Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XVI. (старая орфография)

Глава XVI.

Хозяин корчмы, видя человека, лежащого поперек осла, полюбопытствовал узнать: что с ним? Санчо отвечал, что скатившись с высокой скалы, господин его немного помял себе бока. Хозяйка, женщина сострадательная и легко проникавшаяся чужим горем, - в противность женщинам своего звания, - вместе с дочерью, мимоходом сказать, очень миленькой девушкой, перевязали раны нашего героя. В этой же корчме прислуживала еще астурийская девка, широколицая, курносая, низкая ростом, с толстыми плечами, до такой степени тяготившими её спину, что ей трудно было глядеть иначе как вниз, и к довершению красоты в одним косым, а другим больным глазом. Это то милое создание явилось на подмогу дочери хозяина, и обе оне совокупными силами устроили Дон-Кихоту постель на чердаке, служившем, как по всему заметно было, с давних пор сеновалом. Там же ночевал один погонщик мулов, устроивший себе постель из седел и попон, которая была однако во сто раз удобнее Дон-Кихотовской, состоявшей из четырех шероховатых досок, державшихся на двух неравных ногах, несчастного тюфяка, усыпанного какими то колючками, и наконец из одеяла, походившого скорее на металлическое, чем на шерстяное. На этой-то постели уложили Дон-Кихота; и при тусклом свете ночника, который держала в руках восхитительная Мариторна (так называлась служанка), хозяйка с дочерью принялись натирать Дон-Кихота с головы до ног какою-то мазью. При виде многочисленных синяков его, хозяйка заметила, что эти знаки похожи скорее на следы побоев, чем падения.

- И однако они не от побоев, отвечал Санчо; но проклятая скала была покрыта такими острыми выступами, что не мудрено, если она оставила синяки по всему телу моего господина. Кстати, добавил он, не сбережете ли вы и для меня несколько мази, потому что и у меня побаливает спина.

- Разве ты тоже упал? спросила хозяйка.

- Это понятно, подхватила молодая девушка; мне часто случадось видеть во сне, будто я падаю с высокой башни, падаю, и не могу упасть; и когда потом я пробуждалась, то чувствовала себя разбитой, точно, в самом деле, упада.

- Ну вот тоже и со мной, подхватил Санчо; с тою только разницею, что не видевши ничего во сне, я чувствую себя однако так же дурно, как и мой господин.

- А как прозывается ваш господин? спросила Мариторна.

- Дон-Кихот Ламанчский, один из славнейших странствующих рыцарей, какие существовали когда либо на свете, отвечал Санчо.

- О, как же вы просты, моя милая, когда не знаете такой простой вещи, сказал Санчо. Странствующий рыцарь, это, я вам скажу, такой человек, который может каждый день ожидать императорского венца иди падок; сегодня - несчастнейшее существо в мире, завтра - царь с тремя или четырьмя царствами, которые может подарить своему оруженосцу.

- Как же это, служа оруженосцем у такого великого господина, вы не имеете даже графства? спросила хозяйка.

- Некогда было еще найти его, отвечал Санчо. Ведь мы всего месяц только странствуем, ища приключения; к тому же, вы знаете, человек в частую находит совсем не то, что ищет. Но чуть только мы с господином моим оправимся, тогда я не променяю своих надежд на богатейшее поместье в Испании.

Лежа на постели, Дон-Кихот внимательно слушал этот разговор, и приподнявшись немного, нежно взял за руку хозяйку и "прекрасная и благородная дама! верьте мне, вы можете гордиться тем, что приняли в вашем замке такого человека, как я. Умалчиваю о том, кто я именно, зная, что нас унижает похвала самим себе, но оруженосец мой скажет вам это. Я же добавлю только, что сохраню на веки воспоминание об услуге, оказанной вами мне. И если бы небу не угодно было," добавил он, кинув нежный взгляд на дочь хозяйки, "наложить уже на меня цепи любви, еслиб оно не сделало меня рабом очаровательной тиранки, имя которой я шепчу в настоящую минуту, то прекрасным глазам этой девушки, быть может, суждено было бы лишить меня свободы."

Слова эти страшно сконфузили хозяйку, дочь её и Мариторну, не смотра на то, что оне понимали в них столько же, сколько в китайской грамоте; правда, оне догадывались, что это любезности, но не привыкши к подобным комплиментам, оне вопросительно поглядывали на себя и смотрели на Дон-Кихота, как на какого-то чудо-человека. Поблагодарив рыцаря за его любезность, хозяйка с дочерью удалились, а Мариторна принялась вытирать мазью Санчо, нуждавшагося в этом не меньше своего господина.

Теперь необходимо сказать, что Мариторна обещала придти в эту ночь на свидание в погонщику, как только в доме все улягутся спать, и говорят, будто это милое создание всегда сдерживало подобные обещания, хотя бы дало их в глубине дремучого леса, без всяких свидетелей; и это потому, что она считала себя природной дворянкой, низведенной несчастиями и лишениями до степени трактирной служанки; звание, которое не могло однако унизить её происхождения.

У самого входа на чердак, пропускавший сквозь крышу свою звездный свет, стояла несчастная постель Дон-Кихота. Почти рядом с нею поместился на старой рогожке Санчо; несколько дальше на седлах и попонах лежал погонщик двенадцати прекрасных мулов; один из богатейших аревальских погонщиков, как говорит очень хорошо знакомый с ним, и даже, по словам некоторых, приходившийся ему несколько сродни, автор этой истории. Сид-Ганед Бененгели был следственно историк весьма добросовестный, если распространяется даже о таких пустяках; - поучительный пример для некоторых историков, умалчивающих порою с умыслом, или по незнанию о самом существенном в своем труде. Слава же писателям подобным автору графа Томиласского; как точно и отчетливо все изложено им.

не давала ему покою. Дон-Кихот, бодрствовавший по той же причине, как и его оруженосец, лежал с глазами, открытыми как у зайца.

того, что вычитал он в своих книгах, - причине всех преследующих его бедствий - наполнила голову его самыми сумазбродными мыслями, какие только могут родиться в сумасшедшей голове. Он вообразил себя в великолепном замке, - это он впрочем воображал в каждой корчме, - и что дочь владетеля замка, очарованная прибывшим рыцарем, влюбилась в него, и ночью тайком от родителей, решилась придти к нему в спальню. В чаду этой химеры, он страшно тревожился ожиданием неминуемой опасности, грозившей его верности; тем не менее он внутренно поклялся не изменить своей даме, хотя бы соблазнять его пришла сама королева Жениевра в сопровождении дуэньи своей Квинтаньоны. Время между тем шло своим чередом и наступал роковой для рыцаря час, когда должна была придти Мариторна. Она не изменила своему слову, и в одной рубахе, с босыми ногами, пробиралась на цыпочках к своему возлюбленному, почивавшему, как уже сказано, в одной комнате с рыцарем и его оруженосцем. Не успела она войти в двери, как бодрствовавший Дон-Кихот уже услышал шаги её. Не обращая внимания на синяки и покрывавшие их пластыри, он cел на постель и простер обе руки вперед, готовясь заключить в них восхитительную астуриянку. Мариторна, пробираясь ощупью, утаивая дыхание, к предмету своей страсти, как раз попала в объятия Дон-Кихота, крепко сжавшого ее в своих руках, и силой усадившого несчастную, не смевшую пикнуть ни слова, на кровать. Он дотронулся до её рубашки, и не смотря на то, что она была сшита из грубейшого холста, годного на мешки, рыцарь принял эту дерюгу за тончайшее полотно. Какие-то несчастные стеклянные украшения на руках Мариторны показались ему жемчужными браслетами, а волосы её, несколько напоминавшие конскую гриву - нитями чистейшого арабского золота, затмевавшого своим блеском свет солнца, наконец дыхание её, отзывавшееся чесноком, напояло обоняние Дон-Кихота каким то чудным ароматом. Словом ему показалось, будто одна из тех великолепных принцесс, о которых читал он в своих книгах, пришла навестить в ночи раненого рыцаря, победившого её сердце, и ни дыхание, ни другия достоинства злополучной Мариторны, нагнавшия бы тошноту на всякого другого, кроме невзыскательного погонщика, не могли разсеять призраков, порожденных больным умом рыцаря, воображавшого что он сжимает в объятиях своих богиню любви. В упоении от этой химеры, он нежно говорил: прелестная дама! я бы душевно желал отблагодарить вас за несказанное блаженство, испытываемое мною при виде вашей дивной красоты, но судьба, преследующая добрых, кинула меня изнеможенного и разбитого на эту постель, где я, при всем моем желании, не мог бы согласить воли моей с вашей. Но увы! в этой невозможности присоединяется еще другая, несравненно большая; клятва, данная мною несравненной Дульцинее Тобозской, единой владычице моих сокровеннейших помыслов. Но, клянусь вам, если бы не эти препятствия, я не оказался бы таким жалким странствующим рыцарем, чтобы не воспользоваться тем неоцененным даром, который передает в мои руки ваша бесконечная доброта".

Положение Мариторны в объятиях Дон-Кихота было невыносимо. Не обращая ни малейшого внимания на красноречие рыцаря, она, не говоря ни слова, употребляла всевозможные усилия освободиться из его рук.

Между тем погонщик, страстно поджидавший предмета своих греховных желаний, услышал, когда Мариторна переступила порог чердака, и слушая внимательно все, что напевал ей потом Дон-Кихот, встал, взбешенный изменой астуриинки, с своих попон и приблизясь к постели сумасшедшого рыцаря, притаясь, выжидал конца его любовных объяснений. Видя однако, что Мариторна всеми силами старалась освободиться из рук Дон-Кихота, силившагося удержать ее, он остался не совсем доволен любезностью своего соперника, и приподняв во всю длину свою дебелую руку, хватил так сильно по узким челюстям влюбленного рыцаря, что у того весь рот наполнился кровью. Не довольствуясь этим, разсвирепевший погонщик, схватил потом рыцаря за грудь и своими кулаками ощупал все его ребра. Несчастная, шатавшаяся уже и прежде постель Дон-Кихота, не выдержала обрушившейся на нее тяжести и совершенно развалилась. Шум этот разбудил хозяина, который был вполне уверен, что это какая нибудь проделка его служанки, особенно когда последняя не откликнулась на его зов. Убежденный в справедливости своего предположения, он зажег ночник и отправился в ту сторону, где слышался шум. Мариторна, заслышав шаги хозяина, крутой нрав которого был хорошо известен ей, дрожа от страха, решилась искать убежища на постели заснувшого Санчо, и там, притаясь, свернулась как клубок. Между тем хозяин, с криком вошел на чердак: "где ты дрянь этакая, это нее твои проделки?" орал он во все горло и своим криком разбудил Санчо. Чувствуя на своем животе какой-то неведомый груз, Санчо вообразил, что его душит кошмар, и не помня себя от боли, принялся отпускать удары кулаками на право и на лево, задевая при этом самыми увесистыми Мариторну. Потеряв всякое терпение, Мариторна, в свою очередь, принялась колотить Санчо и своими кулаками совершенно разбудила это. Чувствуя, что его бьют, но не зная ни кто, ни за что, оруженосец наш приподнялся на своей кровати и схватив в руки Мариторну, начал с ней одну из самых свирепых и грациозных потасовок, какие бывали когда либо на белом свете. Погонщик, заметив при тусклом свете ночника невыгодное положение, в котором находится его любезная, оставил Дон-Кихота и поспешил на помочь Мариторне; туда же устремился и хозяин, но только с намерением не помочь, а наказать свою служанку, которую не переставал считать виновницей всей этой кутерьмы. И подобно тому, как говорит пословица: собака к кошке, кошка к крысе, крыса к веревке, так теперь погонщик кинулся на Санчо, Санчо на Мариторну, Мариторна на Санчо, хозяин на Мариторну; и все четверо действовали так успешно, что не давали себе ни минуты отдыху. Ночник между тем потух, и действующия лица, очутившись в потьмах, принялись осыпать без разбору кулаками правого и виноватого, не щадя ни платья, ни костей своих. Случись в этой же корчме, в эту самую ночь ночевать одному блюстителю благочиния, члену святой германдады, из города Толедо. Заслышав поднявшийся в корчме шум, он вооружился знаками своего достоинства, розгой и жестяной коробкой, и тайком пробравшись на чердак, возопил: "остановитесь, во имя правосудия, во имя святой германдады". Первый попался ему тут под руку злополучный Дон-Кихот, лежавший без чувств, с открытым ртом, под развалинами своей несчастной постели. Полицейский, схватив его за горло, не переставал призывать на помощь правосудию. Чувствуя между тем неподвижно лежащее в руках его тело, он вообразил, что видит пред собою жертву убийства, а вокруг себя убийц. Под влиянием этой мысли, он закричал еще громче: "запереть ворота и все выходы в этом доме, и смотреть, чтобы никто не ускользнул отсюда, потому что здесь случилось убийство". Слова эти испугали разъяренных бойцов. Каждый из них поспешил оставить в покое своего противника, и драка прекратилась в ту самую минуту, как раздался голос полицейского. Хозяин, не долго думая, ушел в свою комнату, Мариторна - в свою коморку, погонщик - к своим сваленным в кучу хомутам; только Дон-Кихот и Санчо не могли двинуться с места. Полицейский, выпустив наконец из рук своих бороду рыцаря, вышел зажечь потухшую свечу с намерением возвратиться тот-час же на чердак и остановить мнимых убийц; но так как во всем доме нельзя было найти ни одной искры, ибо хозяин, возвращаясь в свою комнату, с умыслом загасил, горевший у входа, фонарь, поэтому полицейский вынужден был искать огня в печке, где и добыл его с немалым трудом.