Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XIII. (старая орфография)

Глава XIII.

Заря едва занялась, когда проснувшиеся уже пастухи пришли будить Дон-Кихота, спрашивая его: остается-ли он при прежнем намерении отправиться на похороны Хризостома? и в случае его согласия предлагали отправиться вместе. Рыцарь с радостью согласился на это и приказал Санчо оседлать Россинанта и быть готовым с своим ослом. Санчо поспешил исполнить приказание своего господина, и спустя несколько времени, вся компания двинулась в путь. Проехав с четверть мили, путешественники наши встретили на перекрестке одной дороги шесть пастухов, одетых в черные кожи, с палками в руках, и с головами, покрытыми лавровыми и кипарисными венками; за ними ехали верхом два прекрасно одетые господина, в сопровождении трех служителей. Путешественники вежливо раскланялись между собою, и так как им предстояло ехать по одной дороге, поэтому они и отправились вместе. Немного спустя один из верховых сказал своему спутнику: "синьор Вивальдо! кажется, мы не пожалеем, что нас несколько задержит эта церемония; она должна быть очень интересна, судя по тому, что мы слышали о покойнике и его жестокой красавице."

- Я, с своей стороны, отвечал Вивальдо, готов жертвовать не одним, а четырьмя днями, лишь-бы только увидеть похороны Хризостома.

Дон-Кихот спросил у путешественников: что знают они о Хризостоме и Марселле? Те отвечали, что встретив печальное шествие пастухов, они спросили о причине его, и тут им передали трогательную историю столько-же прекрасной, сколько безстрастной Марселлы, злополучную любовь её безчисленных поклонников и смерть Хризостома, на похороны которого они спешили теперь. Словом, Дон-Кихоту повторено было все то, что говорил ему Педро. Разговор коснулся вскоре других предметов, и Вивальдо спросил, между прочим рыцаря, что заставляет его путешествовать, вооруженным с ног до головы, в мирное время и в совершенно спокойной стране?

- Мое звание и данный мною обет, отвечал Дон-Кихот. Праздность и изнеженность - удел придворных, но оружие, тревоги, битвы, труды и усталость принадлежат по праву лицам, называемым странствующими рыцарями, в которым имею счастие принадлежать и я, как младший и наименее достойный член.

Услышав это, путешественники сочли Дон-Кихота полуумным, и желая окончательно увериться в своем предположении и ближе ознакомиться с этим новым родом помешательства, Вивальдо спросил нашего героя, что понимает он под словом странствующий рыцарь?

-- Господа! отвечал Дон-Кихот, вы вероятно знакомы с английскими летописями, повествующими так часто о подвигах того Артура, которого мы Кастильцы зовем Артусом и о котором старинное, распространенное во всей Англии предание гласит, что он не умер, но обращен волшебниками в ворона, - вот почему ни один англичанин не убивает этой птицы, - и что придет ден, когда возставший Артур возьмет назад свой скипетр и свою корону. Во времена этого-то славного короля основан был орден рыцарей круглого стола, и это же время было временем любви Ланцелота и королевы Жениевры, избравшей своей наперсницей знаменитую дуэнью Кинтаньону, - любовный эпизод, воспеваемый в известном народном романсе нашем, начинающемся этими словами:

с тех пор рыцарство более и более возвышалось, распространяясь по всем концам земли; и под сению его сделались безсмертными Амадис Гальский с своими потомками до пятого поколения; мужественный Феликс Марс Гирканский, знаменитый Тирант Белый и наконец непобедимый Дон-Белианис Греческий, который прославился почти уже в наши дни. Вот, господа, лица, которых я называю странствующими рыцарями; вот орден, к которому, хотя грешный, принадлежу я я, стремясь по мере сил моих исполнять высокия обязанности, завещанные нам великими рыцарями минувших веков. Теперь, надеюсь, вы поняли, что побуждает меня странствовать по этим дорогам, ища приключений, с твердой решимостью не уклоняться от величайшей опасности, если только дело коснется опасения невинных или защиты гонимых.

Этого достаточно было, чтобы окончательно убедить наших путешественников в разстройстве умственных способностей Дон-Кихота, и показать им, на чем именно рехнулся он. Род его помешательства удивил их столько-же, как и всех, кому доводилось знакомиться с ним. Весельчак Вивальдо, желая посмеяться, доставил Дон-Кихоту случай продолжать начатый им разговор: "благородный странствующий рыцарь", сказал он ему, "если-бы вы вступили в самый строгий монашеский орден, то и там, мне кажется, вам предстояла-бы менее суровая жизнь".

- Менее суровая, но и менее полезная, отвечал Дон-Кихот, потому что, говоря правду, солдат, исполняющий приказание начальника, делает столько же, как и тот, кто приказывает ему. В мире и тишине призывают монахи благословение Господне на землю, но мы, рыцари и воины, странствуя под жгучими лучами летняго солнца и студеным небом зимы, беззащитные от одного и другого, стремимся мужеством рук и острием наших мечей выполнить на деле то, о чем духовные упоминают лишь в своих молитвах. Мы за земле орудия Божией власти, мы исполнители его верховных видений. И так как ратные подвиги покупаются ценою тягостных трудов, лишений, пота и крови, поэтому подвиги воинов тяжелее подвигов иноков, возносящих, из мирных келий своих, теплые молитвы в небу, да явит оно свою милость всем, нуждающимся в ней. Я не говорю, что звание странствующого рыцаря так-же свято, как звание монаха, но утверждаю, указывая на труды неразлучные с нашим званием, что жизнь рыцаря тяжелее, более подвержена опасностям и лишениям: голоду, холоду и иным земным бедствиям. Рыцари времен минувших, - никто в этом не сомневается, - много испытали бедствий, в течении своей славной жизни; и если некоторые из них мужеством своим добыли себе императорские венцы, то венцы эти достались им не даром, да и то без помощи покровительствовавших им волшебников, кто знает, не разсеялись-ли бы дымом все их надежды?

- Я тоже думаю, отвечал путешественник, но меня всегда удивляло то, что в минуту величайшей опасности, странствующие рыцаря, не обращаясь, как христиане к Богу, поручая ему свою душу, обращаются только к своим дамам, как к единому их божеству. Согласитесь, это отзывается немного язычеством.

- Милостивый государь! сказал Дон-Кихот, поступать иначе рыцарю невозможно. Временем освященный обычай требует, чтобы рыцарь, пускающийся в глазах своей дамы, в какое-нибудь опасное приключение, предварительно кинул на нее влюбленный взор, испрашивая её благословения, но и тогда даже, когда никто не может видеть и слышать его, он все-таки должен прошептать несколько слов, поручая себя своей даме. Слова мои я мог-бы подтвердить многочисленными примерами из рыцарских историй. Это не доказывает однако нисколько богоотступничества рыцарей; поверьте, они всегда находят время исполнять свои небесные и земные обязанности.

- И все-таки у меня остается еще одно сомнение, ответил Вивальдо. Не раз читал я, что два странствующие рыцаря, заспорив между собою, недолго думая, поворачивали своих коней, с целию выиграть необходимое для битвы пространство, и стремительно кидались один на другого, успевая однако, во время этого нападения, воззвать в своим дамам. Подобные битвы оканчиваются, как известно, в большей части случаев, тем, что один из бойцов, проколотый копьем, падает на землю, да и другой, только удерживаясь за гриву своего коня, спасается от подобной же участи. Скажите же на милость, когда эти рыцари находят время вспоминать о Боге в такой жаркой и непродолжительной схватке? И не лучше-ли было-бы им, как подобает всякому христианину, посвятить, в этом случае, Богу минуты, посвящаемые ими своим дамам; тем более, что не все странствующие рыцари имеют дам, покровительству которых они могли бы поручать себя; так как встречаются рыцари, ни в кого не влюбленные.

- Это не может быть, воскликнул Дон-Кихот, странствующий рыцарь без дамы - нечто совершенно немыслимое. Рыцарю так же свойственно быть влюбленным, как небесам покрываться звездами. Укажите мне на какую нибудь рыцарскую историю, в которой встречается не влюбленный странствующий рыцарь, а если и случился такой, то это незаконный сын рыцарства, о котором можно сказать, что он вошел в нашу крепость не через главные ворота, но перелез в нее, как тать, через стену.

- И однако Дон-Галаор, брат мужественного Амадиса Гальского, если память не изменяет мне, не имел дамы, покровительству которой мог поручать себя в опасные минуты, что не мешает ему слыть за славного и мужественного рыцаря, заметил Вивальдо.

- Милостивый государь, сказал Дон-Кихот, одна ласточка не делает весны. К тому же я знаю, из верных источников, что этот рыцарь был в тайне влюблен, и если он любезничал со всякой, сколько нибудь нравившейся ему женщиной, то это была природная слабость его, которой он не мог преодолеть. Тем не менее у него была одна дама, нераздельная владычица его сокровеннейших помыслов; и её покровительству он поручал себя много и много раз, но только тайно, потому что это был человек чрезвычайно скрытный.

- Если странствующему рыцарю, как вы говорите, вменяется в обязанность быть влюбленным, то вы сами, вероятно, не принадлежите к числу отступников от законов вашего братства, сказал Вивальдо, и если вы не так скрыты, как Дон-Галаор, то прошу вас, от себя и от имени всего общества, сказать вам имя, родину и описать красоту вашей даны. Она, конечно, будет гордиться, если весь мир узнает, что она видит у ног своих такого рыцаря, как вы.

зовут Дульцинеей, что родом она из Ламанчской деревни Тобозо, что она на худой счет принцесса, так как она моя дама, и что она олицетворяет собою все, чем фантазия поэтов наделяет их героинь. Волосы её, это нити золота, брови подобны радугам, чело - елисейским полям; её розовые щеки, коралловые губы, солнцу подобные глаза, жемчужные зубы, алебастровая шея, беломраморная грудь и прочее, в этом роде, ставят ее вне всяких сравнений.

- Но нам хотелось бы узнать её родословную, сказал Вивальдо.

- Она не происходит, отвечал Дон-Кихот, от Курциев, Каиев или Сципионов древняго, ни от Колоны или Урсины средневекового Рима, ни от Монкад и Реквезен Каталонских, ни от Ребелл и Вилланов Валенсианских, ни от Палафокса, Нуза, Рокаберти, Корелла, Луна, Алагона, Урреа, Фоца и Гурреа Аррагонских, ни от Черды, Манрики, Мендозы и Гусмана Кастильского, ни от Аленкастро, Пальха и Мензеса Португальского; она просто из рода Тобозо Ламанчского, рода нового, но предназначенного, я в этом нисколько не сомневаюсь, дать в грядущих веках свое имя славнейшим фамилиям. И на это я не потерплю возражений иначе, как под условием, начертанным Зербиным у подножия трофеев Роланда:

о котором, правду сказать, я ничего не слышал.

- Это удивительно, заметил Дон-Кихот.

С большим вниманием все слушали этот разговор, убедивший даже самих пастухов, что рыцарь, как будто не в своем уме. Один Санчо верил как оракулу всему, что городил Дон-Кихот, зная и уважая его, как правдивого и умного человека, с самого детства. Однако-ж и у него явилось некоторое сомнение, при описании несравненных прелестей Дульцинеи Тобозской, потому что хотя жил он по соседству с Тобозо, он тем не менее, в жизнь свою ничего не слышал об этой удивительной принцессе. Вскоре путешественники наши увидели, в горном проходе, человек двадцать пастухов, одетых в траур и покрытых кипарисными и тисовыми венками. Шестеро из них несли носилки, покрытые зеленью и цветами. Увидя их, один из пастухов воскликнул: "вот несут тело Хризостома; у подножия этой самой скалы он завещал похоронить себя." Толпа ускорила шаги и примкнула к похоронной процессии: в ту минуту, когда носилки опускали уже на землю, и человека четыре принялись острыми заступами копать могилу у подножия скалы. Путешественники наши, поздоровавшись с людьми, сопровождавшими тело Хризостома, принялись разсматривать носилки, на которых лежал покойник. На вид ему было лет тридцать. В самом гробе он сохранил еще следы своей красоты. На носилках и вокруг них лежало несколько рукописей и книг.

Все присутствовавшие хранили глубокое молчание, пока один из носильщиков, обратясь в Амброзио, не сказал ему: "Ажброзио! ты, желающий точно выполнить завещание Хризостома, скажи мне, это ли именно место он выбрал для своей могилы.

- Это, это самое, отвечал Амброзио. Несчастный друг мой много раз рассказывал мне грустную повесть своей любви. Здесь, он увидел, впервые, этого врага человечества, Марселлу; здесь, он открылся ей в своей, столько же пламенной, сколько чистой любви, здесь она убила его холодным отказом и заставила самоубийством превратить безрадостные дни свои. И здесь то, в воспоминание стольких несчастий, он пожелал быть преданным в лоно вечного забвения. Обратясь за тем к Дон-Кихоту и окружавшим его лицам, он продолжал: это тело, на которое вы глядите теперь с таким состраданием, и которое еще так недавно вмещало в себе богато одаренную небесами душу, это прах Хризостома, славившагося своим благородством, умом и великодушием. Гордый без надменности, щедрый без тщеславия, верный и безкорыстный друг, остроумный, веселый и любезный без пошлости и фатовства, он был первый по своим достоинствам и не нашел себе равного по своим несчастиям. Он любил и был за то ненавидим. Он боготворил и был отвержен, он пытался пробудить чувство в груди лютого зверя, хотел одушевить безжизненный мрамор, желал быть услышанным в пустыне. И вот, в награду за безграничную любовь свою, он убит, в роскошнейшую пору своей жизни, рукою той самой женщины, которую он хотел заставить жить вечно в памяти людей. Слова мои я мог бы подтвердить словами этих рукописей, если-бы покойник не завещал мне сжечь их.

выполнил предсмертную волю божественного мантуанского певца? Сослужите-же, Амброзио, последнюю службу вашему другу, и предав тело его земле, спасите от забвения его труды. Не исполняйте слепо того, что проговорило отчаяние. Напротив, спасая эти бумаги, увековечьте память о жестокости Марселлы, да послужит она в будущем предостережением для тех, кто устремится по пути, приведшему в гибели Хризостома. Всем нам известна грустная повесть его любви; все мы знаем, как вы уважали покойника, знаем причину его безвременной кончины и его последнюю волю. Смерть его ясно показывает всю силу его страсти, все жестокосердие Марселлы и ту бездну, в которую стремятся люди, послушные голосу отверженной любви. Вчера вечером, узнавши, что на этом месте собираются хоронить несчастного Хризостома, все мы, движимые, столько-же любопытством, сколько участием к покойнику, свернули с дороги и отправились взглянуть на то, о чем один лишь беглый рассказ так глубоко опечалил нас. Именем нашего общого участия к вашему покойному другу, мы все, а я в особенности, умоляем вас, Амброзио, откажитесь от своего намерения сжечь эти рукописи, и позвольте мне взять некоторые из них с собой. Затем, не ожидая ответа он протянул руку к носилкам и взял оттуда несколько рукописных листов.

- Из вежливости, я оставляю их у вас, сказал Амброзио, но прошу не надеяться, чтобы я сохранил в целости остальные.

песню отчаяния. Услышав эти слова, Амброзио воскликнул, обращаясь к Вивальдо: "это последние стихи несчастного, и чтобы все присутствующие здесь узнали до чего довела покойника его безнадежная любовь, прошу вас, прочтите их в слух; вы успеете кончить их, прежде чем покойнику выроют могилу.