Quo vadis.
Часть пятая.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть пятая. Глава VII. (старая орфография)

VII.

По мере того, как Виниций приближался к стенам, выяснялось, что легче было приехать в Рим, чем пробраться в середину его. По Аптийской дороге трудно было протолкаться - так много было на ней народу. Дома, поля, кладбища, сады и храмы, лежащие по обе стороны её, превратились в лагери. У храма Марса, который находился рядом с porta Арриа, толпа выломала двери, чтобы внутри его найти убежище на ночь. На кладбищах занимали наибольшие гробницы и из за них вели борьбу, которая доходила до кровопролития. Устрин со своим безпорядком едва давал слабое понятие о том, что делалось под стенами города. Исчезло всякое понятие о правах, об обязанностях, о родственных связях, о различии положений. Можно было увидеть рабов палками бьющих граждан. Гладиаторы, опьяненные вином, награбленным в Эмпории, собравшись большими шайками, бегали с дикими криками по придорожным полям, расталкивали людей, мяли и грабили их. Множество варваров, выставленных в городе на продажу, бежало из своих деревянных сараев. Пожар и гибель города были для них концом неволи и часом мщения, и когда местное население, которое в пламени теряло все имущество, с отчаянием простирало руки к богам, моля о спасении, варвары с радостным воем расталкивали толпы, срывали одежду с плеч и похищали молодых женщин. К ним присоединялись рабы, давно уже служащие в Риме, бедняки, не имеющие ничего на теле, кроме шерстяной опаски на бедрах, страшные фигуры из глухих закоулков, которых днем нельзя было нигде встретить и о существовании которых в Риме трудно было предположить. Эта чернь, состоящая из азиатов, африканцев, греков, фракийцев, германцев и британцев, разговаривающая на всех языках, дикая и разнузданная, безумствовала, думая, что пришла минута, когда можно будет вознаградить себя за годы страданий и нужды. Среди этой раскачавшейся толпы при свете дня и огня мелькали шлемы преторианцев, под защитой которых пряталось более мирное население и которые в некоторых местах должны были сами напасть на озверевшую чернь. Виницию приходилось видеть завоеванье городов, но никогда еще глаза его не видали зрелища, в котором отчаяние, слезы, боль, стоны, дикая радость, безумие, ярость и разнузданность смешались вместе в такой безбрежный хаос. Над этой волнующейся обезумевшей толпой бушевал пожар, пылал на холмах самый большой город в мире, охватывая всех своим огненным дыханьем, и окутывая их дымом, из-за которого не видно было уж лазури неба. - Молодой трибун, с громадным усилием, каждую минуту подвергая жизнь свою опасности, достиг наконец ворот Антийских, но тут увидел, что через квартал porta Сарепа пробраться в город ему помешает не только толпа, но и страшный жар, от которого здесь за воротами дрожал весь воздух. Мост у porta Frigenia против храма Bonae Deae еще не существовал и желая пройти за Тибр надо было пробраться до моста Sublicins, т. е. проехать мимо Авентниц, через ту часть города, которая залита была одним сплошным морем пламени. Это было совершенно невозможно. Виниций понял, что он должен возвратиться к Устрину, там съехать с дороги Антийской, переехать реку ниже города и пробраться на via Pertuensis, которая вела прямо в заречную часть. Но и это было нелегко, из-за все увеличивающей сутолоки, господствующей по дороге Антийской. Там надо было очищать себе дорогу, чуть-ли не мечом, а у Виниция оружия не было, так как из Антия он выехал так, как застала его весть о пожаре в вилле цезаря. Но у источника Меркурия он встретил знакомого центуриона преторианцев, который во главе нескольких десятков людей охранял доступ в храм, и Виниций велел ему ехать с собой, а тот узнал трибуна и приближенного августа и не посмел противиться приказанию.

Виниций сам взялся управлять отрядом, и забыв в эту минуту учение Павла о любви к ближнему, расталкивал и давил перед собой чернь с поспешностью, гибельною для тех, кто не успевал во время посторониться. Их преследовали проклятия и целый град камней, но он не обращал на это внимания, стремясь выбраться как можно скорее на свободное место. Но двигаться вперед можно было только с большим затруднением. Люди, которые уж расположились лагерем, не хотели давать дорогу солдатам и громко проклинали цезаря и преторианцев. В некоторых местах чернь принимала угрожающий вид. До слуха Виниция доходили голоса обвиняющие Нерона в поджоге города. Открыто грозили смертью ему и Поппее. Крики: "sannio", "histrio" (шут, актер), "матереубийца!" раздавались повсюду. Некоторые требовали, чтобы его потащили в Тибр, другие говорили, что чаша терпения Рима переполнилась. Очевидно было, что эти угрозы могли превратиться в открытое возмущение, которое могло вспыхнуть каждую минуту, если найдется предводитель. А пока бешенство и ярость толпы обращалось против преторианцев, которые не могли выбраться из тесноты также, и потому, что дорога была загромождена целыми кучами вещей, наскоро спасенными из пожара: сундуки с живностью, дорогая утварь, посуда детския колыбели, постели, колесницы - и носилки. Там и сям дело доходило до столкновений, но преторианцы быстро расправлялись с безоружной толпой. Виниций с трудом пересек дороги Латинскую, Нумидийскую, Ардейскую, Лувинийскую и Остийскую, объезжая виллы, сады, кладбища и храмы, и наконец добрался до городка, который назывался Vicus Alexandri, и за которым переехал Тибр в брод. Здесь было уж свободнее и меньше дыма. От беглецов, в которых однако и здесь не было недостатка, он узнал, что только некоторые переулки заречного квартала объяты пламенем, но, что наверное ничто не устоит перед могуществом огня тем более, что есть люди, которые умышленно поджигают, не позволяют спасать и кричат, что делают это по приказанию. Молодой трибун теперь ни капли не сомневался, что цезарь действительно велел поджечь Рим, - и месть, о которой кричала толпа, казалось ему справедливой. Что-же больше мог сделать Митридат или кто-нибудь из самых завзятых врагов Рима? Мера была переполнена, - безумие стало слишком чудовищным, а жизнь совершенно невозможна. Виниций также верил в то, что час Нерона пробил, что эти развалины, в которые превращается город, должны раздавить чудовищного шута, вместе со всеми его преступлениями. Если-бы нашелся человек достаточно смелый, для того чтобы стать во главе доведенного до отчаяния народа, то это могло случиться через несколько часов. И смелые мысли о мщении стали приходить ему в голову: а если-бы он сделал это? Род Винициев, который до последняго времени насчитывал целые ряды консулов, был известен во всем Риме. Толпе надо было только какое-нибудь имя. Ведь однажды, из-за приговора к смертной казни четырехсот рабов Педания Секунды, дело чуть было не дошло до возмущения и междоусобной войны; что-ж бы было теперь, перед лицом ужасного бедствия, превышающого все те, которые перенес Рим за последние восемь веков. Это призовет квиритов к оружию - думал Виниций, тот несомненно низвергнет

Нерона и сам облечется в пурпур. - И почему-бы ему не сделать этого? Он был самым крепким, храбрым и молодым из всех приближенных августа... Правда в распоряжении Нерона было тридцать легионов, стоящих на границах государства, но разве эти легионы и их предводители не подымутся при вести о сожжении Рима и его храмов?.. А в таком случае он, Виниций, мог-бы сделаться цезарем. Ведь между приближенными августа ходил слух, что предсказатель предвещал Оттону пурпур? Чем он хуже? Может быть и Христос помог-бы ему своим божественным могуществом, может быть это Его внушение? - "О еслибы это было так!" - мысленно взывал Виниций. Он сейчас-бы отомстил Нерону за опасность, которой подвергалась Лигия и за свое собственное безпокойство, водворил-бы справедливость и правду, распространил-бы учение Христа от Евфрата до туманных берегов Британии - и вместе с тем одел-бы Лигию в пурпур и сделал её владычицей земли.

Но эти мысли, промелькнувшия в его голове, как сноп искра, горящого дома, также и потухли, как искры. Прежде всего надо было спасти Лигию. Теперь беда стояла близко перед Вцницием и страха, снова овладел им; при виде огня и дыма, при столкновении с ужасной действительностью, вера в то, что Петр апостол спасет Лигию, совершенно умерла в его сердце. Отчаяние снова овладело им и выбравшись на via Portuensis, ведущую прямо в заречную часть города, он опомнился только у ворот, у которых ему снова повторили то, что говорили ему беглецы, что большая часть этого квартала еще не была захвачена пламенем, хотя в некоторых местах огонь перешел через реку. Однако и эта часть города была вся наполнена дымом и бегущим народом, сквозь который трудно было пробраться потому, что тот кто имел больше времени старался спасти и взять с собой как можно больше вещей. Самая главная дорога, Портовая, была совершенно завалена ими, а у Навмахии Августа возвышались их целые груды. Более тесные переулки, в которых дым скоплялся еще гуще, были просто неприступны. Жители тысячами бежали из них. Виниций по дороге видел ужасающия картины. Не раз, два течения человеческих встречались в узком проходе, напирали друг на друга и боролись друг с другом на смерть. Люди дрались и топтали один другого, родные теряли близких своих и матери с отчаянием призывали детей своих. У Виниция волосы подымались дыбом при мысли об том, что должно было делаться там, где огонь был ближе. Среди крика и шума трудно было разспросить о чем-нибудь или понять вопросы. Минутами из-за реки наплывали новые клубы черного дыма такого тяжелого, что он клубился у самой земли, окутывая собой дома, людей и все предметы, так как окутывает их ночь. Но ветер, поднятый пожаром, разсеивал их - и тогда Виниций мог подвигаться дальше к переулку, в котором находился дом Линна. Зной июльского дня, увеличенный жаром, бьющим от горящих частей города, стал невыносим. Дым разъедал глаза, груди не хватало воздуха. Даже и те жители, которые в надежде на то, что пожар не перейдет реку, до сих пор оставались в домах, теперь стали покидать их - и давка увеличивалась с каждой минутой.

богатой тунике народ узнал в нем приближенного августа и тотчас вокруг него стали раздаваться крики: "Смерть Нерону и поджигателям". - Наступила минута страшной опасности и сотни рук уже простирались к Виницию, но испуганная лошадь понесла его, раздавливая людей, а тут нахлынула новая волна дыма и погрузила в мрак всю улицу. Виниций, видя, что ему не проехать соскочил в конце концов на землю и побежал, скользя вдоль стен и выжидая иногда чтобы бегущая толпа миновала его. В душе он говорил себе, что это напрасный труд. Лигии могло уже не быть в городе, в эту минуту она, может быть, спасалась бегством; легче было найти булавку на берегу морском, чем разыскать ее в этой толкотне и хаосе. Но он хотел, хоть ценой жизни добраться до дома Линна. Иногда он останавливался и протирал глаза. Оторвав край туники он закрыл им нос и рот и бежал дальше. По мере того, как он приближался к реке, зной усиливался. Виниций, зная, что пожар начался у Большого цирка думал сначала, что жаром веет от его развалин, от Forum Boarium и от Velabrium, которые находились неподалеку и также должны были быть охвачены пламенем. Но жар становился невыносим. Какой-то беглец, - последний кого Виниций встретил, - старик на костылях, - крикнул ему: "Не приближайся к мосту Дестия! весь остров в огне"! Действительно, дольше нельзя было обманывать себя. На повороте к Virus Judeorum, на котором стоял дом Линна, молодой трибун среди целых облаков дыма заметил пламя: горел не только остров, но и вся заречная часть города, по крайней мере, другой конец переулка, в котором жила Лигия.

Но Виниций помнил, что дом Линна окружен садом, за которым со стороны Тибра находилось довольно большое незастроенное поле. Эта мысль оживила его надежды. Огонь мог остановиться за пустым местом. В надежде на это, Виниций бежал дальше, хотя каждое дуновение обдавало его не только дымом, но и тысячами искр, которые могли произвести пожар в другом конце переулка и отрезать его от выхода.

Наконец, он сквозь завесу дыма увидал кипарис в саду Линна. Дома, лежащие по ту сторону незастроенного места, уже горели, как костры, - но небольшая "инсула" Линна стояла еще нетронутой. Виниций с благодарностью посмотрел на небо и побежал к ней, хотя даже воздух жег его. Двери были притворены, но он толкнул их и вошел внутрь.

В саду не было ни одной живой души и дом казался также совершенно пустым.

"Может быть, они потеряли сознанье от дыма и зноя", - подумал Виниций.

- Лигия! Лигия!

Ему отвечало молчание. В тишине слышен был только треск далекого огня.

- Лигия!

И вдруг, до слуха его долетел тот грозный голос, который он уж однажды слышал в этом садике. На ближайшем острове очевидно загорелся виварий, который находился неподалеку от храма Эскулапа; в нем заключены были всякие звери, и в том числе львы, которые стали рычать от страха. У Виниция дрожь пробежала по всему телу. Вот уж второй раз, в ту минуту, когда все существо его было занято мыслями о Лигии. раздавались эти страшные голоса, как предвестие несчастия, как странное предсказанье зловещей будущности.

в обмороке, или задохлась от дыма. Виниций вскочил в дом. В небольшом атриуме было пусто и темно от дыма. Ощупав руками двери, ведущия в кубикулы, он заметил мигающий огонек лампады и, приблизившись к нему, увидал ларариум, в котором вместо домашних ларов был крест. Перед этим крестом и теплилась лампада. В голове молодого новообращенного как молния мелькнула мысль, что этот крест посылает ему огонек, с помощью которого можно было отыскать Лигию - и он взял лампаду и стал разыскивать кубикулы. Найдя один из них он отодвинул занавесь, и освещая лампадой стал присматриваться. Но и тут никого не было. Но Виниций был убежден, что напал на кубикул Лигии, так как на гвоздях, вбитых в стену, висела её одежда, а на постели лежало "capitimn", т. е. обтяжная одежа, которую женщины носили прямо на теле. Виниций схватил ее, прижал к губам и перебросив ее через плечо отправился на дальнейшие розыски. Домик был небольшой и Виниций в самый короткий промежуток времени осмотрел не только все комнаты, по даже и погреба. Он нигде не нашел живой души. Было совершенно ясно, что Лигия, Линн и Урс, вместе с другими жителями этого квартала в бегстве должны были искать спасенье от пожара. - "Их надо искать в толпе, за городскими воротами," - подумал Виниций.

Его не слишком удивило, что он не встретился с ними на via Portuensis, потому что они могли выйти из города с противоположной стороны, по направлению к Ватиканскому холму. Во всяком случае они спаслись, по крайней мере от огня. У Виниция гора свалилась с плеч. Правда он видел, с какой страшной опасностью сопряжено было бегство, но мысль о нечеловеческой силе Урса придавала ему бодрости. "Теперь я должен бежать отсюда, - думал он, и через сады Домиция добраться к садам Агриппы. Я там найду их. Дым там не такой сильный, так как ветер дует с Сабинских гор".

Однако подошла минута, когда он должен был подумать о собственном спасеньи, так как волны огня наплывали все ближе со стороны острова и клубы дыма наполнили почти весь переулок. Лампада, которая в доме светила ему, погасла от сквозного ветра. Виниций, выбравшись на улицу, теперь во всю мочь бежал к via Purtuensis, по тому-же направлению, по которому пришел, - а пожар, казалось, гнал его своим огненным дыханьем, то окутывая его все более и более густыми клубами дыма, то обсыпая его искрами, которые падали ему на волосы, на шею и одежду. Туника его стала тлеть в нескольких местах, но он не обращал на это внимания и бежал дальше, боясь того, что дым может задушить его. Он ощущал вкус гари и сажи, горло и грудь его горели, как огонь. Кровь ударяла ему в голову так, что иногда все казалось красным и даже дым казался ему красного цвета. Тогда он говорил себе: "Это живой огонь! лучше мне броситься на землю, и умереть"... Бежать становилось ему все труднее. Голова, шея и плечи его обливались потом и этот пот обжигал его, как кипяток. Если-бы не имя Лигии, которое он мысленно повторял и не её "eapitimn", которым он закрывал себе рот, он упал бы. Но уж через несколько минут он перестал распознавать переулки, по которым бежал. Его понемногу покидало сознанье, он помнил только одно, что он должен бежать, так-как в открытом поле ждет его Ливия, которую обещал ему Петр Апостол. И его вдруг охватила какая-то удивительная, на половину горячешная уверенность, похожая на предсмертное виденье, что он должен увидеть ее, жениться на ней и потом сейчас-же умереть.

Но он бежал уж как пьяный, шатаясь из стороны в сторону. А в это время что-то изменилось в чудовищном огне, охватившем огромный город. Все, что до сих пор еще только тлело, теперь вспыхнуло сразу одним морем пламени, так как ветер уж не приносил нового дыма, а тот который скопился в переулках, разнес бешеный порыв раскаленного воздуха. Этот порыв гнал миллионы искр; так что Виниций бежал как-бы среди огненной тучи. За то он мог лучше видеть перед собой - почти в ту минуту, когда он готов был упасть, он увидал конец переулка. Это придало ему новой силы. Обогнув угол, он очутился в улице, которая вела к via Purtuensis и к полю Кодетанскому. Искры перестали гнать его. Он понял, что если сможет добраться до Портовой дороги, то он будет спасен, даже если он там лишится чувств.

В конце улицы он снова увидал нечто в роде тучи, закрывшей выход. "Если это дым, - подумал он - то я уж не выйду". Он бежал, напрягая последния силы по дороге он сбросил с себя тупику, которая тлела от искр и уж начинала жечь его, как рубашка Несса, - и бежал нагой, имея только на голове и на губах "cupitium" Лигии. Подбежав ближе, он увидел, что то, что он принимал за дым, была пыль, из которой доносились человеческие голоса и крики.

Но тем не менее бежал по направлению к голосам. Все-таки там были люди, которые могли подать ему помощь. В этой надежде, он, еще не добежав, стал кричать изо всех сил и молить о спасении. Это было его последним усилием: у него в глазах все еще больше покраснело, в груди не хватило дыханья, силы оставили его и он упал.

Но его услыхали, или, лучше сказать, заметили, и двое людей двинулись к нему на помощь с сосудами, наполненными водой. Виниций, который упал от истощения, но не потерял сознания, обеими руками схватил сосуд и опустошил его на половину.

- Благодарю, - сказал он, - поставьте меня на ноги, дальше я пойду один.

Другой человек облил ему голову водой и оба не только поставили его на ноги, но подняли с земли и понесли к кучке других, которые окружили его и заботливо осмотрели, не получил-ли он какого-нибудь повреждения. Эта заботливость удивила Виниция.

- Мы разрушаем дома, чтобы пожар не мог достигнуть дороги Портовой, - отвечал один из работников.

- Вы пришли мне на помощь, когда я уж падал. Благодарю нас.

- Мы не можем отказать в помощи, - отозвались несколько голосов.

Тогда Виниций, который с самого утра видел только озверившуюся толпу, разбой и грабеж, пристальнее взглянул на окружающия его лица и сказал:

- Хвала имени Его! - закричал целый хор голосов.

- А Линн?.. - спросил Виниций.

Но дальше он не мог разспрашивать и не разслыхал ответа, так-как от волнения и истощения лишился чувств. Он очнулся уж на поле Кодетанском, в саду, окруженный несколькими мужчинами и женщинами, и первые слова которые он мог проговорить, были:

- Где Линн?

Виниций приподнялся и сел, внезапно увидев перед собой Хилона.

А грек сказал:

- Дом твой, господин, наверное сгорел, так-как Карины в огне, но ты всегда будешь богат, как Мидас. О, какое несчастье! Христиане, сын Сераписа давно предсказывал, что огонь уничтожит этот город... А Линн вместе с дочерью Юпитера отправился в Остраний!.. О! какое несчастие выпало на долю этому городу!..

- Ты видел их? - спросил он.

- Видел, господин!.. Благодарение Христу и всем богам, что я мог отплатить тебе хорошей вестью за твои добрые дела. Но я тебе и еще отплачу, Озирис, клянусь тебе горящим Римом.

На землю опускался вечер, но в саду было светло, как днем, так-как пожар еще усилился. Казалось, что теперь горят уж не отдельные кварталы, но весь город, во всю свою ширину и длину. Пока хватал глаз, небо казалось красным и в мире зачиналась красная ночь.