Quo vadis.
Часть шестая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть шестая. Глава II. (старая орфография)

II.

Ткач Макрин, в дом которого принесли Виниция, обмыл его, снабдил одеждой и накормил, после чего молодой трибун, подкрепившись, объявил, что в эту-же ночь начнет дальнейшие розыски Лигии. Макрин, который был христианином, подтвердил слова Хилона, что Линн вместе с старшим пресвитером, Климентом, отправился в Остраний, где Петр должен был окрестить многочисленных новообращенных. В квартале христианам было известно, что присмотр за домом Линн два дня тому назад поручил некоему Гайго. Виницию это послужило доказательством того, что ни Лигия, ни Урс не остались дома и что они также, должно быть, отправились в Остраний.

Мысль эта значительно успокоила его. Линн был человек старый, которому трудно было каждый день ходить из-за Тибра к довольно отдаленным воротам Коллизанским и возвращаться оттуда за Тибр, и потому он, вероятно, поселился на эти несколько дней у кого-нибудь из своих единоверцев за городскими стенами, а "месте с ним Лигия и Урс. Таким образом, они избежали пожара, который в общем не перешел на противоположный склон Эквилина. Виниций во всем этом видел повеление Христа; он почувствовал над собой Его покровительство и "ъ сердцем больше чем когда-нибудь преисполненчым любовью, в душе своей поклялся Ему всей жизнью своей заплатить за эти очевидные знаки Его милосердия.

Тем более спешил он в Остраний. Он отыщет Лигию, отыщет Линна. Петра - и уведет их куда-нибудь далеко, в одно из своих поместий, хотя-бы даже и в Сицилию. Рим горит и через несколько дней от него останется только куча развалин; зачем-же оставаться здесь, среди несчастий и разъяренной черни? Там они будут окружены толпой исправных рабов, сельской тишиной - и будут жить спокойно, под крылом у Христа, благословленные Петром. О! если-бы только найти их!

Но это было дело ne легкое. Виниций помнил, с каким трудом он пробрался с via Арриа за Тибр и как должен был колесить, чтобы дойти до дороги Портовой, а потому решил теперь обойти город с противоположной стороны. По Триумфальной дороге, двигаясь вдоль реки, можно было добраться до самого моста Эмилия, а оттуда, обнимая Пинций, вдоль Марсова поля, мимо садов Помпея, Лукулла и Саллюстия, пройти на via Xumentana. Это была самая короткая дорога, но и Макрин, и Хилон отсоветывали Виницию пускаться в нее. Правда, огонь пока еще не охватил этой части города, но все рынки и улицы могли быть совершенно переполнены людьми и их скарбом. Хилон советовал отправиться через А ge г Vaticanus до самой porta Flamina, там перейти реку и пробраться дальше вдоль стены, за садами Ацнлия к Porta Salaria. После минутного колебания, Виниций согласился последовать этому совету.

Макрин должен был остаться стеречь дом, но постарался достать двух мулов, которые могли пригодиться Лигии и для дальнейшого путешествия. Он хотел также дать им с собой и раба, но Виниций отказался, говоря, что первый встречный отряд преторианцев, который им попадется на дороге, последует его приказанию, как это и было. И через минуту они вместе с Хилоном отправились через Pagus Janiculensis к Триумфальной дороге. На открытых местах и тут были разбиты лагери, но все-таки через них было легче пробраться, потому что большая часть жителей бежала к морю по Портовой дороге. За Сентиманскими воротами путь их лежал между рекой и великолепными садами Домиция, могучие кипарисы которых освещены были красным светом пожара, как-бы заходящей зарею. Дорога становилась свободнее и только иногда им приходилось бороться с толпой крестьян, стекающихся в город. Виниций погонял мула насколько мог, а Хилон, следуя за ним, всю дорогу разговаривал сам с собой:

- Вот теперь пожар остался за нами и греет нам спину. Никогда еще ночью на этой дороге не было так светло. О, Зевс! если ты не пошлешь ливня на этот пожар, и это значит, что ты не любишь Рима. Человеческая сила не потушит этого огня. И это город, которому служила Греция и мир целый! А теперь первый встречный грек может жарить свои бобы в его пепле! Кто мог это предвидеть!.. И не будет уж Рима и владык римских... А тот, кто захочет пойти по развалинам, когда они остынут, и свистать, тот будет свистать безпрепятственно. О боги! свистать над таким всемогущим городом! А ведь свистать можно! потому что груда пеплу, - остается-ли она после костра пастухов или после сгоревшого города - есть только груда пепла, которую рано или поздно развеет ветер.

Разговаривая таким образом он от времени до времени обертывался в сторону пожара и глядел на волны огня, с злобным и вместе с тем радостным лицом, и потом продолжал:

- Гибнет, гибнет! и не будет его уж больше на земле. Куда теперь весь мир будет высылать свой хлеб, свое масло оливковое и свои деньги? Кто будет выжимать из него золото и слезы? Мрамор не сгорает, но разсыпается. Капитолий обратится в развалины и Палатинский холм также обратится в развалины. О! Зевс! Рим был аки пастырь, а другие народы аки овцы. Когда пастырь был голоден, он резал одну из овец, съедал мясо, а тебе, отец богов, приносил в жертву одну шкуру. Кто, о! повелитель туч! будет теперь резать их и в чьи руки отдашь теперь бич пастырский? Ибо Рим горит, отче, так хорошо, как будто ты сам зажег его своим Перуном.

- Спеши! - торопил Виниций, - что ты там делаешь?

- Оплакиваю Рим, господин, - отвечал Хилон. - Такой юпитерский город!..

И некоторое время они ехали молча, прислушивались к гулу пожара и шуму птичьих крыльев. Голуби, которые во множестве водились у вилл и в городках Кампании, и различные дикия птицы с моря и с окрестных гор, очевидно, принимали свет пламя за свет солнца и целыми стаями летели прямо в огонь.

Виниций первый прервал молчанье:

- Где ты был, когда начался пожар?

- Я шел к своему приятелю, Эврицию, господин, - он держал лавку у Большого Цирка, - и размышлял над учением Христа, когда начали кричать: "огонь". Люди столпились около цирка, для того, чтобы спасать его, а также и из любопытства, но когда пламя охватило весь цирк и кроме того стало показываться и в других местах, надо было думать о собственном спасении.

- Ты видел людей, бросающих факелы в дома?

- Чего только я не видел, внук Энея! Видел людей, расчищающих себе дорогу мечом, видел побоища и растоптанные на мостовой человеческия внутренности. Ах, господин, если-бы ты поглядел на это, то подумал-бы, что варвары завоевали город и устроили резню. Люди кричали вокруг, что пришел конец света. Некоторые окончательно потеряли голову и, не думая о бегстве, безсмысленно ждали, пока их не охватит пламя. Другие обезумели, третьи выли от отчаяния, но я видел и таких, которые выли от радости, потому что, господин, много на свете есть злых людей, которые не умеют ценить благодеяний вашего кроткого господства и тех законных прав, в силу которых вы отбираете у всех то, что у них есть и присвоиваете себе. Люди не умеют примириться с волей богов.

Виниций был слишком занят своими собственными мыслями, чтобы заметить иронию, которая звучала в словах Хилона. Дрожь ужаса охватывала его при мысли о том, что Лигия могла находиться в этой толпе, в этих страшных улицах, на которых растаптывались внутренности человеческия. Но, хотя он по крайней мере раз десять разспрашивал Хилона о том, что тот знал, он снова обратился к нему:

- И ты собственными глазами видел их в Острании?

- Видел, сын Венеры, видел девушку, доброго лигийца, святого Линна и Петра Апостола.

- Перед пожаром?

- Перед пожаром, Митро {Персидский бог.}.

Но в душе Виниция зародилось сомнение, не лжет-ли Хилон и, остановив мула, он грозно взглянул на старого грека и спросил:

- Что ты там делал?

Хилон смутился. Правда, ему, как и многим, казалось, что вместе с гибелью Рима приходит конец римскому владычеству, но теперь он был с глазу на глаз с Виницием, и вспомнил, что этот последний под страшной угрозой запретил ему подсматривать за христианами, а в особенности за Линном и Ливией.

- Господин, - сказал он, - отчего ты не веришь мне, что я люблю их? Да! - я был в Острании, так как я на половину христианин. Пиррон научил, меня ценить добродетель больше, чем философию, и потому я все больше льну к людям добродетельным. А притом, о! господин, я беден, и пока ты был в Антии, я часто перемирал от голода над книгами - и часто садился под стены Острании, так как христиане, хотя они и сами бедняки, раздают больше милостыни, чем все другие жители Рима, взятые вместе.

Этот довод показался Виницию удовлетворительным и он менее грозно спросил его:

- И ты не знаешь, где на это время поселился Линн?

- Ты однажды жестоко наказал меня за любопытство, - отвечал грек.

- Господин, - сказал через минуту Хилон, - если-бы не я, ты не нашел-бы девушку, и если мы отыщем ее, ты не забудешь о бедном мудреце?

- Ты получишь дом с виноградником под Америолой, - отвечал Виниций.

- Благодарю тебя, Геркулес! С виноградником? Благодарю тебя! О! да, с виноградником?

Они теперь проезжали мимо Ватиканского холма, который был освещен заревом пожара, по за Навмахией они свернули вправо, чтобы, проехав через поле Ватиканское, приблизиться к реке и, переправившись через нее, добраться до Porta Flaminia. Вдруг Хилон остановил мула и сказал:

Господин! - мне в голову пришла хорошая мысль.

- Говори, - отвечал Вппнций.

- Между холмом Яникульским и Ватиканом, за садами Агриппы, есть подземелья, из которых брали камень и песок, для постройки цирка Нерона. Послушай меня, господин! В последнее время, евреи, которых, как тебе известно, за Тибром много, стали сильно преследовать христиан. Помнишь, еще при Клавдии там были такие безпорядки, что цезарь принужден был изгнать их из Рима. Теперь, когда они возвратились и когда, благодаря покровительству августы, они чувствуют себя в безопасности, они еще сильнее помыкают христианами. Я знаю это! Я видел! Ни один эдикт еще не издан против христиан, но евреи обвиняют их перед префектом в том, что они убивают детей, почитают осла и проповедуют ученье неодобренное сенатом, а сами бьют их, нападают на молитвенные дома так ожесточенно, что христиане должны скрываться от них.

- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Виниций.

- То, господин, что синагоги открыто существуют за Тибром, а христиане, желая избегнуть преследования, должны молиться в тайне и собираются в заброшенных сараях, за городом или в аренариях. Те, которые живут за Тибром, вероятно избрали аренарий, который образовался, благодаря постройки цирка и разных домов вдоль Тибра. Теперь, когда город гибнет, почитатели Христа несомненно молятся. Мы найдем безчисленное множество их в подземельях, потому я советую тебе, господин, по дороге заехать туда.

- Как-же ты говорил, что Линн отправился в Остраний? - нетерпеливо закричал Виниций.

- А ты обещал мне дом с виноградником под Америолой, - отвечал Хилон, - а потому я хочу искать девушку повсюду, где я могу надеяться найти ее. После начала пожара они могли возвратиться за Тибр... Они могли обойти город так, как мы обходим его теперь. У Линна есть дом - может быть он хотел быть ближе к дому, чтобы видеть, не охватит-ли пожар и этот квартал. Если они возвратились, то, господин, клянусь тебе Персефоной, что мы найдем их в подземельях за молитвой, - и в худшем случае получим о них какие-нибудь сведения.

- Ты прав, проводи меня!. - сказал трибун.

Хилон без размышлений свернул влево, в холму. Минуту, склон этого холма был от них скрыт пожаром так, что хотя ближайшия возвышенности были освещены, они сами находились в тени. Миновав цирк, они еще раз повернули налево и вступили в ущелье, в котором было совершенно темно. Но в этой темноте Виниций разглядел сотни мигающих фонариков.

- Это они! - сказал Хилон. - Сегодня их здесь больше, чем когда-бы то ни было, потому что другие молитвенные дома сгорели, или наполнены дымом, как и повсюду за Тибром.

- Да! Я слышу пенье, - сказал Виниций.

оказались окруженными целой толпой людей.

Хилон сошел с мула и подозвав подростка, который шел мимо, сказал ему:

- Я служитель Христа и епископ. Подержи наших мулов и ты получишь мое благословение и отпущение грехов.

И не ожидая ответа он всунул ему в руки поводья, а сам вместе с Виницием присоединился к идущей толпе.

Через минуту они вошли в подземелье и при слабом свете фонарей подвигались по темному коридору, пока не добрались до обширной пещеры, из которой раньше, очевидно, выламывали камень, так-как на стенах видны были свежие осколки его.

он нигде не мог найти, но его окружали лица торжественные и взволнованные. На некоторых можно было прочесть ожидание, тревогу и надежду. Огонь отражался в белках поднятых глаз, пот струился с бледных, как мел, лбов; некоторые пели, другие возбужденно повторяли имя Христа, третьи ударяли себя в грудь. Было очевидно, что с минуты на минуту они ждут чего-то необычайного.

Но вот пение смолкло и над собравшимися в нише, образовавшейся от вынутого огромного камня, показался знакомый Виницию Крисп с полубезсознательным, бледным, фанатичным и суровым лицом. Глаза всех обратились к нему, как-бы в ожидании слова подкрепления и надежды, а он, благословив всех собравшихся, стал говорить поспешно, голосом почти переходящим в крик:

- Кайтесь в грехах ваших, потому что час ваш пришел. Ибо на город преступлений и разврата, на новый Вавилон Господь ниспослал огонь губительный. Пробил час суда, гнева и бедствия... Господь предвещал пришествие свое и вы скоро увидите Его! Но Он не придет уж, аки Агнец, который пролил кровь свою за грехи ваши, но как Страшный Судья, который по справедливости своей ввергает в бездну грешников и неверных... Горе миру и горе грешникам, так-как для них уж не будет милосердия... Я вижу Тебя, Христос! Звезды как дождь падают на землю, солнце меркнет, педра земли разверзаются и мертвые возстают, а Ты грядешь среди звуков трубных и полчищ ангелов, среди громов и молний. Я вижу и слышу Тебя, Христос!

Он смолк и подняв лицо, казалось вглядывался во что-то отдаленное и страшное. И в эту минуту в подземелье раздался глухой удар грома - один, другой... десятый. То разваливалась в городе целая улица горящих домов. Но большинство христиан приняло этот грохот за видимый признак того, что страшный час пришел, так-как вера во второе пришествие Христа была и без того распространена между ними, а теперь она усилилась еще под влиянием пожара города. И тревога охватила всех собравшихся. Многие голоса стали повторять: "судный день!.. пришел". Некоторые руками закрывали лица, убежденные, что земля сейчас содрогнется в её основании и что из недр её выйдут чудовища адския и бросятся на грешников. Другие кричали: "Христос, сжалься! Искупитель, будь милосерден!.." Третьи громко каялись в грехах, четвертые, наконец, бросались друг-другу в объятья, чтобы в страшную минуту иметь рядом с собой какое-нибудь близкое сердце.

Но были и такие, лица которых, как-бы взятые уж на небо, озаренные неземной улыбкой, не выказывали страха. Кое-где послышались причитанья, то люди вч" религиозном экстазе стали выкрикивать непонятные слова на непонятных языках. Кто-то из темного угла закричал: "Проснись, кто спит!" - И над всем царил крик Криспа: "Бдите, бдите!" Но по временам все погружалось в молчанье, как будто все, удерживая в грудях дыханье, ждали того, что будет. И тогда слышен был отдаленный грохот разваливающихся домов, а после этого снова раздавались стоны, молитвы, причитанья и крики: "Искупитель, сжалься!" Иногда Крисп заглушал всех и кричал: "Отрекитесь от земных сокровищ, потому что скоро у вас не будет земли под ногами, отрекитесь от земных привязанностей, потому что Господь обречет на гибель тех, которые жен и детей любили больше, чем Его. Горе тому, кто полюбил творенье больше Творца! - горе сильным, горе блудникам, горе расточителям! горе мужу, жене и младенцу!.."

дыханье и полный ужаса шепот: "Иисус, Иисус, Иисус!" да изредка детский крик. И вдруг над распростертой толпой людей раздался чей-то спокойный голос:

- Мир с вами!

То был голос Петра апостола, который только-что вошел в пещеру. При звуке его голоса страх исчез в одно мгновенье, как исчезает страх в стаде, когда появляется пастух. Люди поднялись с земли, ближайшие прижимались к его коленам, как-бы ища защиты под его крыльями, а он простер над ними руки и сказал:

будет Его милосердие - и вы умрете с именем Его на устах ваших - мир с вами!

После грозных и безжалостных речей Криспа, слова Петра упали, как бальзам на сердца присутствующих. Вместо страха перед Богом, душой овладела любовь к Богу. Люди эти обрели того Христа, которого полюбили по рассказам апостольским, т. е. не безжалостного судью, а кроткого и долготерпеливого Агнца, милосердие которого во сто раз превышало злость людскую. Все почувствовали облегчение и надежда вместе с благодарностью к Апостолу переполнила все сердца. С разных сторон слышались голоса: "Мы овцы твои, паси нас!" Ближайшие говорили: "Не покидай нас в день гнева!" и люди падала перед ним на колени. Увидя это, Виниций приблизился, схватил край его плаща и преклонив голову, сказал:

Петр положил ему руку на голову.

- Надейся, - сказал он, - и иди за мной.