Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XXIII. (старая орфография)

Глава XXIII.

В этом грустном положении, Дон-Кихот сказал своему оруженосцу: "Санчо! постоянно твердили мне, что благодетельствовать негодяям все равно, что подливать в море воды. Если бы я поверил тебе, я бы избежал этой неприятности, но дело сделано, поэтому призовем на помощь терпение и постараемся извлечь из настоящого полезный урок для будущого".

- Ну ужь вы то извлечете, разве когда я стану турком, ответил Санчо. Но так как вы сами говорите, что поверивши мне, вы избежали бы теперешняго несчастия, то поверьте мне, в эту минуту, и вы избегнете гораздо худшого, потому что святая Германдада плюет на всех ваших рыцарей, и я ужь слышу в ушах своих свист её стрел.

- Ты трус, Санчо, и больше ничего, сказал Дон-Кихот, но чтобы ты не сказал, что я упрям и никогда не следую твоим советам, поэтому я послушаюсь тебя, но только с одним условием, что никогда, живой или мертвый, ты не скажешь никому, будто я удалился от грозившей нам опасности из страха, но что сделал это, единственно, во исполнение твоих просьб. Если ты скажешь противное, ты солжешь, и я, отныне на всегда, и от всегда до ныне, бросаю тебе в лицо эту ложь, и не перестану повторять, что ты лжешь, и будешь лгать, пока будешь утверждать что-нибудь подобное. И не возражай мне на это, потому что при одной мысли, будто я ухожу из страха от опасности, в особенности от нынешней, что во мне явилась хоть тень испуга, меня берет охота остаться здесь, и ожидать одному не только святую Германдаду, или то братство, которое ужасает тебя, но даже братьев двенадцати колен Израиля и семь братьев Макавеев и близнецов Кастора и Полукса и всевозможных братий с их братствами.

- Господин мой, отвечал Санчо, удаляться - не значит убегать, и не особенная в том мудрость ожидать опасность, превосходящую всякия силы и всякую возможность оттолкнуть ее; гораздо умнее беречь себя сегодня на завтра, и не заключать всего себя в один день. И право, ваша милость, мое глупое, холопское разумение понимает немного как человеку следует распорядиться собой. Не раскаивайтесь же в том, что думаете последовать моему совету, а поскорее валезайте на Россинанта, если это под силу вам, если же нет, я вам помогу, я не долго думая, поезжайте за мной: право сердце говорит мне, что теперь ноги нам нужнее рук.

Дон-Кихот последовал совету своего оруженосца, взлез ни говоря ни слова на своего коня, и предшествуемый на осле Санчо, направился в теснины Сиерры Морены, от которых они были не далеко. Санчо намеревался проехать сквозь всю цепь этих гор и выехать в Вазо или в Альнодовар-дель-Кампо, укрываясь несколько дней в горных пустынях от поисков святой Германдады, в случае, еслиб она пустилась розыскивать их. Он тем охотнее отправлялся теперь в горы, что котомка его, наполненная съестным, избегла рук грабителей, - счастие, которое он считал решительным чудом, судя потому, как неистово освобожденная братия грабила все, что попадалось ей под руку и приходилось по вкусу.

В туже ночь наши искатели приключений забрались в самую глубь Сиерры Морены. Санчо решился остановиться здесь, чтобы перевести дух и даже отдохнуть несколько дней, по крайней мере, на сколько хватит у него провизии. Рыцарь и оруженосец расположились на ночлег между двумя скалами и множеством голых пней. На беду их судьба, на скрижалях которой, по учению неверных, заранее предначертано чему случиться здесь, привела славного вора Гинеса Пассамонта, освобожденного от каторги безумием и доблестью Дон-Кихота, и не без причины страшившагося теперь преследования святой Германдады на то самое место, на котором расположились ночевать Санчо и Дон-Кихот. Пройдоха узнал их в туже минуту и решился обождать, пока они мирно заснут себе. И так как негодяи всегда неблагодарны, так как на свет их рождает нужда, и настоящее закрывает пред ними будущее, то и не мудрено, если Гинес, у которого благодарности было столько же, сколько благородства, решился украсть у Санчо осла, не заботясь о Россинанте, показавшемся ему такою дрянью, которую ни продать, ни заложить. Дождавшись минуты, когда Санчо захрапел, славный этот вор увел его осла, и прежде чем занялась заря, его уже и след простыл, - поминай как звали.

Взошла заря, возрадовалась земля и опечалился Санчо. Не находя нигде своего милого осла, он принялся так громко и горько вопить, что разбудил Дон-Кихота, услышавшого как несчастный оруженосец его, хныкая, приговаривал: "о сын моего сердца, рожденный в моем собственном доме, забава детей моих, услада жены, зависть соседей, помощник в трудах моих и кормилец целой половины моей, потому что заработываемыми тобою двадцатью шестью мараведисами ты покрывал на половину мои расходы". Дон-Кихот, видя рыдающого Санчо, и узнав причину его гора, принялся утешать его чем мог и обещал дать ему письмо на получение трех ослят из пяти, оставленных им в своей конюшне. Это несколько утешило Санчо, осушило его слезы, утишило стенания, и он поспешил поблагодарить своего господина за великую милость его.

Дон-Кихот, между тем, забравшись в горы, которые казались ему как будто нарочно созданными для того рода приключений, которых он искал теперь, преисполнился невообразимой радостью. Он припоминал разные удивительные происшествия, случавшияся с странствующими рыцарями в таких диких местах, и эти воспоминания наставляли его забывать все на свете. Санчо же, попав в безопасное место, помышлял только о том, как бы ему наполнить желудок остатками от добычи, захваченной у монахов, сопровождавших мертвеца. Он шел теперь пешком, позади своего господина, таща на себе все, что таскивал недавно его осел, и перекладывая разные кусочки из котомки в свой желудок; и так по душе приходилось ему это пешеходное путешествие, что ни гроша не дал бы он ни за какое другое приключение.

Спустя немного, подняв глаза, он увидел, что господин его, остановившись, пытается острием своего копья поднять с земли какие-то вещи. Поспешив к нему на помощь, он увидел, что Дон-Кихот приподнял чемоданчик и подушку, связанные вместе, все в дырьях и на половину сгнившие. Все это было довольно тяжело, так что Санчо принужден был взять чемодан на руки, и рыцарь велел ему посмотреть, что в нем положено. Оруженосец поторопился исполнить это приказание, и хотя чемодан был заперт на ключь, он легко однако разсмотрел через дырья все, что в нем находилось. Там лежали четыре рубахи тонкого голландского полотна, разное щегольское платье и, что лучше всего, сверток с червонцами. "Да благословенно же будет все небо, ниспосылающее нам такое приключение, в котором есть наконец чем поживиться" воскликнул Санчо, при виде этой находки. И принялся он теперь с двойным вниманием разглядывать все в найденном им чемодане, в котором, кроме денег, белья и платья, нашел еще богато переплетенный альбом.

- Дай мне этот альбом, сказал Дон-Кихот, деньги же дарю тебе.

В знак благодарности Санчо поцаловал ему руку, и принялся после того перекладывать вещи из чемодана в свою котомку.

- Санчо, сказал ему Дон-Кихот, мне кажется, да иначе и быть не может, что это вещи какого-нибудь заблудившагося путешественника, настигнутого в горах разбойниками, похоронившими его в этой пустыне.

- Этого не может быть, сказал Санчо, разбойники не оставили бы денег.

попалось ему на глаза было, как будто на черно набросанное красивым почерком, стихотворение, которое Дон-Кихот громко прочел; вот оно:

- Ну, из этой песеньки трудновато что-нибудь узнать, заметил Санчо, если только начиная с филина, о котором здесь поется, мы не доберемся до самого соловья.

- Про какого филина ты говоришь? спросил Дон-Кихот.

- Кажись, вы там про филина что-то читали, ответил Санчо.

- Про филина? воскликнул Дон-Кихот. Ты, кажется, Санчо, перепутал; тут сказано Фили, вероятно имя дамы этого певца, а вовсе не филин. Стихи же право ничего себе, продолжал он, или я ничего не смыслю в стихах.

- Больше чем ты думаешь, ответил Дон-Кихот, и это ты вскоре увидишь, относя письмо мое в Дульцинее Тобозской, написанное стихами сверху до ниву. Узнай, Санчо, что все, или по крайней мере, большая часть странствующих рыцарей минувших времен были знаменитые трубадуры, т. е. великие поэты и музыканты. Без этих двух талантов или даров небесных немыслимы влюбленные странствователи. Правда, стихи старых рыцарей отличаются большей силой, чем грацией.

- А прочтите за еще что-нибудь, сказал Санчо, может быть мы найдем там что-нибудь интересное для нас.

Дон-Кихот перевернул лист.

- Здесь проза, сказал он, что-то в роде письма.

- Судя по началу, это, должно быть, какое-то любовное письмо, ответил Дон-Кихот.

- Потрудитесь, ваша милость, громко прочитать его, сказал Санчо, потому что, страх как люблю я эти любовные писания.

- Изволь, ответил Дон-Кихот, и вслед за тем громко прочел:

"Твоя измена и мое несчастие заставляют меня удалиться в такое место, откуда слух твой поразит скорее весть о моей кончине, нежели мое проклятие. Неблагодарная! ты предпочла мне человека, обладающого большим, но не большого, чем я. Если-бы благородство чувств считалось здесь богатством, тогда я не завидовал-бы чужому счастию, и не оплакивал-бы погибшого моего. Очарование, производимое твоей красотой, затмевается твоими поступками. Прельщенный красотой, - я видел в тебе ангела небесного, в твоих поступках - узнал в тебе женщину. Но живи себе в мире ты, вызывающая меня на брань; дай Бог, чтобы никогда не раскрылся коварный обман твоего мужа, и тебе не пришлось раскаиваться в твоем поступке, или страшиться моего удара в отмщение за то, чего ужь я не ищу".

Принявшись за тем перелистывать весь альбом, он нашел в нем несколько других стихов и писем, частию перечеркнутых, частию совершенно ясных. Но во всех их встречались только проклятия, жалобы, упреки, удовольствия, огорчения, отказы и ласки, и все это воспевалось, восхвалялось и проклиналось.

Тем временен, как Дон-Кихот разсматривал альбом, Санчо разсматривал чемодан и подушку, обшаривши в них все уголки, все складки, распоров все швы, разглядев и ошупав всякий кусок ваты, словом, не оставив без тщательного разсмотрения ничего; так разожгли его любопытство, найденные им червонцы, число которых превышало сотню. И хотя он не нашел ничего больше ни в чемодане, ни в подушке, тем не менее примирился теперь и с памятным для него одеялом; и с фиербрасовским бальзамом, и с дубинами и кулаками погонщиков мулов, и с похищением котомки, и с кражей кафтана, и с голодом, жаждой, трудами, словом решительно со всем, что привелось ему испытать за службе у своего доброго господина. Найденные им червонцы с лихвой вознаграждали его за все испытанные им потери и лишения.

Рыцарю печального образа, между тем, ужасно хотелось узнать, это бы такой мог быть хозяином найденного им чемодана; заключая по деньгам, белью, стихам и письмам, что это должно быть какой-нибудь влюбленный, знатной фамилии, доведенный до отчаянья изменой своей возлюбленной. Но так как в этом суровом и пустынном месте, трудно было собрать какие-нибудь сведения на этот счет, поэтому он решился ехать дальше, предоставляя выбор пути воли Россинанта, выглядывавшого, где ему можно поставить безопасно одну ногу впереди другой. Рыцарю все мерещилось, что среди этих гор, покрытых хворостником, его ожидает какое-нибудь удивительное приключение. Погруженный в эти мысли, он нечаянно увидел между кустарниками человека, пробиравшагося с необычайной легкостью с холма на холм. Он казался полунагим, с черной всклоченной бородой, длинными, безпорядочно раскинутыми волосами, с обнаженной головой и голыми ногами. Правда, на бедрах его висели какие-то желтые бархатные штаны, но такие порванные, что они открывали тело в нескольких местах. Хотя двигался он чуть не с быстротою молнии, тем не менее рыцарь печального образа отлично разсмотрел фигуру и наряд его, и хотел, во что бы то не стало, последовать за ним, но не Россинанту-же было пробираться сквозь окружавшие его камни и хворостник, к тому-же он и вообще-то двигался куда как не быстро. Дон-Кихоту показалось,. что незнакомец этот должен быть хозяин потерянного чемодана, и он решился всюду искать его, хотя-бы для этого ему пришлось целый год разъезжать по горам. Приказав Санчо обогнуть гору с одной стороны, сам он решился следовать по другой, надеясь помощью этого маневра поймать незнакомца, так быстро скрывшагося у него из виду.

- Не могу я этого сделать, отвечал Санчо, потому что как только я покидаю вашу милость, так перед главами у меня начинают мерещиться тысячи привидений, и, с перепугу, просто душа в пятки уходит. И это я вам говорю раз на всегда, ваша милость, не удаляйте вы меня от себя.

на свою душу. Ступай же позади меня шаг за шагом, или как тебе будет удобнее, и обрати глаза свои в фонари. Мы объеден кругом эту гору и, быть может, настигнем этого, только что мелькнувшого перед нами человека; ему, вероятно, принадлежит сделанная нами находка.

- К чему же исвать его в таком случае, сказал Санчо; ведь если он окажется хозяином этих червонцев, тогда, что же я то стану делать? Право, ваша милость, лучше нам обойтись без этих ненужных объездов, и оставаться с найденными деньгами, пока не отыщется настояший хозяин их сам собою. К этому времени я, даст Бог, издержу уже все эти деньги, так что отдать мне придется разве то, что я истратил.

- Санчо! ты судишь в этом отношении очень ошибочно, сказал Дон-Кихот. Если у нас может зародиться хотя мысль о том, что этот неизвестный человек - хозяин найденных нами денег, в таком случае, мы должны отыскать его и возвратить то, что ему принадлежит. Если же мы не станем отыскивать его, в таком случае, хотя бы он и не был даже хозяином найденных нами вещей, мы будем виноваты перед ним, как перед настоящим владельцем, потому что есть данные предполагать, что владелец этот ни это иной, как встреченный нами незнакомец. По этому, друг мой, Санчо, ищи его без горя, чтобы не заставить горевать меня, не отыскав этого человека. С последним словом, он пришпорил Россинанта, а Санчо последовал за ним пешком, неся на спине своей, благодаря Гинесу Пассамонту, все, что составляло недавно ношу его осла.

Когда рыцарь и его оруженосец почти уже окончили объезд кругом горы, они неожиданно наткнулись, на берегу ручья, на труп мула, лежавшого еще с уздою и седлом, но уже на половину съеденного волкани и воронами; это еще более убедило их, что мелькнувший перед взорами их человек был никто иной, как владелец погибшого мула и найденного ими чемодана. Тем временем как ваши искатели приключений с любопытством осматривали труп мула, они услышали свист, похожий на свист пастуха, сзывающого свое стадо; и почти в туже минуту увидели, по левую сторону от себя, огромное стадо коз, за которыми шел довольно пожилой пастух. Дон-Кихот громко кликнул его, прося подойти к себе. Пастух также крича, спросил рыцаря, как попал он в такое место, куда кроме коз, волков и хищных зверей не заглядывал никто. "Приди сюда", крикнул ему Санчо, "и тебе скажут все, что нужно".

Пастух послушался, и подойдя к Дон-Кихоту, сказал ему: "готов биться об заклад, что вы разсматриваете теперь этого мертвого мула. Вот ужь шесть месяцев, как он лежит здесь. Но, скажите на милость, не встретили ли вы где-нибудь его хозяина?"

под ноги, и повалить нас ни за что, ни про что.

- Это самое и я думал, сказал Санчо; я тоже нашел этот чемодан, и тоже побоялся даже подойти в нему; и как там все было, так все и оставил, потому что не в моей это натуре привязывать собакам погремушки.

- Скажи мне, добрый человек, спросил Дон-Кихот пастуха, знаешь ли ты хозяина этих вещей?...

- Все что я знаю, отвечал пастух, это то, что около полугода тому назад, приехал в ваши пастушьи шатры какой то молодцоватый господин на этом самом околевшем мухе и с тем самым чемоданом, который вы нашли на дороге, и, как говорите, не тронули. Он просил нас показать ему самое дикое и пустынное место в горах. Мы указали ему на это, потому, говорили мы ему, что если вы проедете еще с полмили, то, быть может, уже и не выберетесь оттуда; и удивляемся мы только, как это вы попали сюда, где нет и следа дороги. Не дал он на это никакого ответа, продолжал рассказчик, а повернул своего мула и словно стрела улетел от нас; и невольно подумали мы тут, чего бы ему так спешить? С той поры не было о нем ни слуху, ни духу; как вдруг остановил это он раз, ни с того, ни с сего, одного из наших пастухов, дал ему несколько пинков руками и ногами, потом кинулся к его ослу, забрал все, что там было хлеба и сыру и быстрее оленя убежал в горы. Узнав это, решили мы, собравшись вместе - искать его здесь, в самом густом лесу, и в вечеру другого дня нашли его в дупле одного дерева. Увидев нас, он скромно так подошел в нам, только весь в лохмотьях, загоревший такой, просто лица за нем нет, то есть так это он весь переменился, что еслиб не платье его, хотя и изодранное, то право не знали бы мы, тот ли это самый человек, которого мы искали. Ласково поклонившись, сказал он нам, как человек разсудительный, чтобы мы не удивлялись такой жизни его, потому что он кается здесь по обету, замаливая в этой пустыне многия свои прегрешения. Мы просили его сказать нам, кто он? да только напрасно; сказали ему на счет пищи, что пусть он только укажет нам куда приносить ее, и мы будем делать это аккуратно и от чистого сердца; а если это ему не нравится, то пусть он просит ее у нас, а не отнимает силою. Он поблагодарил нас, просил простить ему, что не хорошо он так обошелся недавно с одним нашим пастухом и клялся нам, во имя Бога, что будет просить теперь пищу у нас, и не станет отнимать ее ни у кого. На счет же того, где он живет, он сказал нам, что у него нет другого жилья, кроме тех мест, на которых застанет его ночь; и так жалостно заплакал он, что, право, если-бы мы были каменные, то и тогда слезы его разжалобили бы нас. К тому же довольно было увидеть, чем он стал теперь против того, каким мы видели его в первый раз. Тогда он бых молодой, красивый такой господин; по его разговору и учтивости видно было, что он принадлежит к благородной фамилии; так что мы перед ним были мужики мужиками. Между тем, заговоривши с нами, он вдруг остановился, снова онемел, уперся глазами в землю, и долго так стоял. Мы с удивлением глядели на него, ожидая чем все это кончится; и все большая и большая жалость брала нас к нему; а он все там стоит, ни словечка не промолвит, и только то подвинет, то опустит глаза, да вдруг, словно найдет на него что-то такое; начнет кусать себе губы, да хмурить брови; тут стало ясно нам, что не спроста все это так деется с ним. И скоро увидели мы, что-точно не спроста, потому поднялся это он вдруг, как бешеный, с земли, на которой было прилег, да как кинется на первого попавшагося ему под руку нашего товарища, так еслиб мы не вырвали этого бедняка из его рук, то тут бы он его и уходил своими кулаками и зубами, и все он кричал: "а, изменник Фернандо, ты заплатишь мне наконец за тот позор, которым ты покрыл меня. Я вырву наконец это злодейское сердце, полное обмана и измены". И много еще кричал он кое-чего, все честя изменником и обманщиком этого Фернанда. Мы отняли у него наконец нашего товарища, и тогда, не промолвивши ни слова, он со всех ног убежал от вас, скрывшись так быстро между скалами и хворостником, что нам никак нельзя было уследить его. Так и ушли мы, ничего не добившись от него, и узнавши только, что по временам с ним делается что-то не доброе и что должно быть этот Фернанд чем то очень ужь досадил ему. И уверялись мы в этом все больше и больше всякий раз, когда нам доводилось встречаться с ним, когда он приходил к нам просить хлеба, или силою отбирать его, потому что ужь когда найдет на него такая несчастная минута, в ту пору ничего не возьмет он добром, как ни предлагай ему, а нее наровит добыть кулаками. Когда же случится ему быть в полном разсудке, тогда ласково просит он нас - ради Бога, и поблагодарит, и заплачет потом. И могу вам по чистой правде, сказать, господа, продолжал пастух, что вчера я и еще четверо пастухов наших - двое друзей и двое работников моих - решили искать его, и если найдем, то думаем добровольно или насильно отвезти в город Альмодовар, до которого будет миль восемь отсюда. Там мы хотим попробовать лечить его, если только бедняка этого вылечит ужь что-нибудь, или, по крайней мере, сговорились мы узнать от него: это он, и есть ли у него родные какие, которых мы могли бы известить о его несчастии. Вот, господа, все, что я могу вам сказать об этом человеке. Теперь вы можете уверяться, что хозяин найденных вами вещей, тот самый человек, который убежал от вас как молния, да от чего ему и не бегать как молния, когда он не носит на себе никакого платья.

кто был этот таинственный человек, он решился последовать своему первому внушению и искать незнакомца в горах, решительно везде, не оставляя без осмотра ни одной трещины и ни одной пещеры. Но судьба устроила дело лучше, чем он ожидал, потому что в эту самую минуту, таинственный незнакомец показался в горном проходе, выходившем вам раз на тот луг, на котором находился теперь Дон-Кихот. Несчастный подвигался вперед, бормоча что-то такое, чего нельзя было разобрать и вблизи. Наряд его был таков, как мы уже описали, только когда он был уже очень близко от Дон-Кихота, последний разсмотрел на плечах его следы камзола, висевшого теперь в лохмотьях и, как видно было, сделанного из дорогой душистой замши; вещь, ясно показывавшая, что господин этот принадлежал к весьма порядочному обществу. Приблизившись к рыцарю, он поздоровался с ним очень вежливо, но каким то глухим, отрывистым голосом. Дон-Кихот, с своей стороны, чрезвычайно вежливо раскланялся с ним, сошел с коня, приблизился к незнакомцу и горячо обняв его, продержал так несколько минут, прижавши к своей груди, точно встретил в нем старого друга после долгой разлуки. Незнакомец, которого мы могли бы смело назвать оборванцем жалкого образа, подобно тому, как Дон-Кихот назывался рыцарем печального образа, освободясь наконец из объятий рыцаря и положив на плечи ему свои руки, стад пристально осматривать, как-бы желая узнать его; удивленный, быть может, костюмом, оружием и всею фигурою Дон-Кихота еще более, чем Дон-Кихот - оборванной и несчастной фигурой незнакомца. После нескольких минут молчания, несчастный пустынник заговорил первый, что именно, это мы увидим в следующей главе.