Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XV. (старая орфография)

Глава XV.

Мудрый Сид Гамед Бененгели говорит, что едва лишь Дон-Кихот распрощался с своими дорожными спутниками и другими лицами, находившимися на похоронах Хризостома, как тотчас-же поскакал в лес, в котором скрылась Марселла. Проискав ее, однако, напрасно, более двух часов, он нечаянно очутился с своим оруженосцем на роскошном лугу, покрытом свежею, густою травой и орошаемом зеркальным ручьем. Восхищенный красотою места, он решился отдохнуть и укрыться здесь от палящих лучей полуденного солнца. Пустивши пастись один - своего коня, а другой - осла, наши искатели приключений принялись в мирной беседе уничтожать с большим апетитом все, что нашли съестного в своей дорожной сумке. Санчо не заблагоразсудил связать ноги Россинанту, зная его степенность и хладнокровие; достоинств, которых казалось не могли поколебать все кобылы, пасшияся на Кордуанских лугах. Но увы! судьба, или вернее никогда не дремлющий чорт выгнал на этот самый луг табун галицийских кобыл, принадлежавший Янгуэзским погонщикам, имеющим обыкновение делать привал в местах, изобилующих водой и травой. Дерни тут нелегкая Россинанта приволокнуться за дамами его породы, и он, не спрашивая позволения своего господина, пустился в ним мелкой, щегольской рысью. Кобылы, нуждавшияся в эту минуту, как нужно думать, больше в пище, чем в любви, приняли нашего коня очень неблагосклонно, и начав брыкать и кусать его, в один миг подгрызли у него подпруги, скинули седло и оставили его на лугу без всякой збруи. Дело однако этим не окончилось. Россинанта ждала другая, более суровая невзгода, потому что погонщики, заметив намерение его приласкаться к их кобылам, прибежали на помощь к ним с своими дубинами, которыми угостили так щедро несчастного волокиту, что вскоре свалили его на землю подковами вверх. Дон-Кихот и Санчо, видя как отделывают Россинанта, со всех ног кинулись выручать его, причем рыцарь не преминул сказать своему оруженосцу: "Санчо! я вижу, что нам предстоит иметь дело не с рыцарями, а с какою то жалкою сволочью. Поэтому ты можешь совершенно спокойно помочь мне отмстить этим негодяям за побои, нанесенные ими в наших глазах Россинанту".

- О какого чорта мщении вы говорите, отвечал Санчо: их двадцать, а нас всего двое, или лучше сказать полтора.

- Я один стою ста, воскликнул Дон-Кихот; и не теряя более попусту слов, обнажив меч, кинулся за погонщиков. Санчо, увлеченный его примером, последовал за ним.

Первым ударом рыцарь разрубил одежду и часть плеча попавшагося ему под руку погонщика, готовясь поступить точно также и с другими, но погонщики, пристыженные тем, что с ними так ловко расправляются всего на всего два человека, вооружились своими дубинами и, тесно окружив наших искателей приключений, принялись бить их с таким удивительным согласием, что скоро порешили с своими противниками. Санчо сопротивлялся недолго; он свалился после второго удара, и увы! никакое искусство, никакое мужество не в состоянии были спасти и самого Дон-Кихота. Безжалостной судьбе его угодно было, чтобы он упал к ногам своего коня; - поразительный пример силы, с какою действует дубина в руках грубых неучей. Видя дурные последствия затеянного ими дела, погонщики поспешили собрать своих кобыл и с Богом отправились в дальнейший путь.

Первый очнулся после бури Санчо, и еле ворочаясь возле своего господина, заговорил слабым, жалобным голосом: "ваша милость, а ваша милость". .

- Что тебе нужно, мой друг? не менее жалобно отвечал Дон-Кихот.

- Нельзя-ли дать мне теперь две пригоршни этого фиербрасовского бальзама, который, как вы говорили, находится у вас под рукой. Может быть он также полезен для переломанных костей, как и для других рам.

- Увы, мой друг! будь он у меня, тогда не о чем нам было бы тужить. Но даю тебе слово странствующого рыцаря, что не позже двух дней бальзам этот будет в моих руках, или у меня не будет рук.

- Не позже двух дней! а, как вы думаете, через сколько дней мы в состоянии будем двинуть рукой или ногой? спросил Санчо.

- Этого я действительно не могу сказать, судя потому, как дурно я себя чувствую, ответил измятый рыцарь; но я должен признаться, что вся беда случилась по моей вине. Я никогда не должен был обнажать меча против людей, непосвященных в рыцари. И бог брани справедливо покарал меня за забвение рыцарских законов. Вот почему, друг Санчо, я нахожу теперь нужным сообщить тебе все что, касающееся наших общих выгод: если отныне ты увидишь, что нас оскорбляет какая нибудь сволочь, тогда не жди, чтоб я обнажил против нее мечь; нет, это твое дело. Ты сам расправляйся с нею и бей ее, сколько будет угодно твоей душе. Но если на помощь им подоспеют рыцари, о! тогда я съумею их отразить. Ты ведь знаешь, не по одному примеру, до чего простирается сила этой руки. Этими словами герой наш намекал на свою победу над бискайцем.

Предложение рыцаря пришлось далеко не по вкусу его оруженосцу.

- Государь мой! сказал он Дон-Кихоту, я человек миролюбивый, и благодаря Бога, умею прощать наносимые мне оскорбления, потому что у меня на шее сидят жена и дети. которых я должен прокормить и воспитать. По этому вы можете быть уверены, что я никогда не обнажу меча ни против рыцаря, ни против последняго мужика, и отныне до второго пришествия прощаю все обиды, которые мне сделал, сделают и делают богач и нищий, рыцарь и мужик.

- Еслиб я был уверен, что у меня не займется дыхание и боль в боках дозволит мне долго говорить, отвечал Дон-Кихот, я бы доказал тебе, Санчо, что ты не знаешь, что говоришь. Но отвечай мне, нераскаявшийся грешник! если бы судьба, доселе неблагоприятствовавшая нам, повернулась бы лицом в нашу сторону, и на парусах наших желаний примчала бы нас в одному из тех островов, о которых я говорил тебе, что предпринял бы ты, получив от меня завоеванный мною остров! Мог-ли бы ты мудро управлять им, не бывши рыцарем и не стремясь быть им, не чувствуя ни потребности отмщать нанесенные тебе оскорбления, ни силы защитить твои владения? Ужели ты не знаешь что жители всякой недавно завоеванной страны склонны к волнениям и с трудом привыкают в чужому владычеству, ежеминутно готовые низвергнуть его и возвратить себе свободу. Ужели ты думаешь, что господствуя над нерасположенными к тебе умами, тебе не нужно будет ни мудрости, чтобы уметь держать себя, ни решительности для нападения, ни мужества для обороны?

- Эта мудрость и это мужество, отвечал Санчо, пригодились бы мне пожалуй в недавней схватке с погонщиками, но теперь пластырь мне право нужнее всякой мудрости и всяких проповедей. Попытайтесь-ка подняться на ноги и помогите мне поставить, в свою очередь за ноги Россинанта, хотя, правду сказать, он этого не стоит, потону что вся беда произошла от него. И кто мог ожидать подобной выходки от него, за которого я готов был ручаться как за себя, таким тихим я его считал. Да, правду говорят, нужно много времени чтобы узнать человека и что ничто не верно здесь. Кто мог думать после чудес, оказанных вами в битве с этим несчастным странствующим рыцарем, наткнувшимся на нас несколько дней тому назад, что так скоро после этого торжества, на ваши плечи обрушится столько палочных ударов.

- Твои то еще должны быть приучены к подобным бурям, но каково было переносить ее моим, привыкшим покоиться в тонком голландском полотне; им долго придется чувствовать эти удары, сказал Дон-Кихот. Еслиб я не думал, но что я говорю, еслиб я не знал, наверное, что все эти несчастия неразлучны с званием воина, то я бы умер здесь с досады и стыда.

- Если подобного рода удовольствия составляют жатву рыцарей, говорил Санчо, то скажите пожалуста, круглый ли год она собирается, или только в известные сроки? потому что после двух жатв, подобных нынешней, я, правду сказать, сомневаюсь, будем ли мы в состоянии собрать третью, если только Бог не поддержит нас каким нибудь чудом.

- Санчо! ответил Дон-Кихот, знай, что если странствующие рыцари ежедневно могут ждать тысячи неприятностей, за то им ежедневно представляется возможность сделаться императорами или королями; и еслиб меня не мучила боль, я рассказал бы тебе истории многих рыцарей, достигших трона мужеством своих рук. И что-ж? эти самые рыцари никогда не были укрыты от ударов судьбы, и некоторые из них испытали страшные несчастия. Так, великий Амадис Гальский увидел себя, под конец своей жизни, во власти величайшого врага своего, волшебника Аркалая, который, привязав его к столбу на дворе своего замка, отсчитал ему собственноручно двести ударов ремнями возжей своего коня. Мы знаем, благодаря одному малоизвестному, но стоющему доверия автору, что рыцарь Феб, изменнически захваченный в волчьей яме, в которую он неосторожно ступил на дворе одного замка, был брошен в мрачное подземелье, - связанный по рукам и по ногам, - где его угостили таким кушаньем из снегу и песку, что он еле-еле не умер, и без помощи одного великого волшебника, явившагося в эту минуту спасти своего друга, один Бог знает, что сталось бы с несчастным рыцарем. После этого, Санчо, мы можем кажется пройти чрез все те испытания, которым подверглись эти благородные люди. Они переносили худшия невзгоды, чем выпавшия теперь на нашу долю. К тому же, ты должен знать, что раны, нанесенные первым попавшимся под руку оружием, ни мало не позорят раненых; это ясно сказано в статье о драках: "если башмачник", написано там, "ударит другого колодкой, то хотя эта колодка и сделана из дерева, тем не менее нельзя сказать, чтобы битый башмачник был действительно бит". Поэтому, Санчо, не думай, чтобы нанесенные нам побои безчестят нас; нисколько: противники наши были вооружены простыми дубинами, без которых они не делают ни шагу; и ни один из них не имел при себе, сколько я помню, ни меча, ни кинжала.

- Право мне некогда было разсматривать этого, сказал Санчо, потому что не успел я обнажить моей тизоны {Меч славного Сида.}, как уже они своими дубинами задали мне такую трепку, что я потерял в одно время ноги и глаза, и как сноп повалился на это место, с которого до сих пор не могу подняться. И вовсе мне теперь не до того, обезчестили меня эти удары или нет, а то, что они заставляют меня чувствовать страшную боль, которую я не могу вырвать ни из памяти, ни из плеч моих.

- Спасибо за утешение! ответил оруженосец. Хотел бы и знать, что же по вашему мнению можно придумать хуже той боли, которую облегчить может только время, а изцелить смерть? Блого еще, еслиб раны наши были из тех, которые излечиваются двумя кусочками пластыря; но я сомневаюсь, в состоянии ли теперь поставить нас на ноги мази целого лазарета.

- Санчо! перестань переливать из пустого в порожнее и мужественно взгляни в лицо судьбе. Посмотрим-ка, сказал Дон-Кихот, как чувствует себя Россинант, которого, кажется, тоже не обидели в этой ужасной свалке.

- А с какой радости ему составлять исключение? Разве он не такой же странствующий рыцарь, как другие, ответил Санчо. Меня удивляет только, как мой осел остался здрав и невредим, после того как у нас не пощадили ни одного ребра.

- Санчо! судьба в величайших бедствиях держит всегда одну дверь открытою, для выхода из них; и теперь, лишив нас помощи Россинанта, она сохранила нам осла, который довезет меня до какого нибудь замка, где можно будет перевязать мои раны. Что я поеду на осле, это ничего не значит; помнится мне, я где-то читал, что старец Силен, приемный отец Бахуса, въезжал верхом на прекрасном осле в стовратый город.

будет путешествовать.

- Санчо! раны, полученные в битве могут возвышать, но никак не безславить нас. Впрочем, довольно об этом, сказал рыцарь. Не противоречь мне, а попробуй встать и помести меня, как найдешь удобнее, на твоем оспе; после чего отправимся в путь, чтобы ночь не застала нас в этой пустыне.

- Да! они ночуют так, когда страдают от любви, или не могут ночевать иначе, ответил Дон-Кихот; и были рыцари, проживавшие по целым годам на какой нибудь скале, подверженные всем суровостям жара и стужи, бурь и непогод; и при том так, что дамы их вовсе не знали об этом. Одним из подобных рыцарей был Амадис. Назвавшись мрачным красавцем, он удалился на безлюдный утес, и там провел восемь месяцев, или чуть ли даже не восемь лет, не помню хорошо; но сколько бы ни было, довольно того, что он прожил на этом утесе довольно долгое время вследствие какого то пустячного неудовольствия, изъявленного ему его дамой. Но поспешим, Санчо, и не станем ожидать какого нибудь нового приключения с ослом и Россинантон.

Санчо, испустив тридцать вздохов, проговорив шестьдесят раз ай и ой и прокляв сто двадцать раз виновников испытываемых им удовольствий, поднялся наконец на ноги, но поднявшись почувствовал себя не в силах расправить туловище и оставался согнутым как дуга. В этой оригинальной позе, ему предстояло поймать и оседлать своего осла, постаравшагося воспользоваться дарованной ему свободой. Затем оруженосец наш поднял Россинанта, который вероятно не уступил бы в жалобах господину и слуге, еслиб обладал способностью говорить. Наконец, уложив своего господина на осла, привязав сзади Россинанта, и взяв осла за узду, он направился в ту сторону, где по его мнению, должна была пролегать большая дорога.

утверждал, что это корчма, а рыцарь уверял, что это замок; и так, не переубедив один другого, достигли они наконец ворот спорного здания, в которые Санчо ввел свой караван, не справляясь о том, куда попал он, в корчму или замок?