Quo vadis.
Часть одиннадцатая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть одиннадцатая. Глава II. (старая орфография)

II.

Однажды вечером Петрония посетил сенатор Сцевин и начал с ним длинный разговор о цезаре и о тяжелых временах, в которых они живут. Он говорил так откровенно, что Петроний, вообще расположенный к нему, насторожился. Сцевин огорчался, что мир идет криво и безумно и что все, вместе взятое, должно окончиться каким-нибудь бедствием, еще более страшным, чем пожар Рима. Он говорил даже, что преторианцы недовольны, что Фений Руфф, другой префект преторианцев, с огромным усилием выносит гнусное управительство Тигеллина, и что весь род Сенеки доведен до крайности поведением цезаря, также как старый и молодой Луканы. В конце концов он упомянул о недовольстве народа и даже преторианцев, значительную часть которых сумел привлечь на свою сторону Фений Руфф.

- Зачем ты говоришь это? - спросил его Петроний.

- Из участия к цезарю, - отвечал Сцевин. - У меня есть далекий родственник среди преторианцев, которого так-же, как и меня зовут Сцевином и через него я знаю, что происходит в лагере... Недовольство растет и там... Каллигула, ты знаешь, был такой-же безумный - и вспомни, что случилось? Нашелся Кассий Хереа... Это было страшное дело и наверно между нами нет никого, кто-бы похвалил его, но тем не менее Кассий освободил мир от чудовища.

- Значит, - отвечал Петроний, - ты говоришь следующее: "Я не хвалю Кассия, но это был прекрасный человек, и пусть-бы боги послали нам побольше ему подобных".

Но Сцевин переменил разговор и стал вдруг хвалить Пизона. Он прославлял его привязанность к жене, его ум, спокойствие и удивительный дар привлекать к себе людей.

- Цезарь бездетен, - сказал он, - и все видят в Пизоне наследника. Несомненно также, что каждый от всей души поможет ему захватить власть. Его любит и Фений Руфф, род Аннеев совершенно предан ему. Плавт Латеран и Тулий Сенецион бросились-бы за него в огонь. Также и Наталий, и Рубрий Флавий, и Сципиний Аспер, и Атраний Квинетиан, и даже Бестиний.

- От этого последняго не много прибудет Пизону, - отвечал Петроний. - Бестиний боится даже собственной тени.

- Бестиний боится снов и духов, - отвечал Сцевин, - но это человек дельный, которого все разумные хотели-бы назвать консулом. В том, что он в душе не согласен с преследованиями христиан, ты не должен винить его, так как и тебе было-бы приятно, чтобы эти безумства прекратились.

- Не мне, а Виницию, - отвечал Петроний. - Из дружбы к Виницию я хотел-бы спасти одну девушку, но не могу, так как я впал в немилость у Агенобарба.

- Как? Разве ты не замечаешь, что цезарь снова приближает тебя к себе и начинает с тобой разговаривать? И я сейчас скажу тебе почему. Он снова собирается в Ахайю, где он должен петь греческия песни собственного сочинения. Он рвется в это путешествие, но вместе с тем дрожит при мысли о коварных греках. Он воображает, что его может ожидать там наибольший триумф или наибольшее падение. Ему необходим добрый совет, и он знает, что лучше тебя не посоветует ему никто. Вот причина, почему ты снова входишь в милость.

- Лукан мог-бы заменить меня.

- Меднобородый ненавидит его и в душе приговорил его к смерти. Он ищет только повода, - он всегда ищет повода. Лукан понимает, что надо спешить.

- Клянусь Кастором! - сказал Петроний. - Может быть. Но у меня есть еще один способ снова войти в милость.

- Какой?

- Повторить Меднобородому то, что минуту тому назад ты говорил мне.

- Я ничего не говорил! - с безпокойством воскликнул Сцевин.

Петроний положил ему руку на плечо.

- Ты назвал цезаря безумцем, называл его преемником Пизона и сказал: "Лукан понимает, что надо спешить". С чем это вы хотите спешить, carissirae?

Сцевин побледнел и некоторое время они оба глядели друг другу в глаза.

- Ты не повторишь!

- Клянусь бедрами Киприды! Как ты хорошо знаешь меня! Нет! не повторю. Я ничего не слыхал, но ничего и не хочу слышать... Понимаешь? Жизнь слишком кратковременна, для того, чтобы стоило заботиться о чем-нибудь. Я прошу тебя только, чтобы ты навестил Тигеллина и говорил-бы с ним также продолжительно, как со мной, - о чем хочешь!

- Зачем?

- Затем, что если Тигеллин когда-нибудь скажет мне: "Сцевин был у тебя", я мог-бы ему ответить: "В тот-же день он был и у тебя".

Сцевин, услыхав это, сломил тросточку из слоновой кости, которую держал в руке, и отвечал:

- Пусть злая судьба снизойдет на эту трость. Я буду сегодня у Тигеллина, а потом на пиру у Нервы. Вероятно, будешь и ты? Во всяком случае, до свиданья после завтра в амфитеатре, когда выступят последние христиане!.. До свиданья.

Он решил испробовать последнее средство.

И действительно, на пиру у Нервы цезарь сам пожелал, чтобы Петроний возлег напротив него, так как он хотел разговаривать с ним об Ахайе и о городах, в которых он мог-бы выступить с надеждой на наибольший успех. Важнее всего для него были афиняне, которых он боялся. Другие приближенные внимательно прислушивались к этому разговору, чтобы, перехватив крошки мыслей Петрония, выдавать их потом за свои собственные.

- Мне кажется, что я не жил еще до сих пор, - сказал Нерон, - и что я явлюсь на свет только в Греции.

- Ты явишься на свет для новой славы и безсмертия, - отвечал Петроний.

- Я верю, что это так и будет и что Аполлон не окажется завистливым. Если я возвращусь с триумфом, я принесу ему в жертву гекатомбу, такую, какую еще ни один бог не имел.

Сцевин стал повторять стих Горация:

- Корабль ждет уже в Неаполе, - сказал цезарь. - Я хотел-бы выехать даже завтра.

На это Петроний, приподнявшис и прямо глядя на цезаря, сказал:

- Ты позволишь, божественный, чтобы прежде я отпраздновал свадебное пиршество, на которое первого я приглашаю тебя.

- Свадебный пир? чей? - спросил Нерон.

- Виниция с дочерью короля лигийского и твоей заложницей. Правда, она теперь находится в темнице, но, во-первых, как заложница, она не может быть заключена в темницу, а во-вторых, ты сам позволил Виницию повенчаться с ней, а так-как твои постановления не могут быть уничтожены, то ты велишь выпустить ее из тюрьмы, а я отдам ее возлюбленному.

Хладнокровие и спокойная уверенность, с которой говорил Петроний, несколько испугали Нерона, который всегда терялся, если кто-нибудь говорил с ним таким образом.

- Я знаю, - сказал он, опустив глаза. - Я думал о ней и об этом исполине, который задушил Кротона.

- В таком случае оба спасены, - спокойно отвечал Петроний.

Но Тигеллин пришел на помощь своему господину.

Все присутствовавшие, знавшие историю Виниция и Лигии, хорошо понимали, о чем идет речь, а потому они смолкли, заинтересованные, чем кончится этот разговор.

- Она находится в тюрьме по твоей ошибке и по твоему незнакомству с правами народа, - против воли цезаря, - сказал Петроний с ударением. - Ты, Тигеллин, очень наивный человек, но и ты не станешь утверждать, что она подожгла Рим, так-как, в конце-концов, если-бы ты стал утверждать это, то цезарь тебе-бы не поверил.

Но Нерон уже овладел собой и стал прищуривать свои близорукие глаза с выражением неописуемой злости.

- Петроний прав, - сказал он через минуту.

- Петроний прав, - повторил Нерон, - завтра ей откроют тюремные двери, а о свадебном пиршестве мы поговорим послезавтра - в амфитеатре.

"Я снова проиграл", - подумал Петроний.

И, возвратившись домой, он был уж так уверен в том, что жизни Лигии пришел конец, что на послезавтра распорядился выслать в амфитеатр верного вольноотпущенника, чтобы тот уговорился с заведывающим сполярием о выдаче ему тела её, так-как он хотел отдать его Виницию.

Сноски