Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XI. (старая орфография)

Глава XI.

Дон-Кихот радушно был принят пастухами, и Санчо, пристроив как лучше мог Россинанта и осла, поспешил направить стопы свои, по направлению запаха, исходившого от козлиного мяса, варившагося невдалеке, в большом железном котле. Оруженосец пожелал убедиться, достаточно ли выварилось оно для того, чтоб перейти из котла в его желудок, но один из пастухов предупредил его, принявшись вынимать мясо из котла; пастухи радушно предложили нежданным гостям разделить с ними их не роскошный ужин. Разложив за тем на земле несколько бараньих шкур, они - их было шесть - расположились кружном, приглашая Дон-Кихота сесть на придвинутую ими деревянную колоду. Рыцарь согласился принять предложенное ему место, а Санчо поместился стоя, позади своего господина, готовясь подавать ему пить из рогового кубка. Видя оруженосца своего, стоящим позади, Дон-Кихот сказал ему: "друг мой! дабы ты убедился на деле в величии странствующих рыцарей и уверился за сколько заслуживают они любовь и уважение целого мира, я хочу, чтобы здесь, в присутствии этих добрых людей, ты сел возле меня, составляя одно со иною - твоим господином и повелителем, дабы, внушая с одной тарелки и с одного кубка, мы могли бы заставить говорить о странствующем рыцарстве, что оно, подобно любви, равняет все состояния.

- Иного благодарен, отвечал Санчо, но осмелюсь доложить вашей милости, что когда есть у меня в руках кусок съестного, то право я предпочитаю съесть его стоя на стороне, чем сидя коне самого императора. На свободе я с большим удовольствием уплету ломоть хлеба с головкой луку, чем нежнейшую пулярку за большим обедом, где приходится есть чинно, малыми кусками и пить незаметными глотками, утираясь после каждого куска салфеткой, не смея ни кашлянуть, ни икнуть и не делая многого другого, что делается на свободе. И так, государь мой, честь, которую вы делаете мне, своему оруженосцу, я готов променять на что нибудь более выгодное для себя; и отселе на всегда отказываюсь от всякого почета, которым вам заблагоразсудится окружать меня, и за который я премного благодарен вам.

- Бог возносит смиренных, поэтому делай, что тебе велят, сказал Дон-Кихот; и взяв Санчо за руку, насильно усадил его возле себя.

Пастухи, ничего не понимавшие из всего этого разговора, продолжали молчаливо ужинать, глядя на своих гостей и проглатывая куски мяса, величиною в порядочный кулак. Уничтожив говядину, они достали сладких желудей с куском сыру, твердым как кирпич, не забывая при этом кубка, безпрерывно путешествовавшого вокруг ужинавших, наполняемого и опорожняемого, подобно ведру водоливной машины. Пастухи угостили себя так хорошо, что из двух мехов, наполненных вином, к концу ужина не оставалось и одного. Утолив голод, Дон-Кихот взял в руку горсть желудей и, молча поглядев на них несколько секунд, воскликнул: "счастливое время! счастливый возраст, названный нашими предками золотым, не потому чтобы золото, столь уважаемое в железный наш век, доставалось в то время без труда, но потому, что тогда безъизвестны были роковые слова: твое и мое. Все было общим в святые те времена. Чтобы доставить телу необходимую поддержку, человеку предстояло протянуть только руку к ветвям величественных дубов и срывать с них роскошные плоды, принадлежавшие всем вместе и каждому порознь. Прозрачные ключи и быстрые реки доставляли жаждущим в изобилии прекрасный и освежительный напиток. В дуплах дерев, в разселинах скал безбоязненно основывали свои жилища трудолюбивые пчелы, предлагая каждому прохожему восхитительный плод их сладкого труда. Огромные пробковые деревья сами низвергали с себя широкую кору, служившую для прикрытия незатейливых хижин, в которых люди укрывались от суровости стихий. Всюду царствовали дружба, мир и любовь. Тяжелый плуг земледельца не разверзал еще утробы нашей общей матери-земли, плодородие которой удовлетворяло и без возделывания нуждам и удовольствиям своих первых детей. Прекрасные и простодушные пастушки перебегали с холма на холм с обнаженными головами, осененными роскошными косами: оне не облачались в драгоценные ткани и на формах их не блестел пурпур Тира. Покрытые цветами, перевитыми плющем, оне считали себя в этом простом уборе лучше наряженными, чем наши гордые дамы, покрытые всею роскошью позднейшого изобретения. Просто высказывались тогда лучшие порывы сердца, не приискивая искусственных слов для своего выражения. Клевета и ложь не омрачали правды, и всюду царствовало святое правосудие, не опасаясь пристрастия и корысти, одолевающих его ныне. Жажда наслаждений не проникала еще в душу судий, которых и не могло быть в те времена, когда некого было судить. Молодые девушки ходили всюду свободно, не опасаясь оскорбительных и преступных покушений; и если случалось, что оне падали, то падали добровольно, тогда как ныне, в развращенный наш век, никакая девушка, будь она укрыта хоть в новом лабиринте Крита, не может считать себя безопасной, потому что всюду проникшая роскошь развращает скромнейших женщин. И вот, по мере того, как с веками развращение глубже и глубже укоренилось между людьми, оно встретило наконец противодействие себе в доблестном сословии странствующих рыцарей, самоотверженно посвятивших земные дни свои спасительному служению людей, являясь хранителями девушек и вдов и заступниками сирых и угнетенных. Друзья мои! я сам принадлежу к этому благородному сословию, и это рыцаря и его оруженосца вы почтили вашим радушным приемом, за которой я от души благодарю вас, добрые люди.

Эту длинную речь, без которой легко можно было обойтись, Дон-Кихот сказал только потому, что вид жолудей напомнил ему о золотом веке, представил возможность фантазии его развернуться пред пастухами в длинной речи, повергшей их в безмолвное изумление, и долго еще молчали они после того, как рыцарь перестал говорить. Санчо также безмолвствовал, жадно глотая жолуди и безпрерывно запивая их вином, которое потягивал из другого, не опорожненного еще боченка, повешенного на дереве, чтобы сохранить вино свежим.

Общее молчание было прервано одним из пастухов, сказавшим Дон-Кихоту: "господин странствующий рыцарь! дабы вы могли сказать, что мы действительно радушно вас. приняли, поэтому мы хотим доставить вам новое удовольствие, заставив спеть что нибудь одного из наших товарищей, которого мы ждем с минуты на минуту. Это молодой, влюбленный, грамотный и очень умный пастух; к тому еще он чудесно играет на рабеле.

Не успел он докончить своих слов, как в поле послышался звук рабеля, и вскоре пред нашими собеседниками появился красивый молодой человек, лет двадцати двух. Пастухи спросили его: ужинал ли он, и получив утвердительный ответ попросили его спеть что нибудь. Пусть, сказал один из них, незнакомый гость наш узнает, что и в наших горах есть песенники и музыканты. Мы уже рассказали ему о твоих способностях и теперь не хотели бы оказаться лгунами. Спой нам твой любовный романс, переложенный дядей твоим церковником в стихи и понравившийся всей нашей деревне.

- Охотно, отвечал Аятонио, и не заставляя долго себя просить сел на дубовый пень, и настроив рабель пропел следующий романс:

Не успел певец замолкнуть, как Дон-Кихот начал просить его продолжать пение, но Санчо, которого давно уже клонило ко сну, воспротивился этому, говоря, что время подумать и об отдыхе, и что добрые пастухи, трудясь целый день, не могут петь потом всю ночь.

- Нечего Бога гневить, каждому досталась своя доля, возразил Санчо.

- Согласен: и я нисколько не намерен мешать тебе, отвечал Дон-Кихот. Располагайся как знаешь. Людям не моего звания приличнее бодрствовать, чем отдыхать. Перевяжи только мне ухо, потому что оно страшно болит.

советуя ему удовольствоваться одним этим лекарством, оказавшим действительную пользу.