Quo vadis.
Часть десятая.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть десятая. Глава III. (старая орфография)

III.

Несколько дней Виниций проводил ночи вне дома. Петронию приходило в голову, что он, может быть, составил какой-нибудь новый план и работает над освобождением Лигии из эквилинской темницы, но он не хотел ни о чем спрашивать его, чтобы не принести несчастье его работе. Этот изящный скептик стал теперь также суеверен, или лучше сказать, с тех пор, как ему не удалось вырвать девушку из мамеритинского подземелья, он перестал верить в свою звезду.

Он и теперь не разсчитывал на удачный результат попыток Виниция. Эсквилинская тюрьма, наскоро устроенная из погребов домов, разрушенных для прекращения пожара, не была правда такой ужасной, как старый Тулиан, стоящий рядом с Капитолием, но зато была во сто раз лучше охраняема. Петроний хорошо понимал, что Лигию перевели туда только для того, чтобы она не умерла и не избежала амфитеатра, а потому ему не трудно было сообразить, что именно потому ее охраняют, как зеницу ока.

- Очевидно, - говорил он себе, - цезарь вместе с Тигеллином предназначает ее для какого-то особенного зрелища, более страшного, чем все предыдущия - и Виниций погибнет скорее сам, чем сможет спасти ее.

Однако, и Виниций потерял надежду спасти Лигию. Теперь это мог сделать только Христос. Молодой трибун хотел только видеть ее в темнице.

С некоторых пор мысль, что Назарию удалось пробраться в Мамеритинскую тюрьму, в виде наемника для выноса трупов, не давала ему покоя, - и он решил испытать этот путь.

Подкупленный за огромную сумму сторож "Смрадных ям", наконец, принял его в число своих слуг, которых он каждую ночь посылал в темницу за трупами. Опасность, что Виниций мог быть узнан, была очень небольшая, от нея спасали его: ночь, одежда раба и плохое освещение темниц и, наконец, кому могло прийти в голову, чтобы патриций, внук и сын консулов, мог оказаться среди гробовщиков, назначенных для вывоза трупов в "Смрадные ямы", и взялся за работу, к которой принуждали людей неволя или последняя нужда.

Но, когда пришел желанный вечер, он с радостью перевязал бедра и окрутил голову тряпками, пропитанными терпентином - и с бьющимся сердцем отправился с другими в Эсквилин.

Стража преторианцев не делала им никаких затруднений, впрочем они все снабжены были соответственными билетами, которые центурион осматривал при свете фонаря. Через минуту огромные железные двери отворились и они вошли.

Виниций увидел перед собой обширный сводчатый погреб, который вел к целому ряду других погребов. Тусклые светильники освещали этот погреб, наполненный людьми. Некоторые из них лежали под стенами, погруженные в сон, а может быть и умершие. Другие окружали большой сосуд с водой, стоящий посредине, и пили из него, третьи сидели на земле, опершись локтем на колени и опустив головы на руки. Кое-где спали дети, прижавшись к матерям. Кругом слышны были то вздохи да громкое ускоренное дыханье больных, то плач, то шепот молитвы, то песни, напеваемые вполголоса, то проклятия сторожей. В подземельи господствовали трупный запах и толкотня. Под мрачными сводами двигались темные фигуры, а ближе, при мерцающем свете, виднелись побледневшия, испуганные, похудевшия и голодные лица, с глазами потухшими или горящими от лихорадки, с побледневшими губами, с струйками пота на лбу и слипшимися волосами. По углам громко бредили больные, другие просили воды, третьи молили о том, чтобы их повели на смерть. А тем не менее эта темница была менее страшная, чем старый Тулиан. У Виниция при виде всего этого ноги подкосились и в груди не хватило дыханья. При мысли о том, что Лигия находится среди этой нужды и этих несчастий, волосы встали дыбом на голове его, а в груди замер крик отчаяния. Амфитеатр, клыки диких зверей, кресты - все было лучше этих страшных, полных трупного запаха подземелий, в которых умоляющие человеческие голоса во всех углах повторяли:

- Ведите нас на смерть!

Виниций вонзил ногти в руки, так как чувствовал, что теряет силы и сознанье. Все то, через что он прошел до тех пор, вся любовь и страданье, превратилось теперь в одну жажду смерти.

В эту минуту рядом с ним послышался голос надсмотрщика "Смрадных ям".

- А сколько у вас сегодня трупов?

- С дюжину будет, - отвечал тюремный сторож. - но до утра еще прибавится, потому что там под стенами некоторые уж кончаются.

И он стал жаловаться на женщин, что оне скрывают смерть детей для того, чтобы дольше иметь их при себе и пока возможно не отдавать их в "Смрадные ямы". Трупы приходится узнавать по запаху, а потому воздух, и без того страшный, портится еще больше. "Я хотел-бы лучше быть рабом в деревенском "ergastulum", чем смотреть за этими собаками, гниющими при жизни". Надсмотрщик над "ямами" утешал его и говорил, что его служба еще не самая скверная.

А тем временем к Виницию вернулось сознание действительности и он стал оглядываться в подземелье, в котором, однако, напрасно искал глазами Лигию, думая при том, что может быть он при жизни совсем не увидит ее. Погребов было много, соединенных между собою свеже-вырытыми проходами, но могильщики входили только в те, в которых надо было забирать мертвые тела, а потому Виниция охватил страх, что то, что стоило стольких трудов, может быть ни к чему не послужит.

С счастью, его начальник пришел к нему на помощь.

- Тела надо выносить сейчас-же, - сказал он, - так как зараза распространяется главным образом через трупы. Иначе помрете и вы, и заключенные.

- Нас десять человек на все погреба, - отвечал сторож, - а ведь должны-же мы спать.

- Мы выпьем завтра, если ты сделаешь это. Пусть они каждый труп принесут для исследования, так как вышли приказы, что бы мертвым прокалывать горло, а потом прямо с ними в Ямы.

- Хорошо, выпьем! - отвечал надсмотрщик.

После того, он выбрал четверых людей, а между ними и Виниция, а с остальными отправился складывать трупы на носилки.

Виниций свободно вздохнул. Теперь, по крайней мере, он был уверен, что найдет Лигию.

И он прежде всего старательно стал осматривать первое подземелье. Он заглядывал во все темные углы, до которых почти не достигал свет светильника, оглядывал фигуры спящих под стенами, под покрывалами, обходил более тяжелых больных, которых сволокли в отдельный угол, однако Ливии он нигде не мог найти. Розыски его во втором и третьем погребе остались также без результата.

А тем временем время шло; тела были уже вынесены. Сторожа улеглись в коридорах, примыкающих к погребам, и заснули; дети, утомленные от слез, смолкли, и в подземельях только слышны были дыханья измученных грудей и кое-где еще шепот молитвы.

Виниций с светильником вошел в четвертый погреб, значительно меньший и, подняв свет над головой, стал в нем оглядываться.

И вдруг он вздрогнул, потому что ему показалось, что под решетчатым отверстием в стене он видит огромную фигуру Урса.

Он потушил свет и, приблизившись к этой фигуре, спросил:

- Урс, ты-ли это?

Исполин повернул голову.

- Кто ты?

- Ты не узнаешь меня? - спросил молодой человек.

- Ты потушил свет, как-же я могу узнать тебя?

Но в эту минуту Виниций увидел Лигию, лежащую на плаще у самой стены, а потому, не говоря больше ни слова, он упал перед ней на колени.

Урс узнал его и сказал:

- Слава Христу, но не буди ее господин.

Виниций, стоя на коленях, сквозь слезы вглядывался в нее. Не смотря на полумрак, он разглядел её исхудалые руки, её лицо, которое показалось ему бледным, как мрамор. И при виде этого его охватила любовь, похожая на раздирающия душу страдания, потрясающая все существо его и преисполненная жалостью, почитания и уважения, так что, упав ниц, он стал прижимать к губам своим край плаща, на котором спало это дорогое для него созданье.

Урс долго и молча глядел на него, наконец он потянул его за, тунику.

Виниций приподнялся, но еще некоторое время боролся со своим волнением.

- Укажи мне способ! - сказал он.

- Я думал, что ты найдешь его. Мне только один приходил в голову...

И он обратил взор свой к решетчатому окну, а потом, как-бы отвечая самому себе, сказал:

- Да!.. но там солдаты!..

- Сотня преторианцев, - отвечал Виниций.

- А значит мы не пройдем!

- Нет.

Лигиец опер голову на руку и вторично спросил:

- Как ты вошел?

- У меня есть "тессер" от надсмотрщика "Смрадных ям"...

И он вдруг остановился, как будто какая-то мысль блеснула у него.

- Клянусь страданиями Спасителя! заговорил он быстро. - Я останусь здесь, а она пусть возьмет мой тессер, пусть обовьет голову тряпками, обернет плечи плащом и уйдет отсюда. Среди рабовщиков есть несколько подростков, а потому преторианцы не узнают ее, и когда раз она доберется до дома Петрония, тот спасет ее.

Но лигиец опустил голову на грудь и отвечал:

- Она-бы не согласилась на это, так как любит тебя, а кроме того она больна и не может встать без чужой помощи.

И через минуту Урс прибавил:

- Если ты, господин, и благородный Петроний не могли освободить ее из тюрьмы, так кому-же удастся спасти ее?

- Одному Христу!..

И они оба смолкли. Лигиец по простоте своей думал: "Он, конечно, мог-бы всех спасти, но если Он не делает этого, то значит наступил час смерти". И он соглашался на нее для себя, но ему до глубины души жаль было этого ребенка, который вырос на его руках и которого он любил больше жизни.

Но вот Лигия открыла глаза и, положив свою горячую руку на руки Виниция, сказала:

- Видите, - я знала, что ты придешь.

А он бросился на её руки и стал прижимать их к своему лбу и сердцу, а потом поднял ее с её ложа и прижал к груди.

- Я пришел, дорогая, - сказал он. - Да сохранит и да спасет тебя Христос! О, Лигия, возлюбленная!..

И он не мог говорить больше, так-как сердце стало трепетать в его груди от любви и страдания, а ей он но хотел выдать свои страдания.

- Я больна, Марк, - отвечала Лигия, - и все равно, здесь или на арене, но я должна умереть... Но я молилась, чтобы я перед этим увидалась с тобой, и ты пришел: Христос услыхал меня!

А так-как Виниций еще не мог найти слов и только прижимал ее к груди, она продолжала:

- Я видела тебя в Тулиане через окно, и я знала, что ты хочешь придти. А теперь Спаситель послал мне минуту сознания, чтобы мы могли проститься. Я уж иду к Нему, Марк, но я люблю тебя и всегда буду любить.

А Виниций пересилился, заглушил в себе боль и заговорил голосом, который он старался сделать спокойным:

надеяться, а он сказал: "Надейся!" Нет. Лигия! Христос сжалится надо мной, Он не хочет твоей смерти, Он не допустит её... Клянусь тебе именем Спасителя, что Петр молится за тебя!

Наступила тишина. Единственный светильник, висевший над дверями, погас, но зато месяц светил через окно. В противоположном углу запищал ребенок и умолк. Только снаружи доходили голоса преторианцев, которые после окончания играли под стеной в "scriptae duodecim".

- О Марк! - отвечала Лигия. - Сам Христос взывал к Отцу: "да минет меня чаша сия", а все-таки Он испил ее. Христос сам умер на кресте, а теперь тысячи гибнут за Него, и почему Он должен был-бы спасти меня одну? Что я такое, Марк? Ты слышал, как Петр говорил, что и он умрет замученный, что-же такое я сравнительно с ним? Когда к нам пришли преторианцы, я боялась смерти и мук, но теперь я уж не боюсь больше. Взгляни, какая страшная тюрьма, а я иду на небо. Подумай, что здесь есть цезарь, а там Спаситель, добрый, милосердный. И нет смерти. Ты любишь меня, а потому подумай, как я буду счастлива. О! Марк, дорогой, подумай, что ты там придешь ко мне.

И она замолчала, чтобы набрать воздуху в свою больную грудь, а потом поднесла к своим губам руку его:

- Марк!

- Не плачь по мне, и помни, что там ты придешь ко мне. Я не долго жила, но Вот отдал мне душу твою. Я хочу сказать Христу, что хоть я и умерла, и хоть ты видел смерть мою, хоть остался ты в горести, но ты не грешишь против воли Его и любишь Его несравненно. А ты будешь любить его и вынесешь терпеливо смерть мою?.. Потому что иначе Он разлучит нас, а я люблю тебя и хочу быть с тобой....

Ей снова не хватило дыхания и она едва слышным голосом докончила:

- Поклянись мне в этом Марк!..

Виниций обнял ее дрожащими руками и сказал:

И тогда при неясном свете месяца лицо ее просветлело. Она еще раз поднесла к устам своим его руку и прошептала:

- Я жена твоя!..

За стеной преторианцы, играющие в "scriptae duodecim", громче заспорили, но Лигия и Виниций забыли о тюрьме, о сторожах, о всей земле - и, чувствуя друг в друге души ангельския, стали молиться.