказанию цезаря, кто может поручиться за то, что и население не будет перерезано по его приказанию. Чудовище было способно и на такое деяние! И так, пожар, возмущение рабов и резня! - какой ужасающий хаос! какое распутство разрушительных стихий и человеческого бешенства и среди всего этого Лигия. Стоны Виниция смешались с храпом и стонами лошади, которая летела по дороге до Ариции, идущей все время в гору. Кто вырвет Ллигию из горящого города и кто может спасти ее? И Виниций совсем лег на лошадь, впился пальцами в гриву её и от боли готов был кусать её шею. Но в эту минуту какой-то всадник, летевший так-же, как вихрь, но с противоположной стороны, поравнявшись с Виницием крикнул ему: "Рим гибнет!" и полетел дальше. До слуха Виниция долетело еще одно только слово: "Боги!" остальное заглушил топот копыт. Но это слово отрезвило его: Боги!.. Виниций вдруг поднял голову и простирая руки к небу, усеянному звездами стал молиться: "Не к вам взываю, храмы которых горят теперь, ни к Тебе!.. Ты сам страдал, Ты один милосерден! Ты один понимаешь людское страданье! Ты пришел в мир, чтобы научить людей милосердию, окажи его теперь! Если Ты таков, как говорит Петр и Павел. - спаси Лигию. Возьми ее на руки и вынеси из пламени. Ты можешь сделать это. Отдай мне ее, а я отдам Тебе кровь свою. И если ради меня Ты не захочешь сделать этого, то сделай ради нея. Она любит Тебя и верит в Тебя. Ты обещаешь жизнь и счастье после смерти, но счастье после смерти не минует, а она не хочет еще умирать. Дай ей жить. Возьми ее на руки и вынеси из Рима. Ты можешь, - а если-бы не хотел..."

И он остановился, так-как дальнейшая молитва могла обратиться в угрозу, а Виниций боялся обидеть Божество в ту минуту, когда больше всего нуждался в его милосердии и любви. Он испугался при одной мысли об этом и для того, чтобы не допустить в голову ни малейшей тени угрозы, он снова стал подгонять лошадь, тем более, что белые стены Ариции, которая лежала на пол-пути от Рима, уж показались при свете месяца. Через несколько времени он миновал храм Меркурия, расположенный в роще около города. Очевидно, тут знали уж об несчастьи, потому что перед храмом господствовало необычное движенье. Виниций разглядел на ступенях и между колоннами толпы людей, освещенных факелами теснившихся и искавших защиту у божества. Дорога уж не была так пустынна и свободна, как до Ардеи: целые толпы шли к лесу боковыми тропинками, но и на главной дороге стояли кучки людей, которые поспешно сторонились перед мчавшимся всадником. Из города доносились звуки голосов. Виниций влетел, как вихрь, опрокинув и помяв по дороге нескольких людей. Теперь со всех сторон ему кричали: "Рим горит! город в огне! - боги, спасите Рим".

Лошадь споткнулась и осаженная сильной рукой опустилась на задния ноги перед постоялым двором, в котором Виниций держал другую подставную лошадь. Рабы, как-бы ожидая прибытие господина, стояли перед домом и не успел он приказать, как они бросились в перегонку, чтобы привести к нему новую лошадь. А Виниций, увидев отряд, состоящий из десяти конных преторианцев, которые очевидно отправлялись в Антий с известиями из города, подскочил к ним и стад разспрашивать.

- Которая часть города горит?

- Кто ты? - спросил начальник отряда.

- Виниций, военный трибун и приближенный августа! Отвечай, если тебе дорога голова твоя!

- Пожар, господин, вспыхнул в складах близ Большого цирка. Когда нас выслали, середина города была в огне.

- А заречная часть города?

- Огонь до сих пор еще не дошел туда, но он с неудержимой силой охватывает все новые и новые кварталы. Люди гибнут от жара и дыма, - спасенья нет.

В эту минуту Виницию подали новую лошадь. Молодой трибун вскочил на нее и полетел дальше.

Теперь он ехал к Альбану, оставляя в стороне Альбалонгу и ее великолепное озеро. Дорога от Ариции шла в гору, которая совершенно закрывала горизонт и лежащий по другой стороне её Альбам. Но Виниций знал, что поднявшись на вершину её он увидит не только Бониллы и Устрин, где ждали его новые лошади, но и Рим; за Альбаном тянулась по обе стороны Антийской дороги ровная, низменная Кампания, по которой к городу сбегали только водопады и здесь ничто уж не заслоняло вида.

- На вершине я увижу огонь, - говорил он себе,

И он снова начал хлестать лошадь. Но он еще не доехал до вершины горы, когда почувствовал на лице своем дуновение ветра и вместе с ним запах дыму ударил ему в нос. А в это время и вершина горы начала покрываться золотым отблеском.

"Зарево!" - подумал Виниций. Но ночь бледнела уже давно, разсвет переходил в день и на всех ближайших холмах играли такие-же золотые и розовые отблески, которые могли одинаково происходить от пожара и от зари. Наконец Виниций достиг вершины и страшное зрелище представилось его глазам.

Вся долина была покрыта дымом, как-бы образующим одно гигантское, висящее над самой землей облако, в котором исчезали города, водопады, виллы, деревни, а в конце этой огромной серой площади на холмах горел город.

Но пожар не имел формы одного горящого столба, как бывает тогда, когда горит в одиночку, хоть-бы и наибольшее здание. Это была скорее длинная, похожая на зарю, лента. Над этой лентой клубился вал дыма, местами совершенно черный, местами отливающий розовым и кровавым цветом, сбившийся, густой и извивающийся, как змея, которая то свертывается, то вытягивается. Этот чудовищный вал, минутами казалось так закрывал огненную ленту, что она иногда я лалас узкой, как тесьма, а иногда она освещала его снизу, обращая нижние клубы его в пламенные волны. И огонь, и дым тянулись с одного конца горизонта до другого, ограничивая его так, как иногда ограничивает его узкая полоса леса. Сабинских гор совершенно не было видно.

Виницию в первую минуту показалось, что горит не только город, но свет целый, и что ни одно живое существо не может спастись из этого океана огня и дыма.

Ветер дул все сильнее со стороны пожара, принося с собой запах гари и дыма, который начинал покрывать даже ближайшие предметы. День наступил и солнце осветило горы, окружающия Альбанское озеро. Но светлозолотые лучи сквозь дым казались какими-то красноватыми и болезненными. Виниций, спускаясь к Альбану въезжал в область все более густого и все менее проницаемого дыма. Сам городок совершенно потонул в нем. Встревоженные жители высыпали на улицу, и страшно было подумать о том, что делается в Риме, когда и здесь уж было трудно дышать.

Отчаяние снова овладело Виницием и ужас опять стал подымать дыбом волосы на его голове. Но он старался подбадривать себя, чем мог. "Не может быть, - думал он, - чтобы город стал гореть сразу. Ветер дует с севера и относит дым только в эту сторону. На другой стороне нет дыма. Часть города, отделенная рекой может быть совершенно уцелела и во всяком случае, если Урс вместе с Лигией доберется до Яникульских ворот, они будут спасены. Также невероятно, чтобы все население погибло и чтобы город, который владеет миром, был стерт с лица земли вместе с жителями своими. Даже в завоеванных городах, где действуют вместе огонь и резня, известное количество людей всегда остается в живых, а поэтому - почему-же должна непременно погибнуть Лигия? Ведь ее охраняет Бог, который сам победил смерть?" - разсуждая таким образом, он снова стал молиться и по привычке давал Христу обеты и обещался принести ему жертвы и дары. Миновав Альбан, все население которого сидело на крышах и деревьях, чтобы видеть Рим, он несколько успокоился и стал хладнокровнее. Он вспомнил также и то, что Лигию охраняет не только Урс и Линн, но также и Петр Апостол. При одном воспоминании об нем новая надежда охватила сердце его. Петр всегда казался ему существом непонятным, почти сверхъестественным. В ту минуту, когда он услыхал Петра в Острании, он произвел на него странное впечатление, о котором он писал Лигии в бытность свою в Антии: каждое слово этого старца казалось ему истиной или должно сделаться истиной.

в пламени. Город мог сгореть, но ни единая искра не упадет на её одежду.

Под влиянием безсонной ночи, бешеной скачки и волнения, Виниция стала охватывать теперь странная экзальтация, и ему все казалось возможным: Петр осенит огонь крестом, разделит его единым словом - и они невредимо пройдут по огненной аллее. Притом Петр знал будущее, а в таком случае как было ему не предостеречь и не вывести из города христиан, а с ними и Лигию. которую он любил, как родное дитя?

И надежда все сильнее стала проникать в сердце Виниция. Он подумал, что если они бегут из города, то он может найти их в Бовилле или встретиться с ними по дороге. Может быть - еще одна минута - и дорогое лицо покажется из-за этого дыма, который все гуще и гуще разстилается по всей Кампаньи.

Ему казалось это тем правдоподобнее, что по дороге он стал встречать все больше людей, которые, покинув город, ехали в Албанския горы, чтобы, спасясь от огня, выбраться скорее и из области дыма. Не доезжая Устрина, он должен был замедлить ход лошади, потому что вся дорога была загромождена. Рядом с пешеходами с пожитками на плечах, встречались навьюченные лошади, мулы, колесницы, нагруженные вещами, наконец и носилки, в которых рабы несли зажиточных граждан. Устрин также был переполнен римскими беглецами, так что сквозь толпу трудно было пробраться. На рынке, у колонн храмов и на улицах толпились беглецы. Там и сям начинали разбивать шатры, под которыми искали пристанища целые семьи. Другие расположились под открытым небом, крича, взывая к богам или проклиная судьбу. В общем ужасе трудно было разспросить о чем-нибудь.

Люди, к которым обращался Виниций, либо совсем не отвечали ему, либо обращали к нему обезумевшие от ужаса глаза, говоря, что гибнет город и мир. Со стороны Рима каждую минуту наплывали новые толпы, состоящия из мужчин, женщин и детей, которые увеличивали замешательство и жалобы. Некоторые, потеряв своих близких в давке, с отчаяньем искали потерявшихся. Другие дрались из-за мест. Шайки полудиких пастухов из Кампаньи также пришли в городок, надеясь услышать новости, или найти добычу среди общого смятенья. Там и сям толпы рабов различных национальностей и гладиаторов начали грабить дома и виллы в городе и драться с солдатами, которые выступили на защиту жителей.

месте, где он прилегает к Палатинскому и Делийскому холмам, но распространился с непонятной быстротой, так что охватил весь центр города. Никогда еще со времени Бренна, город не переживал такого страшного бедствия. "Цирк сгорел весь, также как и окружающия его лавки и дома, - говорил Юний, - Авентийский и Делийский холмы в огне. Пламя окружило Палатинский холм и перешло на Карины"...

Тут Юний, у которого на Каринах была великолепная "инсула", полная произведений искусства, которое он страстно любил, схватил горсть пыли и посыпав главу свою, стал отчаянно стонать. Но Виниций схватил его за плечи:

- И мой дом на Коринах, - сказал" он, - но когда все погибает, пусть гибнет и он. - И потом, вспомнив, что Лигия, следуя его совету могла переселиться в дом Авла, он спросил:

- А vicus Patricius?

- В огне! - отвечал Юний.

Юний взглянул на него с изумлением.

- Что нам до заречной части? - сказал он сжимая руками свои наболевшия виски.

- Мне заречная часть важнее всего Рима! - резко крикнул Виниций.

- Ты проберешься туда разве только через via Portuensis, так как у Авентина тебя задушит жар... Заречная часть?.. Не знаю. Огопь не должен был дойти туда, но может быть в эту минуту уже дошел, - одни боги знают... Тут Юний колебался одну минуту и потом понизив голос сказал:

"Смерть спасающим"! Какие-то люди бегают по городу и бросают в дома горящия головни... А с другой стороны народ возмущается и кричит, что город горит по приказанию. Больше ничего не скажу. Горе городу, горе всем нам и мне! Что делается там, не может рассказать язык человеческий - народ гибнет в огне, убивает друг друга в свалке... Конец Риму!..

И он снова стал повторять: "Горе! горе городу и нам!"

А Виниций вскочил на лошадь и полетел дальше по дороге Антийской.

Но это было скорее протискиванье: целая река людей и колесниц плыла ему навстречу из города. Город лежал теперь перед Виницием как на ладони, объятый чудовищным пожаром... От моря огня и дыма отдавало страшным жаром, а крики людские не могли заглушить шипенья и свиста пламени.