Quo vadis.
Часть шестая.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть шестая. Глава I. (старая орфография)

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. 

I.

Зарево горящого города так далеко залило небо, что границ его не видно было глазу человеческому. Из-за холмов показался месяц большой и полный, который сразу принял цвет раскаленной меди и, казалось, с изумлением глядел на гибель всемогущого города. В багровых безднах неба светили такия-же багровые звезды, но в противоположность обыкновенным ночам - на земле было светлее, чем на небе. Рим, как исполинский костер, освещал, всю Кампанию. При кровавом отблеске видны были отдаленные холмы, города, виллы, храмы, памятники и акведуки, бегущие к городу со всех окрестных гор, а на акведуках толпы людей, которые или скрылись там от опасности, или смотрели оттуда на пожар.

А тем временем страшная стихия охватывала все новые кварталы. Не оставалось никакого сомнения в том, что какая-то преступная рука поджигает город, так как все новые и новые пожары вспыхивали в местах, лежащих вдали от главного очага. С холмов, на которых Рим был расположен, пламя в виде морских волн сплывало в долины, совершенно застроенные домами в пять и шесть этажей, которые наполнены были лавками, складами, деревянными подвижными амфитеатрами, построенными для различных зрелищ, складами дерева, оливок, хлеба, орехов, шишек пинии, зерном, которым питалось все бедное население, одежды, которую иногда по милости цезаря раздавали голытьбе, гнездящейся по тесным закоулкам. Там пожар, найдя достаточно горючих материалов, превратился чуть-ли не в непрерывный ряд взрывов и с неслыханной быстротой охватывал целые улицы. Люди, расположившиеся лагерем за городом или стоящие на водопроводах, по цвету пламени отгадывали, что горит. Бешеный порыв ветра иногда выносил из огненной пучины тысячи и миллионы раскаленных миндальных и ореховых скорлуп, которые вдруг взлетали кверху, как неисчислимый рой блестящих мотыльков - и с треском лопались в воздухе, или гонимые ветром падали на новые кварталы, на водопроводы и поля, окружающие город. Всякая мысль о спасении казалась безумной; а замешательство все росло, потому что с одной стороны население убегало, через все ворота за городския стены, а с другой на пожар собирались тысячи людей со всех окрестностей - жители маленьких городов, простолюдины и полудикие пастухи Кампании, которых привлекала также надежда на грабеж.

"Рим гибнет!" не сходил с уст толпы; погибель города казалась тогда концом его владычества и вместе с тем разрывом всех уз, которые до тех пор связывали народ в одно целое. А толпа, которая по большей части состояла из рабов и чужестранцев, не была заинтересована во владычестве римском и которую переворот мог только освободить от уз, там и сям принимала угрожающий вид; всюду господствовали грабеж и насилие. Казалось, что только вид гибнущого города сковывает людей и сдерживает резню, которая начнется сейчас-же, как только город превратится в развалины. Сотни тысяч рабов, забывая, что Рим, кроме храмов и стен, обладает, еще несколькими десятками легионов во всех странах света, казалось только и ждали сигнала и вождя. Начали вспоминать имя Спартака, но Спартака не было; вместо этого граждане начали соединяться и вооружаться, кто чем мог. Стали ходить самые не правдоподобные слухи. Некоторые утверждали, что Вулкан по приказанию Юпитера уничтожает город огнем, выходящим из недр земных, другие говорили, что это месть Весты за весталку Рубрию. Люди, убежденные в этом, не хотели ничего спасать и, осаждая храмы, молили богов о милосердии. Но чаще всего повторяли, что цезарь велел сжечь Рим для того, чтобы освободить себя от зловоний, доносящихся из Субуры, и для того, чтобы построить новый город под названием Неронии. При этой мысли народом овладевало бешенство - и если-бы, как это думал Виниций, нашелся предводитель, который захотел-бы воспользоваться этим взрывом ненависти, последний час Нерона пробил-бы целыми годами раньше.

из всех вивариев. Утверждали, что видели на улице львов, с пылающими гривами и взбесившихся слонов и турок, которые мяли людей целыми десятками. В этом во всем была доля правды, так как в нескольких местах слоны, при виде приближающагося пожара разломали виварии и очутившись на свободе бежали в диком смятении в стороны противоположные огню, как буря уничтожая все, что встречалось им на пути. Общественное мнение насчитывало десятки тысяч людей, погибших в огне, и действительно их погибло много. Были такие, которые, в огне потеряв все имущество или всех близких сердцу людей, с отчаяния сами бросались в пламя. Другие задохлись от дыма. В центре города, между Капитолием со одной стороны и Квириналом, Винциналом и Эсквилином с другой, также как между холмами Палатинским и Делийским, где улицы были всего теснее застроены пожар начался в стольких местах сразу, что целые толпы людей, ища спасение, наталкивались на новую стену пламени - и гибли страшной смертью среди огненного потока. В общем страхе, смятении и ужасе никто не знал, в конце концов, куда бежать. Дороги были завалены вещами, а во многих узких местах просто закрыты. Те, которые спасались на рынках и площадях, там, где позднее поставлен был амфитеатр Флавианский, возле храма Земли, портика Ливии и выше, возле храмов Юноны и Люцнна, а также Clivus Virbius и старыми Эсквилинскими воротами, погибли от жара. В тех местах, до которых огонь не дошел, потом были найдены сотни тел, обратившихся в уголь, хотя несчастные часто вырывали каменные плиты и для защиты от жара, на половину зарывались в землю. Почти ни одно из семейств, живущих в городе, не уцелело в полном своем составе и потому возле городских стен, у всех ворот и на всех дорогах слышны были рыданья женщин, выкликающих дорогия имена, погибших в огне или давке.

"Если ты избавитель, то избавь свой алтарь и город!" Но негодование главным образом обращалось против старых римских богов, которые, по понятию народа, должны были заботливее других оберегать город. Они оказались безсильными и потому их оскорбляли. За то когда на via Asinaria показалась процессия египетских жрецов, сопровождающих статую Изиды, которую спасли из храма, находящагося в окрестностях porta Caelimontana, - толпа бросилась к этой процессии, впряглась в колесницу, и довезла ее до самых ворот Антийских, и схватив статую поставила ее в храме Марса, и избила его жрецов, так как они осмелились противиться этому. - В других местах взывали к Серапису, Вакху или Иегове, почитатели которого собравшись из переулков Субуры из-за Тибра, криком и визгом оглашали поля под городскими стенами. Но в криках их звучали ноты как-бы какого-то торжества и поэтому, когда одни присоединялись к хору, прославляющему "Владыку мира", другие, оскорбленные этими радостными возгласами, старались силой заставить их молчать. Кое-где слышно было, как старики, мужчины в цвете лет, женщины и дети пели странные и торжественные песни, смысл которых никто не мог понять, но в которых постоянно повторялись слова: "Се грядет судья в день гнева и казни". Так окружала горящий город эта подвижная и бодрствующая волна людская, как взбаламученное море.

Но ничто не помогало: ни отчаяние, ни богохульство, ни песни. Гибель казалась неизбежной, полной и неумолимой, как предопределение. Рядом с амфитеатром Помпея загорелись склады конопли и веревок, которых во множестве требовалось для цирков, арен и для всевозможных машин, употребляемых во время игр, а вместе с этими складами загорелись и близлежащия постройки, с бочками смолы, которой пропитывались веревки. В продолжение нескольких часов вся эта часть города, за которой лежало Марсово поле, светила таким ярко желтым пламенем, что полу обезумевшим от страха казалось некоторое время, что в общей гибели порядок дня и ночи был также нарушен, и что они видят свет солнца. Во потом сплошной кровавый свет поглотил все остальные краски пламени. Из моря огня к раскаленному небу били как-бы гигантские фонтаны и столбы пламени, разсыпающиеся на верху в огненные листья и перья; ветер разносил их, обращал в золотые нити искр, и нес над всей Кампаньей до самых Албанских гор. Ночь все светлела, казалось, весь воздух был пропитан не только блеском, но и пламенем. Тибр обратился в живую огненную реку. Несчастный город был одним сплошным, адом. Пожар охватывал все большие пространства, брал приступом холмы, разливался по равнинам, затоплял долины, безумствовал, шипел, гремел...