Quo vadis.
Часть девятая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть девятая. Глава II. (старая орфография)

II.

Тем временем солнце опустилось к горизонту и казалось все растопилось в вечерних зорях. Зрелище было окончено. Народ начинал покидать амфитеатр и выходить через вомитории на площадь, только приближенные августа медлили, ожидая пока отхлынет толпа народа. Делая кучка их, покинув свои места, собралась у подиума, в котором цезарь снова показался, чтобы выслушивать похвалы. Хотя зрители не щадили рукоплесканий в честь его, для него это не было достаточным, так как он ожидал восторга, доходящого до безумия. Напрасно теперь гремели в честь его хвалебные гимны, напрасно весталки целовали его "божественные" руки, а Рубрия склонилась к нему так, что рыжая голова его касалась груди её. Нерон был недоволен и не умел этого скрыть. Его удивляло и безпокоило также то, что Петроний хранил молчание. Какое-нибудь одобрительное и вместе с тем удачное слово из уст его было-бы для Нерона большим утешением в эту минуту. Наконец, не в силах будучи вытерпеть, он кивнул Петронию, и когда этот последний вошел в подиум, Нерон сказал:

- Скажи...

А Петроний холодно ответил:

- Я молчу, потому что не могу найти слов. Ты превзошел самого себя.

- Мне тоже это казалось, но, однако, этот народ?..

- Разве ты можешь требовать от этих выродков, чтобы они понимали поэзию.

- Но значит и ты заметил, что меня отблагодарили не так, как я этого заслужил?

- Потому, что ты выбрал неподходящую минуту.

- Почему?

- Потому, что люди, затуманенные испарениями крови, не могут внимательно слушать.

Нерон сжал кулаки и сказал:

- Ах, эти христиане! Они сожгли Рим, а теперь вредят и мне. Какое-же наказание измыслить для них еще?

Петроний заметил, что он пошел неверным путем и что слова его производят впечатление обратное тому, которое он думал произвести, а потому, желая обратить внимание цезаря в другую сторону он наклонился к нему и шепнул:

- Песнь твоя - чудесна; но я сделаю тебе только одно замечание: в четвертом стихе третьей строфы метрика оставляет желать лучшого.

А лицо Нерона залил румянец стыда, как будто его словили на постыдном деле. Он с испугом взглянул и также тихо отвечал:

- Ты все заметишь!.. Я знаю!.. Я переделаю!.. Но никто больше не заметил? правда?.. А ты, ради всех богов, не говори никому... если... тебе дорога жизнь...

А Петроний нахмурил брови и ответил как-бы с взрывом скуки и неудовольствия:

- Ты можешь, божественный, осудить меня на смерть, если я мешаю тебе, но ты не пугай меня ею, так как боги лучше всего знают, боюсь-ли я ее.

И говоря это, он стал прямо глядеть в глаза цезаря:

"Плохой знак!" подумал Петроний.

- Я хотел пригласить вас всех сегодня на пир, - продолжал Нерон, - но теперь я запрусь и буду отделывать этот проклятый стих третьей строфы. Кроме тебя, эту ошибку мог заметить еще Сенека, а может быть и Секунд Каринат, но я от них сейчас отделаюсь.

Сказав это, он позвал Сенеку и сказал ему, что он высылает его, вместе с Акратом и Секундом Каринатом, в Италию и другия провинции за деньгами, которые он приказывает им собирать с городов, с деревень, с храмов, словом, отовсюду, где их можно будет найти или выжать. Но Сенека, который понял, что ему поверяют дело, достойное грабителя, святотатца и разбойника, отвечал отказом:

- Я должен ехать в деревню, господин, - и там ждать смерти, так как я стар и нервы мои больны.

Гиберейские нервы Сенеки, более сильные, чем нервы Хилона может быть и не были больны, но здоровье его было вообще плохо, так как он походил на тень и голова его за последнее время совершенно побелела.

А Нерон, взглянув на него, подумал, что, может быть, действительно ему уж не долго придется ждать смерти Сенеки, - и отвечал:

- Я не хочу вредить тебе, посылая в дорогу, если ты болен, но из любви к тебе я желаю тебя иметь близко, а потому ты, вместо того, чтобы уехать в деревню, запрешься в своем доме и не будешь покидать его.

А потом Нерон разсмеялся и продолжал:

- Если я пошлю только Акрата и Карината, то это будет тоже что напустить волков на овец. Кого я назначу над ними?

- Назначь меня! - сказал Домицей Афир.

- Нет! Я не хочу подвергать Рим гневу Меркурия, которого ты пристыдишь своими злодействами. Мне нужен какой-нибудь стоик, в роде Сенеки, или в роде моего нового приятеля Хилона.

Сказав это, он стал оглядываться и спросил:

- А где делся Хилон?

А Хилон, который отрезвившись на свежем воздухе, возвратился в амфитеатр к песне цезаря, протиснулся и сказал:

- Я здесь, светлый плод солнца и луны. Я был болен, но твое пение излечило меня.

- Я пошлю тебя въАхайго, - сказал Нерон. - Ты, должно быть, знаешь всякий последний грош, который есть в каждом храме.

- Сделай это, Зевс, а боги сложат тебе такую дань, какую никогда еще никому не слагали!

- Я-бы сделал это, но я не хочу лишать тебя зрелища игр.

- Ваал!.. - сказал Хилон.

- Нет, господин! Не лишай этого мужественного грека вида игр.

- Но избавь меня, господин, от вида этих крикливых капитолийских гусей, мозги которых взятые вместе не наполнили-бы одной желудиной скорлупы, - возразил Хилон. - Я пишу теперь, первородный сын Аполлона, гимн по-гречески в честь твою, а потому я хотел-бы провести несколько дней в храме муз, чтобы молить их о вдохновении.

- О, нет! - закричал Нерон. - Ты хочешь открутиться от будущих зрелищ. Этого не будет.

- Клянусь тебе, господин, что я пишу гимн.

- Тогда ты будешь писать его по ночам. Моли Диану о вдохновении, - ведь она сестра Аполлона.

Хилон опустил голову, со злостью поглядывал на присутствующих, а цезарь обратившись к Сенециону и к Сцилию Нерулину сказал:

- Представьте себе, что из христиан, предназначенных на сегодня, мы едва успели покончить с половиной.

На это старый Аквилик Регул, великий знаток всего того, что касалось амфитеатров, подумав минуту, ответил:

- Эти зрелища, на которых люди выступают sine armiss et sine arte, продолжаются почти столько-же, но менее занимательны.

- Я велю давать им оружие, - отвечал Нерон.

Но суеверный Ватиний, вдруг очнулся от задумчивости и таинственным голосом спросил:

- Заметили-ли вы, что, умирая они видят что-то? глядят вверх и умирают, как-бы без страданий; я уверен, что они что-то видят...

Сказав это, он поднял глаза к верху амфитеатра, над которым уж ночь стала набрасывать свой "веларий", испещренный звездами. Остальные ответили Ватинию смехом и шуточными предположениями того, что могут видеть христиане в минуту смерти.

А тем временем цезарь дал знак рабам, державшим факелы, и покинул цирк, а за ним стали выходить весталки, сенаторы, сановники и приближенные его.

Ночь была светлая и теплая. Перед цирком сновала еще толпа, желавшая видеть отъезд цезаря, - но какая-то угрюмая и молчаливая. Там и сям раздались одинокия рукоплесканья, но сейчас-же смолкли.

Из "сполария" скрипучия телеги все еще вывозили кровавые останки христиан.

Петроний и Виниций шли молча. И только тогда, когда они уж были вблизи от виллы, Петроний спросил:

- Думал-ли ты о том, что я говорил тебе?

- Да, - отвечал Виниций.

собственной жизни... И сегодняшний день еще больше утвердил меня в моем намерении.

- Да заплатит тебе Христос!

- Увидишь!

Разговаривая таким образом, они очутились пред дверями виллы и вышли из носилок. В эту минуту какая-то темная фигура приблизилась к ним и спросила:

- Это ты, благородный Виниций?

- Да, - отвечал трибун: - Что тебе надо?

- Я Назарий, сын Мириам: я пришел из тюрьмы и принес тебе вести о Лигии.

Виниций оперся рукой на плечо его и при свете факелов стал глядеть ему в глаза, не в силах будучи выговорить ни единого слова, но Назарий отгадал замирающий на губах его вопрос и ответил:

- Она еще жива, Урс прислал меня к тебе, господин, чтобы я сказал тебе, что в жару она молится и повторяет имя твое.

А Виниций отвечал:

- Хвала Христу, который может возвратить мне ее.

А потом, взяв Назария, он провел его в библиотеку, куда через минуту пришел и Петроний, чтобы слышать разговор их.

- Болезнь спасла ее от поруганья, так как злодеи боятся, - говорил молодой человек. - Урс и лекарь Главк день и ночь охраняют ее.

- Сторожа остались те-же?

- Да, господин, и она находится в их комнате. Те заключенные, которые находились в нижней тюрьме, умерли от лихорадки, или задохлись от духоты.

- Кто ты? - спросил Петроний.

- Благородный Виниций знает меня. Я сын вдовы, у которой жила Лигия.

- Ты христианин?

Молодой человек вопрошающе взглянул на Виниция, но заметив, что этот последний молится в эту минуту, поднял голову и сказал!

- Да.

- Каким образом можешь ты входить в темницу?

Петроний стал внимательнее приглядываться к красивому лицу молодого человека, к его голубым глазам и черным курчавым волосам, а потом спросил:

- Из какой ты страны!

- Я галилеянин, господин.

- Хотел-бы ты, чтобы Лигия была свободна?

Молодой человек поднял глаза к небу:

- Да, если-бы даже я должен был сам умереть потом.

В эту минуту Виниций перестал молиться и сказал:

- Скажи сторожам, чтобы они положили ее в гроб, как мертвую. Ты подберешь помощников, которые вместе с тобой вынесут ее ночью. По близости Смрадных долин вы найдете ожидающих с носилками людей, которым вы передадите гроб. Сторожам обещай от меня, что я дам им столько золота, сколько они могут унести в плащах своих.

И в то время, как он говорил это, лицо его потеряло свое обычное выражение мертвенности, - в нем пробудился солдат, которому надежда возвратила прежнюю энергию. А Назарий вспыхнул от радости и, подняв руки к небу, закричал:

- Да пошлет ей Христос выздоровление, так как она будет свободной.

- Ты думаешь, что сторожа согласятся на это? - спросил Петроний.,

- Они, господин? Только-бы они были уверены в том, что их не ждут наказанье и муки.

- Да! - сказал Виниций, - сторожа соглашались даже на её побег, тем более позволят они вынести ее, как умершую.

- Правда, есть человек, - сказал Назарий, - который с помощью раскаленного железа удостоверяется в том, действительно-ли умерли те, кого мы выносим. Но и тот берет по несколько сестерций за то, чтобы не трогать железом лица умерших. А за один аврей согласится притронуться не к телу, а к гробу.

- Скажи ему, что он получит целую капсу авреев, - сказал Петроний. - Но удастся-ли тебе набрать верных помощников?

- Мне удастся набрать таких, которые за деньги готовы будут продать собственных жену и детей.

- Где ты найдешь их?

- В самой тюрьме, или в городе. Сторожа, раз уже подкупленные, впустят кого угодно.

- В таком случае введи меня, как наемника, - сказал Виниций.

"Ни у тюрьмы, ни у Смрадных долин! - говорил он. Надо, чтобы все, - и цезарь, и Тигеллин - были убеждены, что она умерла, иначе они в ту-же минуту начнут преследования. А подозрения их можно усыпить только тем, что тогда, когда ее увезут в горы Албанския, или дальше, - в Сицилию, мы останемся в Риме. Через неделю или две ты заболеешь и позовешь лекаря самого Нерона, который повелит нам ехать в горы. Тогда вы встретитесь, а потом... - Тут Петроний задумался на минуту и, махнув рукой, сказал:

- Потом наступят, может быть, другия времена!

- Да смилуется над ней Христос, - сказал Виниций, - ты говоришь о Сицилии, а она больна и может умереть...

- А тем временем, мы поскорее устроим ее. Ее вылечит воздух, если мы вырвем ее из темницы. Жалко, что у тебя нет в горах какого-нибудь арендатора, которому-бы ты доверял.

- Нет, у меня есть! Есть! - поспешно отвечал Виниций. Около Кориода есть верный человек, который носил меня на руках, когда я был ребенком и который любит меня и по-сейчас.

Петроний подал ему таблички.

- Напиши ему, чтобы он завтра приехал сюда. Я пошлю сейчас-же гонца.

Сказав это, Петроний позвал заведывающого атрием и дал ему сответственные приказания. Через несколько минут верховой раб отправлялся на ночь в Кориол.

- Я хотел-бы, - сказал Виниций, - чтобы Урс сопровождал ее в дороге... Я был-бы спокойнее.

- Господин, - сказал Назарий, - это человек нечеловеческой силы, который выломает решетки и пойдет за ней. Над пропастью, в высокой стене, есть одно окно, под которым стража не стоит. Я принесу Урсу веревку, а остальное он сделает сам.

- Клянусь Геркулесом, - сказал Петроний, - пусть освобождается как ему нравится, но только не вместе с ней и не через два или три дня после нея, так как пойдут за ним и откроют её убежище. Клянусь Геркулесом! Вы хотите погубить ее и себя. Я запрещаю вам говорить ему что-нибудь о Кориоле, - или я умываю руки.

Они оба согласились с справедливостью его замечаний и замолкли. Потом Назарий начал прощаться, обещаясь придти завтра до разсвета.

Он надеялся, что ему удастся уговориться со сторожами еще в эту ночь, но перед тем, он хотел еще навестить свою мать, которая в это страшное, опасное время ни минуты не была спокойна на его счет.

Подумав, он решил не искать помощников в городе, но выбрать и подкупить одного из тех, которые вместе с ним выносили трупы из темницы.

Перед самым отходом, он остановился еще раз и, отозвав Виниция в сторону, стал шептать ему:

- Господин, не говори никому о нашем предприятии, даже матери моей, - но Петр Апостол обещал придти к нам в амфитеатр и ему я все скажу.

- В этом доме ты можешь говорить громко, - отвечал Виниций. Петр апостол был в амфитеатре вместе с людьми Петрония. Но я сам пойду вместе с тобой.

Он приказал подать себе плащ раба, и они оба вышли.

Петроний глубоко вздохнул.

- Я хотел, - думал он, - чтобы она умерла от этой лихорадки, так как для Виниция это было-бы менее страшно. Но теперь я готов принести Эскулапу в жертву золотой треножник, чтобы она только выздоровела... Ах! ты, Агенобарб, ты хочешь устроить себе зрелище из страданий возлюбленного. Ты, августа, прежде всего позавидовала красоте этой девушки, а теперь ты готова была-бы пожрать ее за то, что погиб твой Руфий... Ты, Тигеллин, хочешь погубить ее из злости ко мне!.. Посмотрим. Я говорю вам, что ваши глаза не увидят ее на арене, так как или она умрет собственной смертью, или я вырву ее у вас, как у псов. И вырву ее так, что вы даже не узнаете этого, а потом: сколько-бы раз я на вас ни взглянул, столько раз я буду думать: вот дураки, которых хорошо провел Кай Петроний.

На дворе ветер нагнал тучи со стороны Соракты и неожиданная буря сменила тишину чудной летней ночи. От времени до времени, гром гремел на семи холмах, - а Петроний и Эвника, - возлежа рядом за столом, слушали деревенского поэта, который на певучем дарийском наречии воспевал любовь пастухов, а потом, успокоенные, они стали приготовляться к сладкому отдыху.

Но Виниций возвратился еще перед этим. Петроний, узнав об его возвращении, вышел к нему и спросил:

- Ну что?.. Не уговорились-ли вы еще в чем-нибудь? и пошел-ли Назарий в темницу?

- Да, - отвечал молодой человек, раздвигая волосы, смокшие от дождя. - Назарий пошел уговориться со сторожами, а я видел Петра, который повелел мне молиться и верить.

- Это хорошо. Если все пойдет так, как мы думаем, то в следующую ночь ее можно будет вынести...

- Арендатор с людьми своими должен быть здесь до-света.

- Дорога не длинная. Отдохни теперь.

Но Виниций упал на колени в своем кубикуле и стал молиться.

Арендатор Нигер прибыл из-под Кориоля еще перед восходом солнца, и привел с собой, согласно желанию Виниция, мулов, носилки и четырех верных людей, выбранных среди Британских рабов, которых он предусмотрительно оставил на постоялом дворе в Субуре.

Виниций, который бодрствовал всю ночь, вышел к нему на встречу, а Нигер взволновался при виде молодого господина своего, и целуя руки и глаза его сказал:

- Дорогой мой, ты верно болен, или горести высосали кровь твою, потому что я едва мог узнать тебя при первом взгляде!

Виниций вошел во внутреннюю колонаду, именуемую "ксистом" - и там поведал ему тайну. Нигер внимательно слушал его и на его грубом, загорелом лице выразилось сильное волнение, которым он даже не старался овладеть.

- Итак, она христианка? - воскликнул он.

И он стал пристально глядеть в лицо Виниция, а тот очевидно отгадал, о чем спрашивает его взгляд селянина, так-как отвечал:

- И я христианин.

Тогда в глазах Нигера блеснули слезы; он молчал минуту, а потом подняв кверху руки, сказал:

- О благодарю тебя, Христос, за то, что ты снял пелену с самых дорогих для меня на свете глаз.

И он обнял голову Виниция, и плача от счастья, стал целовать его чело.

Через минуту пришел Петроний и привел с собой Назария.

И действительно, вести были хорошия. Прежде всего лекарь Главк ручался за жизнь Лигии, хотя у нея была та самая тюремная лихорадка, от которой в Тулиане и в других тюрьмах ежедневно гибли сотни людей. Что касается сторожей и человека, который раскаленным железом свидетельствовал мертвых, то это не представляло никаких затруднений. Помощник, Аттис, был также уж подговорен.

- Мы сделали отверстия в гробе, чтобы больная могла дышать, - сказал Назарий. Вся опасность в том, чтобы она не вздохнула или не отозвалась в ту минуту, когда мы будем проходить мимо преторианцев. Но она очень ослабела и с утра лежит с закрытыми глазами. Впрочем, Главк даст ей усыпительный напиток, который он составит сам из принесенных много лекарств. Крышка гроба не будет прибита. Вы легко подымете и возьмете больную в носилки, а мы положим в гроб меток с песком, который вы должны иметь наготове.

Виниций, слушая эти слова, был бледен, как полотно, но слушал с таким напряженным вниманием, что, казалось, отгадывал наперед, что Назарий должен был рассказать.

- Не будут-ли уносить другия тела из тюрьмы? - спросил Петроний.

- Сегодня ночью умерло около двадцати человек, а до вечера умрет еще несколько, отвечал Назарий; - мы должны будем идти с целой процессией, но мы будем медлить, чтобы остаться позади. На первом перекрестке мой товарищ нарочно захромает. Таким образом мы значительно отстанем от других. А вы ждите нас около маленького храма Либитины. Хоть-бы Бог послал темную ночь.

- Бог пошлет, - сказал Нигер. - Вчера вечер был светлый, а потом вдруг поднялась буря. Сегодня снова погода хорошая, но с самого утра было парно. Теперь каждую ночь будут дожди и грозы.

- Вы идете без света? - спросил Виниций.

- Факелы несут только впереди. А вы на всякий случай будьте у храма Либитины, как только стемнеет; хотя мы обыкновенно выносим трупы только перед самой полночью.

И они смолкли, слышалось только учащенное дыхание Виниция.

Петроний обратился к нему:

- Мы говорили вчера, что будет лучше, если мы оба останемся дома. Но теперь я вижу, что мне самому трудно будет высидеть дома... В конце концов, если-бы речь шла о побеге, надо было-бы наблюдать большую осторожность, но как скоро ее вынесут в виде мертвой, мне кажется, что подозрение никому не придет в голову.

- Да! да! - отвечал Виниций, - я должен там быть. Я сам выну ее из гроба...

- Когда раз она будет в моем доме под Кориолом, - я отвечаю за нее, - сказал Нигер.

Разговор кончился на этом.

Нигер отправился на постоялый двор, к своим людям. Назарий, захвативши под туникой кошелек с золотом, возвратился в темницу. Для Виниция начался день, полный безпокойства, тревоги, ожидания и лихорадочного состояния.

- Это дело должно удаться, так-как оно хорошо задумано, - говорил ему Петроний. - Лучше нельзя было-бы всего этого устроить. Ты должен принять вид огорченного и ходить в темной тоге. Но цирка ты не должен покидать. Пусть тебя все видят... Все так обдумано, что ошибки произойти не может. Но! Ты вполне уверен в своем арендаторе?

- Он христианин! - отвечал Виниций.

Петроний взглянул на него с изумлением, а потом пожимая плечами, заговорил как-бы сам с собой:

- Клянусь Поллуксом! как это распространяется!.. И как обхватывает души людския!.. Под страхом этого, люди отрекутся от всех богов римских, греческих и египетских. Как это странно... Клянусь Поллуксом!.. Если-бы я верил, что хоть что-нибудь еще на свете зависит от богов наших, я каждому из них обещал-бы принести в жертву по шести быков, а капитолийскому Юпитеру - двенадцать... Но и ты не щади обещаний Христу своему...

И они разошлись. Петроний возвратился в кубикул. Виниций отправился глядеть на темницу, а оттуда пошел на склон Ватиканского холма, к той хижине землекопа, в которой Апостол крестил его. Ему казалось, что в этой хижине Христос выслушает его скорее, чем где-бы то ни было, и отыскав ее и бросившись на землю, он вылил все муки своей наболевшей души в мольбе о жалости и так отдался молитве, что забыл, где он находится и что с ним делается.

Уж после полудня его разбудил звук труб, доходивший из цирка Нерона. Тогда он вышел из хижины и стал глядеть вокруг себя глазами, как-будто только-что пробудившимися от сна. Было жарко и тишина только изредка прерывалась звуком труб и неистовым треском полевых кузнечиков. В воздухе парило. Небо над городом было еще голубое, но над Сабинскими горами и над берегом сбирались темные тучи.

Виниций возвратился домой. В атрии его ожидал Петроний.

- Я был на Палатинском холме, - сказал он. - Я нарочно показался там и даже сел играть в кости. У Аниция будет вечером пир; я обещал ему, что приду, но только после полуночи, так-как я должен выспаться; а хорошо было-бы если-бы и ты пошел!

- Не было никаких известий от Нигера или от Назария? - спросил Виниций.

- Нет, мы увидим их только в полночь. Ты заметил, что начинается буря.

- Да!

- Завтра должно быть представление из распятых христиан; но, может быть, дождь помешает.

Сказав это, Петроний приблизился к Виницию и, прикоснувшись к его плечу, сказал:

- Но ее ты не увидишь на кресте, а увидишь в Кориоле. Клянусь Кастором! за все геммы Рима я не отдам той минуты, в которую мы освободим ее. Уж близок вечер...

И, действительно, вечер надвигался, и темнота стала окутывать город раньше, чем обыкновенно, так-как тучи закрыли все небо. С наступлением ночи пошел сильный дождь, который, падая на раскаленные за день камни, наполнил мглой все улицы города. А потом то вдруг наступала тишина, то снова шли короткие ливни.

- Спешим! - сказал, наконец, Виниций. - Может быть, из-за бури тела мертвых вывезут раньше, чем обыкновенно.

И, взяв галльские плащи с капюшонами, они вышли через садовую дверь на улицу.

Петроний вооружился коротким римским ножом, именуемым "sica", который он всегда брал с собой в ночные путешествия.

Улицы по случаю грозы были пусты. От времени до времени молния разрывала тучи, освещая на минуту свежия стены вновь выстроенных или еще строющихся домов и мокрые каменные плиты, которыми вымощены были улицы. При этом свете, после довольно длинной дороги, они увидели, наконец, горку, на которой стоял маленький храм Либитинии, и под горкой группу, состоящую из лошадей и мул.

- Нигер! - тихо позвал Виниций.

- Я здесь, господин! - сквозь шум дождя откликнулся голос.

- Все готово?

- Да, дорогой! Мы были на месте, как только стемнело. Но спрячьтесь от дождя, так как вы промокните насквозь. Какая гроза! Мне кажется, что должен пойти град.

И действительно, опасения Нигера оправдались, так как скоро стал сыпать град, сначала мелкий, а потом все более и более крупный. В воздухе тотчас-же похолоднело.

- Если даже нас кто-нибудь увидит, - сказал Нигер, - то мы не возбудим ничьих подозрений, потому что мы похожи на людей, которые хотят переждать бурю. Но я боюсь, чтобы вынос тел не отложили до завтра.

- Град не будет долго падать, - сказал Петроний. - Мы должны ждать, хотя-бы до самого разсвета.

И они, действительно, ждали, прислушиваясь, не долетит-ли до них хоть отдаленный звук шагов.

Град прекратился совершенно, но скоро потом снова стал шуметь ливень. Минутами подымался ветер и нес со стороны Смрадных долин страшный запах разлагающихся тел, которых погребали не глубоко и очень небрежно.

Вдруг Нигер сказал:

- Я вижу сквозь мглу, огонь... один, два, три... это факелы!

И он обратился к людям:

- Присмотрите, чтобы мулы не испугались.

- Идут! - сказал Петроний.

Нигер стал креститься и молиться. А тем временем мрачная процессия все приближалась и, наконец, поровнявшись с храмом Либитинии, остановилась.

Петроний, Виниций и Нигер добрались до горки, не понимая, что это значит. Но те остановились только за тем, чтобы завязать себе рот и уши тряпками, для защиты от удушливого смрада, который у самых "puticuli" был прямо невыносим, а потом подняли носилки с гробами и пошли дальше.

Только один гроб остановился у храма.

Виниций подскочил к нему, а за ним Петроний, Нигер и два британских раба с носилками. Но они еще не успели добежать, когда из темноты послышался голос Назария, полный страданья:

* * *

Петроний, возвращаясь домой, был мрачен, как буря, и даже не пробовал развлекать Виниция. Он понимал, что о спасении Лигии из Эсквилинской тюрьмы и речи быть не могло. Он догадывался, что, вероятно, ее перевели из Тулиана для того, чтобы она не умерла от лихорадки и не избегла-бы предназначенного ей амфитеатра. Но это значило также, что за ней смотрели и сторожили ее внимательнее, чем других. Петронию до глубины души жаль было и ее, и Виниция, но кроме того его точила и та мысль, что первый раз в жизни ему что-то не удавалось и что первый раз он остался побежденным в борьбе.

- Фортуна, кажется, покинула меня, - говорил он себе, - но боги ошибаются, если думают, что я соглашусь на такую, например, жизнь, как его!

И он взглянул на Виниция, который глядел на него расширенными зрачками.

- Что с тобой? У тебя лихорадка? - спросил Петроний.

- А я верю, что Он может возвратить мне ее.

Над городом утихали последние раскаты грозы.

КОНЕЦ ДЕВЯТОЙ ЧАСТИ.