Quo vadis.
Часть одиннадцатая.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Quo vadis. Часть одиннадцатая. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Наконец пробил нас обоих Апостолов. И, как-бы в заключение служения, Господнему рыбаку было дано уловить еще две души даже в темнице. Солдаты, Процесс и Мартимиан, которые наблюдали за ним в тюрьме Мамеритинской, приняли крест. Потом наступил час мучений. В это время Нерона не было в Риме. Приговор выдали Челий и Полифей, два вольноотпущенника, которым цезарь на время своего отсутствия передал правление Римом. Престарелого Апостола сначала подвергли ударам плети, а на другой день вывели за стены города, к Холму Ватиканскому, где он должен был понести предназначенное ему наказание, т. е. быть распятым на кресте. Солдат изумляли толпы народа, которые собрались перед темницей, так-как по их понятию смерть простого человека, и, кроме того, чужеземца, не должна была возбуждать столько интереса; они не понимали, что эти толпы состояли не из любопытных, а из верующих, желавших проводить на место казни Великого Апостола. После полудня отворились, наконец, ворота тюрьмы и показался Петр, окруженный отрядом преторианцев. Солнце уж опустилось в Остии; день был тихий и ясный. Петра, по причине его старых лет, не заставили нести креста, так как полагали, что ему не под силу будет его поднять; ему также не положили на шею вид, чтобы не затруднять ходьбы. Он шел медленно, и верующие могли хорошо видеть его. - В ту минуту, когда среди железных шлемов солдатских показалась седая голова его, в толпе раздались рыданья, но почти в ту-же минуту прекратились, так как лицо старца выражало такую ясность и светилось такой радостью, что все поняли, что то не жертва, идущая на смерть, но победитель, который свершает триумфальное шествие. И действительно это было так. Рыбак, обыкновенно покорный и согбенный, теперь шел выпрямившись, ростом превышая всех солдат, полный достоинства. Никогда еще в нем не замечали столько величия. Можно было подумать, что то монарх подвигается вперед, окруженный народом и солдатами. Со всех сторон слышались голоса: "Петр идет ко Господу!" - Все как будто забыли, что его ждут мученья и смерть. Они шли торжественно, тесной толпой, но спокойно, - сознавая, что после смерти на Голгофе до сих пор не происходило еще ничего более великого, и как та смерть искупила вину мира целого, так эта должна была искупить вину города.

По пути люди с изумлением останавливались при виде этого старца, а верующие, положив им на плечи руки, спокойно говорили: "Взгляните, как умирает праведник, который знал Христа и проповедывал любовь". А те задумывались, и потом отходили, говоря себе: "Действительно, этот человек не мог быть грешником!"

По пути смолкали крики и уличные возгласы. Процессия тянулась вдоль заново выстроенных домов, среди белых колонн храмов, над крышами которых висело небо глубокое, спокойное и ясное. - Кругом была тишина, только по временам бряцали вооружения солдат, да слышался шепот молитв. Петр прислушивался к ним и лицо его озарялось все большею радостью, хотя взгляд его едва мог охватить эти тысячи верующих. Он чувствовал, что он окончил дело и знал, что та правда, которую он всю жизнь распространял, зальет весь свет, как волна, и ничто уж не сможет удержать ее. И думая об этом, он поднимал глаза к небу и говорил: "Господи, ты повелел мне завоевать этот город, который господствует над миром, и я завоевал его. Ты повелел мне основать здесь столицу твою - и я основал ее. Теперь это Твой город, Господи, а я иду к Тебе, ибо я сильно утомился".

И проходя мимо храмов, он говорил им: "Вы будете храмами Христа". И глядя на толпы народа, проходившия мимо него, он говорил им: "Ваши дети будут слугами Христа", и он шел в сознании победы, в сознании своей заслуги, силы, светлый, торжественный, великий. - Солдаты провели его через Триумфальный мост {Pons Triumfalis.}, как-бы невольно свидетельствуя о его торжестве, и вели к Новмахии и цирку. Верующие из-за Тибра присоединились к процессии, и толпа народа сделалась так многочисленна, что центурион, начальствовавший над преторианцами, догадавшись наконец, что он ведет какого-то первосвященника, которого окружают последователи, стал тревожиться слишком малым числом солдат. Но ни единый возглас возмущения или бешенства не раздался в народе. Лица были проникнуты величием минуты, торжественностью и, вместе с тем, ожиданьем, так как некоторые верующие, вспоминая, что при смерти Господа земля разступилась от ужаса и умершие возстали из могил, думали, что и теперь, может быть, будут какие-нибудь видимые знаки, после которых смерть Апостола не забудется целые века. Другие говорили себе: "А вдруг Господь изберет последний час Петра, чтобы сойти с неба, как Он обещал, и произвести суд над миром". И при этой мысли они предавали себя милосердию Спасителя.

крест, молоты и гвозди, ожидая, чтобы приготовления были окончены, а народ, все еще молчаливый и сосредоточенный, преклонил колена.

Апостол, голова которого была окружена лучами и золотистым светом, в последний раз обратился к народу. Издалека, немного в углублении, струился сверкающий Тибр; на другом берегу виднелось Марсово поле, выше - мавзолей Августа, ниже огромные бани, которые Нерон начал строить, - еще ниже театр Помпея, а за всем этим, кое-где видимые, кое-где скрытые строениями Сентима Юлия, - множество портиков, храмов, колонн, вновь выстроенных домов и, наконец, вдали холмы, по которым лепились дома - огромные людские ульи, которые исчезали в голубой мгле, - гнездо преступлений, но вместе с тем и силы, гнездо безумств, но вместе с тем центр мира, гнездо света, - его угнетением, но вместе с тем, его законом всемогущим, непобедимым, вечным,

Петр, окруженный солдатами, глядел на него так, как глядел-бы владыка и царь на свое наследие. И он говорил ему: "Ты искуплен и принадлежишь мне!" И никто, не только из солдат, копавших яму, в которую должны были вставить крест, но даже из верующих - не мог отгадать, что действительно среди них стоит настоящий владыка этого потока и что исчезнут цезари, протекут волны варваров, минуют века, а этот старец будет непрерывно владычествовать здесь.

Солнце еще больше склонилось к Остии и сделалось большим и красным. Вся западная сторона неба стала пылать огромным костром. Солдаты приблизились к Петру, чтобы раздеть его.

Но он, молясь, выпрямился вдруг и высоко поднял правую руку. Палачи остановились, как-бы потеряв всю смелость свою при взгляде на него, верующие затаили дыхание в груди, думая, что он хочет сказать что-нибудь; воцарилась полнейшая тишина.

- Urbi et orbi! {Городу и миру.}

В тот самый вечер другой отряд преторианцев вел Павла из Тарса по дороге Остийской к городу, именуемому Aquae Salviae. И за ним также следовала толпа верных, которых он обратил. Он узнавал более близких знакомых, останавливался и разговаривал с ними, так как ему, как римскому гражданину, стража оказывала большее уважение. За воротами, называемыми Тергеминскими, Павел встретил Плавтиллу, дочку префекта Флавия Сабина, и, увидев её молодое лицо, залитое слезами, сказал: "Плавтилла, дщерь вечного избавления, иди с миром. Дай мне только покрывало, которым завяжут мне глаза в ту минуту, когда я буду отходить ко Господу!" - И, взяв покрывало, пошел дальше, с лицом преисполненным того радостью, с какой работник возвращается домой после целого дня труда. Мысли его так-же, как и мысли Петра, были спокойны и ясны, как это вечернее небо. Глаза задумчиво глядели на равнину, которая простиралась перед ним и на Альбанския горы, утопавшия в свете. Он вспоминал о своих путешествиях, о трудах и работе, о борьбе, в которой побеждал, о храмах, которые основал во всех землях и за всеми морями, и думал, что вполне заслужил, себе отдых. И он также окончил дело. Он чувствовал, что его посев не развеется ветром зла. Он отходил с уверенностью, что одержал победу в войне, которую его правда объявила свету, и неизъяснимый покой снизошел в его душу.

Дорога до места казни была длинна и понемногу наступал вечер. Горы сделались красными, а подошвы их постепенно покрывались тенью. Стада возвращались домой. Там и сям шли группы рабов, с рабочими орудиями на плечах. Перед домами, по дороге, играли дети, с любопытством поглядывая на проходящий отряд солдат. В этом вечере, в этом прозрачном золотистом воздухе был не только покой умиротворения, но и какая-то гармония, которая, казалось, с земли подымалась к небу. Павел ощущал ее, и сердце его переполнилось радостью при мысли, что и он к этой гармонии прибавил один звук, которого не было раньше и без которого земля была-бы "как медь бряцающая и кимвал звенящий".

И он вспомнил о том, как учил людей любви, как говорил им, чтобы они роздали все имение неимущим: пусть будут они обладать всеми языками, и всеми тайнами, и всеми науками, но они будут ничем без любви, которая милостива, терпелива, которая не внушит ничего дурного, не требует почета, которая все выносит, всему верит, всегда надеется и все вынесет.

больше городов, и морей, и земель, и народов?

И он шел за наградой, как победитель.

Процессия покинула, наконец, большую дорогу, повернула на восток и пошла по узкой тропинке к Сальвийским Водам. Поле было освещено багровым солнцем. У источника центурион остановил солдат, так как наступила минута казни.

Павел, перебросив через плечо покрывало Плантиллы, чтобы завязать. себе глаза, в последний раз возвел их к озаренному закатом небу, и стал молиться. Да! Минута наступила, но он видел перед собой большую дорогу, ведущую на небо, ясную как заря, и в душе повторял себе те-же слова, которые он раньше, в сознании пополненного призвания и предчувствуя близкую кончину, написал: "Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, а теперь готовится мне венец смерти {2-е Посл. к Тим. гл. IV ст. 7--8.}".