Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XVIII. (старая орфография)

Глава XVIII.

Санчо присоединился наконец к Дон-Кихоту, но увы, он был так разбит, что с трудом мог править своим ослом. "Санчо!" сказал ему Дон-Кихот, я окончательно уверился теперь, что этот замов, или, если хочешь, эта корчма очарована, потому что злодеи, подбрасывавшие тебя на одеяле, могли быть только жильцы иного мира. Меня в особенности убеждает в этом то, что, глядя на печальную драму, разыгравшуюся внутри двора, я напрасно искал места, чрез которое я мог бы въехать туда. Мало того, я не в силах был даже сойти с лошади. Дело ясно, злодеи очаровали меня, иначе я наказал бы их дерзость так, что они на долго сохранили бы воспоминание о своем злодействе. Я сразился бы с ними, вопреки даже законам рыцарства, дозволяющим рыцарю обнажать меч только против рыцаря, за исключением каких-нибудь чрезвычайных случаев, или когда дело коснется обороны самого себя.

- Рыцарь я, или нет, плевать мне на это, отвечал Санчо; отмстить за себя съумед бы я сам, еслиб это было в моей власти; беда в том, что я ничего не мог сделать. И однако я готов присягнуть, что злодеи эти вовсе не были ни привидениями, ни очарованными, как вы утверждаете, а такими же людьми, с телом и костями, как мы с вами; в этом никто не усумнятся; я очень хорошо слышал, как они называли друг друга по имени, в то время, как заставляли меня прыгать по воздуху. Одного из них звали - Педро Мартинец, другого - Тенорио Фернандо, а самого хозяина Иван Паломек Левша. И если вы не могли перепрыгнуть через забор и сойти с лошади, то это вовсе не оттого, что вы очарованы. И право, ваша милость, я теперь ясно вижу, что мы кончим наши приключения таким приключением, которое лишит нас навсегда возможности различить нашу правую могу от девой. Лучше бы нам теперь, когда время идет к жатве, вернуться домой и заняться там делом, чем шататься по белому свету, попадая каждый день из огня в полымя.

- О, бедный Санчо! ответил Дон-Кихот; как же ты прост, как мало сведущ ты в рыцарских делах. Друг мой! крепись и верь мне, что настанет день, когда ты собственными глазами узришь рыцарство во всем его нескончаемом блеске. Скажи мне, что может сравниться с наслаждением победить в честном бою своего врага?

- Этого я не знаю, сказал Санчо, но знаю, что с тех пор как мы сделались странствующими рыцарями, - то есть вы, потому что я не считаю себя достойным принадлежать в такому высокому братству, - с тех пор, мы не выиграли еще никакой битвы, если не считать победы над бискайцем, купленной ценою вашего шлема, разбитого в дребезги, и половины вашего уха; все же остальные победы наши ограничивались градом кулаков и палочных ударов, сыпавшихся на наши ребра. К этому на мою долю выпало еще подбрасывание на одеяле какими-то очарованными негодяями, которым, как очарованным, я не могу отмстить, и потому лишаюсь возможности испытать удовольствие, называемое вашей милостью мщением.

- Санчо! это камень тяготящий мою, да вероятно и твою душу. Но успокойся; я надеюсь вскоре обладать мечом такого закала, что тот, кто станет носить его, будет защищен от всех очарований. Быть может даже, счастливая звезда моя передаст в мои руки меч, принадлежавший Амадису в то время, когда он известен был под именем рыцаря пылающого меча. Меч этот, без сомнений, славнейший в мире: потому что не было такого сильного и очарованного оружия, которое бы он не разбивал в дребезги, как стекло.

- Да еслиб вы действительно добыли его, то ведь мне от этого не полегчало бы, отвечал Санчо; потому что этот меч, как ваш бальзам, создан вероятно для одних рыцарей; а я, без всякого сомнения, буду по прежнему расплачиваться за все собственной спиной.

- Санчо! отгони от себя этот страх, сказал Дон-Кихот; в будущем небо будет милостивее в тебе.

Проговорив еще несколько времени в том же роде, наши искатели приключений увидели вдали густой столб пыли, гонимой ветром прямо на них. В туже минуту Дон-Кихот воскликнул, обращаясь к своему оруженосцу: "друг мой! наступила минута, когда весь мир увидит, что сберегла для меня судьба. Наступила, повторяю, минута, в которую я больше чем когда-нибудь должен выказать силу этой руки подвигами, достойными страниц безсмертия, на которых напишут дела мои в поучение грядущим векам. Видишь-ли ты этот густой столб пыли? узнай же, Санчо, что пыль эта подымается безчисленной армией, составленной из наций целого мира.

- Должно быть там две армии, заметил Санчо, потому что с другой стороны виден такой же столб пыли.

Дон-Кихот оглянулся, и видя, что Санчо прав, преисполнился невыразимой радостью, вполне уверенный (он никогда впрочем не бывал уверен иначе как вполне), что это идут две великия, готовые сразиться между собою армии; мудреного в этом ничего не будет, если мы вспомним, что разстроенное воображение его ежеминутно рисовало пред ним волшебников, сражения и поединки. Между тем пыль эта поднималась двумя стадами баранов, шедших с двух противоположных сторон и так хорошо укрытых ею, что их нельзя было разглядеть иначе, как в нескольких шагах. Слыша твердые уверения Дон-Кихота, что пыль эту вздымают воины, Санчо поверил ему и спросил: что же они станут делать здесь?

- Мы явимся заступниками несчастных и слабых, отвечал Дон-Кихот. Но, дабы ты знал воинов, которые сейчас предстанут пред нами, я должен тебе сказать, что армией, находящейся на лево от нас, предводительствует великий император Алифанфарон, владетель Тапробанского острова, а армией, находящейся на право, предводительствует враг его король Гарамантский Пентаполим Обнаженная Рука, -- название, данное ему потому, что в сражении он держит всегда правую руку обнаженной до плеча.

- А из за чего воюют эти государи? спросил Санчо.

- Из за того, что Алифанфарон влюбился в дочь Пентаполина, обворожительную красавицу, но христианку; и так как Алифанфарон - язычник, поэтому Пентаполин и не хочет выдать за него своей дочери, пока жених не откажется от веры в лжепророка, и не примет веры своей невесты.

- Клянусь бородой моей - он прав, воскликнул Санчо; и я готов держать его сторону.

- Этим ты только исполнишь свой долг, ответил Дон-Кихот; и для этого не нужно быть посвященным рыцарем.

- Тем лучше, но куда я дену своего осла? Где спрячу я его так, чтобы сыскать после битвы? а двинуться на нем в сражение я, правду сказать, не решаюсь, да и вряд-ли ослы принимали когда-нибудь участие в великих битвах.

- Ты прав, сказал Дон-Кихот. И я тебе советую пустить своего осла за все четыре стороны; если он и пропадет, беда не велика; после победы на выбор нам останется столько лошадей, что самому Россинанту грозит участь быть перемененным на другого коня. Но слушай, Санчо, прежде чем обе армии сразятся, я поименую тебе в каждой из них главнейших рыцарей. Взъедем же на этот холм, откуда ты хорошо увидишь их всех.

Вскоре они очутились на вершине одного хохма, с которого ясно могли различать, еслиб только пыль не мешала им, два стада баранов, принятых рыцарем за две неприятельския армии; но так как Дон-Кихот глядел на все глазами своего больного воображения, поэтому, не размышляя ни одной минуты, он заговорил громким голосом:

- Санчо! видишь-ли ты этого рыцаря с позолоченным оружием и щитом, украшенным коронованным львом, лежащим у ног молодой девушки? Это мужественный Лаурекало, владетель серебрянного моста. Другой воин - с золотым оружием и щитом, покрытым тремя серебрянными коронами на лазурном поле, это неустрашимый Микахамбо, великий герцог Кироцийский. По правую сторону его видишь ли ты всадника атлетических форм? это предприимчивый Брандабаран Болихийский, повелитель трех Аравий. Он прикрыт змеиною кожею и взамен щита вооружен дверью, принадлежащею, как полагают, к храму, опрокинутому Самсоном, когда он мстил филистимлянам. Теперь, взгляни в другую сторону, и ты увидишь, во главе другой армии никем не победимого и всех побеждающого Тимонеля Каркасонского, принца новой Бискаии. Оружие его покрыто золотом, серебром, лазурью и синоплем, а на щите его красуется золотой кот на пурпуровом поле, украшенном четырьмя буквами: М. I. О. И, составляющими начальные буквы имени его дамы, очаровательной дочери герцога Альфеника Алгаврского. Видишь-ли ты теперь этого рыцаря, сидящого на большой и сильной кобыле, с белым как снег оружием и щитом без девиза? это молодой француз Петр Папин, владетель Утрикского баронства; а этот другой с оружием, покрытым лазурью, верхом на быстрой зебре, это могущественный герцог Нервийский - Еспартофилардо лесной; на щите, изображающем поле, усеянное спаржею, написан девиз его: "ищи мой жребий по моим следам"

Герой наш наименовал еще много других рыцарей, которых он видел в воображаемых им армиях, и наделял их, ни на минуту не задумываясь тем оружием, цветами и девизами, какие рисовало ему его разстроенное воображение.

- Вот эти войска, безостановочно продолжал он, которые развертываются впереди, составлены из множества различных национальностей: вот народы, вкушающие сладкия воды реки, наименованной богами Ксанфом, за ними следуют горцы, обитатели масилианских полей. Далее видны воины народа, просеевающого тонкий золотой порошок счастливой Аравии, еще далее обитатели зеленых берегов Фермодона и те, которые многообразными средствами истощают Пактол с его золотистыми песками; за ними следуют лукавые Нумидийцы, Персиане, не находящие себе равных в стрельбе из лука, Мидяне и Парфяне, ловко сражающиеся в бегстве, Аравитяне с их кочевыми шатрами, дикие и жестокие Скифы, Эфиопы с проколотыми губами; наконец множество других народов, которых очертания лиц я вижу и узнаю очень хорошо, но имена позабыл. В другой из этих армий, ты должен видеть воинов народа, утоляющого жажду свою в светло-зеркальных водах Бетиса, берега которого покрыты оливковыми рощами; тех, которые купаются в золотистых волнах Того; тех, которые пользуются оплодотворяющими водами Жениля; тех, которые заковывают себя в железо, они составляют последний отпрыск древних Готов; тех, которые беззаботно проводят жизнь свою за роскошных лугах Хереса; тех, которые погружают тела свои в мягкия волны Писуэрги; тех, которые пасут безчисленные стада свои на тучных пастбищах, окоймляемых извилистой Гвадианой; тех, которые дрожат от ветров, дующих в пиринейских долинах, или под хлопьями снега, осребряющого вершины Апенин. Словом, Санчо, ты видишь тут представителей всех европейских народов.

Кто бы мог исчислить все страны и нации, названные Дон-Кихотом, которых он, ни на минуту не задумываясь, наделял самыми характеристическими чертами, известными ему из его, переполненных чушью, книг.

он не мог, поэтому в недоумении воскликнул наконец: "чорт меня возьми, если здесь есть, что--нибудь похожее на тех рыцарей и великанов, которых вы назвали. Ужь не новое ли это очарование, подобное вчерашним привидениям."

- В своем ли ты уме, Санчо, ответил Дон-Кихот, разве не слышишь ты ржания коней, звуков барабанов и труб?

- Санчо! ты, кажется, начинаешь с перепугу видеть все на выворот, заметил Дон-Кихот; и это очень может быть, потому что страх, поражая наши чувства, не позволяет нам видеть предметы в настоящем их виде. Но, если ты струсил окончательно, то отъезжай в сторону и оставь меня одного. Я один съумею склонить победу на ту сторону, в которой пристану. С последним словом, пришпорив Россинанта и держа копье свое наготове, он с быстротою молнии полетел вниз.

- Стойте, стойте! кричал ему Санчо. Клянусь Богом, вы нападаете на баранов. Ради Создателя мира возвратитесь назад. Ну, где вы видите рыцарей, великанов, воинов, лазурные щиты, котов и все остальное, да тут никакого чорта нет кроме баранов, что вы делаете, ради Бога....

Крики эти не остановили однако Дон-Кихота, кричавшого еще громче: "мужайтесь, рыцари, воюющие под знаменами славного императора Пентаполина Обнаженная рука! " В ту же минуту он напал с копьем своим на несчастных баранов, и начал колоть их с таким остервенением, как будто видел перед собою своих величайших врагов. Пастухи сначала просили его оставить в покое бедных животных, но видя, что просьбы их не вели ни в чему, принялись швырять в рыцаря острыми, увесистыми каменьями. Дон-Кихот, не обращая на это никакого внимания, сказал как угорелый во все стороны, восклицая: "но, где же ты, великолепный Алифанфарон? Разве не видишь ты, что один, всего один рыцарь готов померяться с тобою и поразить тебя в отмщение за мужественного Гараманта Пентаполина."

В эту минуту на него обрушился такой камень, который чуть не в самый желудок вдавил ему два ребра. Почувствовав этот удар, Дон-Кихот счел себя уже мертвым, или по крайней мере опасно раненым, но вспомнив про свой чудодейный бальзам, он тотчас же схватился за него и принялся вливать его в себя. Не успел он однако допить своего лекарства, как несколько новых каменьев вышибли из рук его склянку с знаменитым бальзамом, - разбившуюся в дребезги, - размозжили два ручных пальца и выбили у него несколько зубов. Мужественно выдержав первый удар, он от второго свалился на землю. Пастухи, приблизясь в рыцарю, вообразили себе, что они убили его, и поскорее собрав свое стадо, взвалили на плечи убитых баранов, которых было штук шесть или семь, и не долго думая убрались себе по добру, по здорову.

Санчо, взиравший с холма на сумасбродные подвиги рыцаря, рвал в отчаянии свою бороду и проклинал день и час, в который злая судьба столкнула его с Дон-Кихотом. Видя наконец, что он повалился на землю, а пастухи удалились, Санчо съехал с холма, и приблизясь в своему господину, нашел его в весьма незавидном положении, хотя и в полной памяти. "Что же не моя ли правда?" сказал он Дон-Кихоту, "не прав ли я был, когда упрашивал вас вернуться назад и кричал, что вы нападаете не на армию, а на баранов."

- Да, да! отвечал Дон-Кихот; вижу я теперь на какие штуки пускается этот злобный, но многоумный, преследующий меня волшебник Узнай, Санчо, что для волшебников нет ничего легче, как заставить нас видеть то, что им захочется; и теперь, неугомонный враг мой, предугадывая великую славу, которую я должен был стяжать в этой битве, превратил легионы воинов в стадо баранов. Если ты не веришь мне, то заклинаю тебя всем святым, поезжай и следи за этими мнимыми стадами, и ты увидишь, что удалясь от нас на некоторое разстояние, они опять примут свой настоящий вид рыцарей и воинов, совершенно подобных тем, которых я описал. Впрочем погоди, теперь ты мне очень нужен. Прежде всего сосчитай скольких у меня не достает зубов, потому что право мне кажется будто у меня не осталось ни одного. Исполняя приказание своего господина, Санчо приблизился в нему так близко, точно собирался влезть в нему в рот, в ту самую минуту, когда бальзам только-что начал производить свое действие в желудке рыцаря, и когда оруженосец нагнулся, чтобы освидетельствовать челюсти Дон-Кихота, последний изрыгнул все, что у него было в желудке, прямо в лицо Санчо.

- Пресвятая Богородице! возопил Санчо, что сталось со мною. Должно быть наступил последний час этого грешника, если его рвёт чистою кровью. Но когда он оглянулся, то увидел, что воображаемая им кровь была ни что иное как драгоценный бальзам извергнувшийся из желудка рыцаря. В ту же минуту стошнило и Санчо, начавшого, в свою очередь, плевать в лицо Дон-Кихоту, и в таком изящном положении рыцарь и слуга его оставались в течении нескольких минут.

не лишился разсудка. Разразившись новыми проклятиями, он дал себе решительное слово оставить Дон-Кихота и возвратиться домой, отказываясь и от следовавшого ему жалованья, и от надежды обладать когда-нибудь обещанным ему островом. Дон-Кихот между тем встал, и придерживая левой рукой свои челюсти, чтобы не потерять и последних зубов, схватил правой рукой за узду Россинанта, который, как верный и преданный слуга, не отступил от своего господина ни на шаг, и за тем кликнул своего оруженосца, прислонившагося, с головой опущенной на руки, в глубоком горе, к своему ослу

Видя его глубоко опечаленным, Дон-Кихот сказал ему: "Санчо! чем возносится один человек над другим, если не тем, что один делает более другого. Разразившияся над нами бури показывают, что и для нас небо вскоре прояснится, и дела наши примут лучший оборот; потому что в мире всему поставлен предел: дурному и хорошему. Чем долее преследует нас судьба, тем более шансов для нас надеяться на скорый и благоприятный оборот дел. Не скорби же, мой друг, о моих несчастиях, которые нисколько не касаются тебя.

- Как не касаются! воскликнул Санчо. Разве вчера подбрасывали на одеяле кого-нибудь другого, а не сына моего отца, или не у меня пропала сегодня котомка со всем моим дорожным достоянием?

- Как, неужели котомка пропала? воскликнул Дон-Кихот.

- Пропала, пропала - говорил Санчо.

- Не было бы, отвечал Санчо, еслиб вокруг нас не росли травы, которые вы так хорошо умеете отыскивать и выбирать, и которыми, как вы сами говорите, в крайней нужде, довольствуются рыцари, особенно такие злополучные, как вы.

- Тем не менее ломоть черного хлеба с куском селедки я предпочел бы теперь всевозможным травам, описанным Диоскоридом со всеми комментариями к ним доктора Лагуны. Но, добрый мой Санчо, говорил Дон-Кихот, полно тебе кручиниться взлезай-ка на осла, да отправляйся со мной. Верь, мой друг, что Бог милосердый, не лишающий мух воздуха, червей земли и насекомых воды, Он, который дождит на добрых и злых и освещает солнцем праведных и грешных, не покинет и нас, ратующих во славу Его святого имени.

- Вам право более пристало быть проповедником, чем рыцарем, сказал Санчо.

как будто вышли лиценциантами из парижского университета. Верь мне, Санчо, никогда еще мечь не притуплял пера, ни перо - меча.

- Да будет так, отвечал Санчо. Теперь же пустимся в путь и постараемся отыскать где-нибудь убежище на ночь. Дай только Бог, чтобы нам опять не наткнуться на новых очарованных мавров, на новые привидения, одеяло и тому подобные очарования, потому что иначе в чорту пошлю я наконец все это рыцарство.

- Помолись Богу, и веди меня куда знаешь, отвечал Дон-Кихот. На этот раз я предоставляю тебе свободный выбор нашего ночлега. Но прежде, ощупай мою правую верхнюю челюсть и скажи - скольких у меня не хватает там зубов, потому что я чувствую в этом месте невыносимую боль.

Санчо всунул ему в рот руку, и ощупав челюсть сверху до низу, спросил Дон-Кихота, сколько насчитывал он здесь прежде зубов.

- Четыре совершенно здоровых, отвечал Дон-Кихот, не считая глазного.

- Ну теперь с этой стороны, внизу, у вашей милости остается всего два с половиною зуба, а вверху нет ни целых, ни половинных; здесь хоть шаром покати, так все гладко.

- О, злая судьба моя! грустно воскликнул Дон-Кихот при этом прискорбном известии. Лучше бы мне было лишиться девой руки, потому что рот без зубов похож на мельницу без жернова, и зуб для нас драгоценнее алмаза. Но, что делать! Мы должны безропотно переносить всевозможные бедствия, обрекши себя однажды на тяжелую жизнь странствующого рыцаря. Забудем же о них, мой друг, и с Богом пустимся в дорогу. Сегодня я безпрекословно последую за тобою.

Санчо послушался Дон-Кихота, и направился по тому пути, где он расчитывал скорее всего найти какое-нибудь убежище на ночь, не слишком удаляясь, однако, от многопосещаемой в этом месте большой дороги. Между тем, как они медленно подвигались вперед, - жестокая боль, чувствуемая Дон-Кихотом в челюстях, не позволяла им ехать быстрее, - Санчо, чтобы как-нибудь размыкать свою тоску-кручину, сказал своему господину: