Quo vadis.
Часть одиннадцатая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть одиннадцатая. Глава VI. (старая орфография)

VI.

Весть о чудесном спасении Лигии быстро разнеслась среди христиан, еще уцелевших от погрома. Почитатели Христа начали собираться, чтобы взглянуть на ту, на которой явно сказалась милость Христа. Сначала пришел молодой Назарий с Мириам, у которых до сих пор скрывался Петр Апостол, а за ними потянулись и другие. Все они, вместе с Виницием, Лигией и христианами рабами Петрония, внимательно слушали рассказы Урса о голосе, зазвучавшем в душе его и повелевшем ему бороться с диким зверем, и все уходили с бодростью и надеждой, что Христос не позволит совершенно уничтожить своих последователей прежде, чем не придет Сам на страшный суд. И эта надежда поддерживала их сердца, так-как преследования еще не прекращались. На кого только общественный голос указывал, как на христианина, того сейчас-же хватали и отправляли в тюрьму. Правда, жертв было меньше, так-как большинство христиан были уже схвачены и замучены, многие покинули Рим, чтобы в ближайших провинциях переждать бурю, а оставшиеся старательно скрывались, не решаясь собираться на общия молитвы иначе, как в аренариях, лежащих за городом. Однако, за ними следили еще, и несмотря на то, что игры уже окончились, их припрятывали к следующим. Хотя народ римский не верил больше, что виновниками пожара города были христиане, но их объявили врагами человечества и государства, и эдикт против них продолжал быть в прежней силе. Петр Апостол долгое время не решался показаться в доме Петрония, но, наконец, однажды вечером, Назарий оповестил о его приходе. Лигия, которая ходила уж без чужой помощи, и Виниций выбежали к нему на встречу и стали обнимать ноги его, а он приветствовал их с тем большим волнением, что немного уж овец осталось в его стаде, управление которым передал ему Христос и над судьбой которого плакало теперь его великое сердце. И, когда Виниций сказал ему: "господин, ради тебя Спаситель возвратил мне ее!" - он отвечал: "Он возвратил ее ради веры твоей, и ради того, чтобы не смолкли все уста, которые исповедуют имя Его". И он думал в это время о тех тысячах детей своих, растерзанных дикими зверями, о тех крестах, которыми полна была арена и об огненных столбах в садах "зверя", так-как говорил он это с болью великого. Виниций и Лигия заметили, что волосы его побелели совершенно, что вся фигура сгорбилась, а на лице его было столько печали и страдания, как-будто он прошел через все те мученья, через которые прошли все жертвы бешенства и безумства Нерона. Оба хорошо понимали, что если сам Христос отдал себя на страдания и смерть, - никто уж не может уклониться от нея. Но сердце их рвалось при виде Апостола, согбенного под бременем лет, труда и страданий. А потому Виниций, который через несколько дней намеревался отвести Лигию в Неаполь, где они должны были встретиться с Помпонией и отправиться дальше в Сицилию, стал умолять его, чтобы он вместе с ними покинул Рим. Но Апостол возложил руку свою на главу его и отвечал:

- У меня в душе звучат еще слова Господа, который над озером Тиберийским говорил мне: "Когда ты был молод, то опоясывался сам и ходил куда хотел, но когда ты состареешься, то прострешь руки свои и другие опояшут тебя и проведут туда, куда ты не захочешь". А потому правда, что мне нужно идти за стадом моим.

И когда они молчали, не понимая, что он говорит, он прибавил:

- Подходит к концу труд мой, но гостеприимство и отдых я найду только в доме Господа.

Потом он обратился к ним, говоря:

- Не забывайте меня, потому что я полюбил вас, как отец любит детей своих, а что вы в жизни своей делать будете, делайте во славу Господа.

И говоря это, он простер над ними свои старые, дрожащия руки и благословил их, а они прижимались к нему, чувствуя, что, может быть, это благословение последнее, которое они от него получают.

Но им суждено было увидеть его еще раз. Спустя несколько дней Петроний принес грозные вести с Палатинского холма. Там было открыто, что один из вольноотпущенников цезаря был христианином; у него нашли письма апостолов Петра и Павла из Тарса, а вместе с тем и письма Иакова, Иуды и Иоанна. Пребывание Петра в Риме было уже раньше известно Тигеллину, но он думал, что Апостол погиб вместе с тысячами других последователей. Теперь оказалось, что два главаря новой веры до сих пор еще живы и находятся в столице, а потому было постановлено отыскать их и схватить во что-бы то ни стало, так как предполагалось, что с их смертью последние корни ненавистной секты будут вырваны.

Петроний слышал от Вестиния, что сам цезарь издал приказ, чтобы в продолжение трех дней и Петр, и Павел были препровождены в Мамеритинскуго тюрьму, и что целые отряды преторианцев высланы для обыска всех домов в заречной части города.

Услыхав об этом, Виниций решил пойти предупредить Апостола. Вечером они оба с Урсом, накинув гадьские плащи, заслоняющие лица их, отправились в дом Мириам, у которой жил Петр; дом её был расположен на самом краю заречной части города, у подножья Яникульского холма. По дороге они видели дома, окруженные солдатами, которым указывали дорогу какие-то неизвестные люди. Весь квартал был в волнении, и местами собирались кучки любопытных. Там и сям центурионы допрашивали схваченных о Петре Симоне и о Павле из Тарса.

Но Урс и Виниций, опередив солдат, благополучно добрались до дома Мириам, в котором они застали Петра, окруженного небольшой горсточкой верных. Тимофей, помощник Павла из Тарса, и Линн также находились при Апостоле.

При вести о близкой опасности, Назарий проводил всех присутствующих через тайный проход до садовой калитки, а потом до покинутых каменоломен, лежащих в нескольких стах шагах от ворот Яникульских. Урс должен был нести Линна, кости которого, поломанные во время пыток, еще не срослись. Но, очутившись в подземелье, они почувствовали себя в большей безопасности и при свете светильника, который зажег Назарий, они стали потихоньку советоваться, как спасти дорогую им жизнь Апостола.

- Господин, - сказал Виниций, - пусть Назарий завтра перед разсветом выведет тебя из города в горы Альбанския. Там мы отыщем тебя и возьмем в Антий, где нас ждет корабль, который должен отвести нас с Лигией в Неаполь и Сицилию. Счастлив будет тот день и час, когда ты вступишь в дом мой и благословишь очаг мой.

Остальные с радостью слушали его и настаивали на том-же, говоря Апостолу:

- Скройся, святой человек, так как тебе не удержаться в Риме! Спаси живую правду, чтобы она не исчезла вместе с тобой и нами. Послушай нас, мы просим тебя, как отца.

- Сделай это во имя Христа! - восклицали другие, хватая его за одежду.

А он отвечал:

- Дети мои! Кто-же знает, когда Господь назначит предел жизни моей?

Он не говорил, что не покинет Рима, и сам колебался, как поступить, так как в душу его уж давно закралась неуверенность и даже тревога. Но паства его была разсеяна, дело разрушено, храм, который возвысился перед пожаром города, обратился в прах могуществом "зверя". Не осталось ничего, кроме слез, ничего, кроме воспоминаний о мучениях и смерти. Посев дал обильные плоды, но сатана втоптал их в землю. Полчища ангелов не пришли на помощь гибнущим, и вот Нерон возседает в славе над миром, страшный и более могущественный, чем когда-бы то ни было, властелин над всеми морями и всеми землями. Не раз рыбак Господень простирал в одиночестве руки к небу и вопрошал: "Господи, что мне делать? как мне поступить? и как я, безсильный старик, должен бороться с этой неисчерпаемой силой зла, которой ты позволяешь владеть и побеждать?" И так восклицал он из глубины своего бесконечного страданья, повторяя в душе: "нет уж тех овец, которых ты повелел мне пасти, нет Твоего храма, опустошение и слезы в столице Твоей, - а потому, что повелишь Ты мне теперь? Должен-ли я остаться здесь, или выслать остаток стада, чтобы они где-нибудь за морями прославляли в безопасности имя Твое?"

славе и могуществе, во сто раз более могущественной, чем слава Нерона. Часто казалось ему, что если он сам покинет Гим, верные пойдут за ним, и он поведет их до самых тенистых лесов Галилеи, к тихим тоням Тивериадского моря, к пастырям, спокойным как голуби или как овцы, которые пасутся там, среди чабета и нарда. И все большая тоска по тишине и отдыху, все большая тоска по озеру и Галилее охватывала его рыбацкое сердце, все чаще и чаще слезы заволакивали глаза старика.

Но когда, на одну минуту он делал выбор, его охватывал страх и безпокойство: как может он покинуть этот город, где столько крови мученической всосалось в землю и где столько умирающих уст, свидетельствовали о правде? Должен-ли он один уклониться от этого? И кто ответит он Господу, когда услышит слова Его: "Вот они умерли за веру свою, а ты бежал!"

Ночи и дни проходили в скорби и мучениях; те, которых растерзали львы, которых пригвоздили к крестам, которых сожгли в садах цезаря, после страданий заснули во Господе, а он не мог спать и испытывал муки большие, чем все те, которые придумали палачи для жертв своих. Часто свет белил крыши домов, а он взывал еще из глубины своего скорбного сердца:

- "Господи! Зачем повелел ты мне прийти сюда и в этой берлоге зверя основать столицу твою?" В течение тридцати четырех лет после смерти Господа Своего он не находил отдыха. С костылем в руке ходил он по свету и оповещал о "доброй вести". Силы его истощились в путешествиях и трудах, пока, наконец, в этом граде, который был главой мира, он не утвердил дело Господа Своего, и вот одно огненное дуновение зла сожгло его, а теперь он видел, что борьбу надо было начать сызнова. И какую борьбу! С одной стороны цезарь, сенат, народ, легионы, железными обручами обхватившие целый мир, безчисленные города, безчисленные земли, - могущество, которого еще глаз человеческий не видел никогда, а с другой стороны, он, согбенный годами и так измученный трудом, что дрожащия руки его едва могли уж нести посох дорожный. И минутами он говорил себе, что не ему мериться с цезарем Рима, и что дела его может покончить только Христос.

Все эти мысли пробежали теперь через его скорбную голову, когда он слушал просьбы последней горсти своих верных, а они, окружая его все более тесным кружком, повторяли умоляющими голосами:

Наконец и Линн склонил перед ним свою измученную голову.

и в Эфесе, и в других местах. Что приобретешь ты тем, что останешься в Риме? Если ты погибнешь, то увеличишь только торжество Зверя. Иоанну Господь не обозначил предел жизни. Павел - гражданин римский и без суда его не могут покарать, а если над тобой, учитель, разразится власть адская, тогда те, у которых бодрость исчезла уже, будут спрашивать: "Это-же выше Нерона?" Ты скала, на которой построен храм Божий. Дай нам умереть, но не допускай победы Антихриста над Наместником Божиим и не возвращайся сюда, пока Господь не сокрушит того, кто пролил кровь невинно.

- Взгляни на слезы наши! - повторяли все присутствующие.

Слезы катились по лицу Петра. Через минуту он выпрямился и, простирая руки над коленопреклоненными, сказал: