Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XXIX. (старая орфография)

Глава XXIX.

Такова невымышленная повесть моих горестных приключении. Судите сани теперь: имею ли я причину вздыхать тяжелее, чем вы это слышали, и проливать более горючия слезы, чем те, которых вы были свидетелями. Утешения для меня, вы видите, напрасны - горю моему ничем не пособить. Прошу вас об одном; сделать это вам не трудно: укажите мне такое место, где бы я могла провести жизнь, не опасаясь, ежеминутно, потерять ее от страха и тревоги; так сильно боюсь я, чтобы убежище мое не было открыто теми, которые меня ищут. Я знаю, в доме моих родных меня ожидает хороший прием, за это ручается нежная любовь их ко мне; но при одной мысли о том, что мне придется показаться им на глаза не такою, какою они надеятся меня найти, мне становится так стыдно, что я желаю лучше навеки скрыться от взоров их, чем прочесть на лице родителей моих то горе, которое отпечатлеется на нем, при встрече с погубленной их дочерью. С последним словом бедная девушка умолкла и закраснелась; и стыд и раскаяние, волновавшие её молодую душу, вылились в этой краске, выступившей на её лице. Слушатели, тронутые рассказом её несчастной любви, почувствовали к ней глубокое сострадание. Священник собирался было утешить ее, но Карденио предупредил его. "Как, сударыня", воскликнул он, "это вы, прекрасная Доротея, единственная дочь богатого Кленардо?" Доротея изумилась, услышав имя своего отца, и взглянув на рубище того, кто произнес это имя - нам известно, как одет был Карденио - спросила его: "кто он и как знает он имя её отца? сколько я помню, я, кажется, ни разу не упомянула его в продолжении моего рассказа," сказала она.

- Я тот несчастный, отвечал Карденио, который должен был жениться на Лусинде; я злополучный Карденио, оборванный, полунагой, лишенный всякого утешения, и, что еще хуже, - разсудка, потому что я нахожусь в здравом уме только немного минут, уделяемых мне небом. До этого ужасного положения меня довел тот самый человек, который погубил и вас. Да, Доротея, это я был свидетелем и жертвой вероломства дон-Фернанда, это я ожидал той минуты, в которую Лусинда произнесла роковое да, отдавшее руку её Фернанду; это у меня не хватило решиѵости дождаться и узнать, чем кончился её обморок, что заключалось в письме, найденном у её сердца. Душа моя изнемогла под бременем стольких несчастий, обрушившихся на нее разом. Я покинул дом Лусинды, в ту минуту, когда терпение мое истощилось, и оставив ей письмо, ушел в эту пустыню с намерением окончить здесь мою жизнь, ставшую мне ненавистной, как смертельный враг мой. Но небо лишило меня только разсудка, оставив мне жизнь для встречи с вами; потому что если все, что вы говорили, правда, а я вам верю, то, может быть, обоим нам суждено еще узнать лучшия времена чем те, на которые мы могли расчитывать в тяжелые минуты нашего отчаяния. Если Луснида не может быть женою дон-Фернанда, ибо она моя, как это она торжественно объявила; и если дон-Фернанд не может быть её мужем, так как он ваш, то мы можем еще надеяться, что небо, сохранив в целости ваше достояние, отдаст нам то, что нам принадлежит. Пусть же остается с вами это утешение, основанное не на обманчивых грезах и пустых надеждах; будем надеяться на лучшее; и я прошу вас отказаться теперь от вашего прежнего решения, как я отказываюсь от своего. Я даю вам слово христианина и благородного человека не покидать вас, пока не возвращу вас вашему жениху. И если слова мои не послужат ни в чему, тогда, во имя вашей чести, попранной дон-Фернандом, я обнажу шпагу и орудием, на которое дает мне право мое звание, заставлю его отдать вам то, что он вам должен. Но, отмщая ваши несчастия, я позабуду о своих; я ни одним словом не намекну Фернанду об оскорблениях, нанесенных им мне; отмстить за них я предоставляю небу.

Слова Карденио так изумили и обрадовали Доротею, что несчастная, не зная как благодарить его за все, что он обещал сделать для нее, хотела было кинуться к его ногам, но Карденио остановил ее. Добрый священник заговорил теперь за их обоих. Одобрив благородное намерение Карденио, он убедил его отправиться с нашими друзьями в их деревню; достать там то, чего ему не доставало теперь и обдумать, нам отыскать дон-Фернанда, отвести Доротею к родным, и вообще устроить все, как он найдет удобнее. Карденио и Доротея от души благодарили священника за это предложение. Молчавший до сих пор цирюльник тоже вмешался в разговор и предлагал, с своей стороны, служить своей особой во всем, что-только будет под силу ему; да за одно рассказал и то, что привело его с священником в эту пустыню. Он сообщил Карденио и Даротее о странном помешательстве Дон-Кихота, известий о котором они ожидали теперь от его оруженосца, отправившагося искать своего господина. Услышав это Карденио вспомнил, как какой то смутный сон, о недоразумении, вышедшим у него с Дон-Кихотом, и рассказал эту историю, не будучи однако в состоянии припомнить, из-за чего вышла у них ссора с рыцарем.

В эту минуту послышался голос Санчо, который, не находя священника и цирюльника на прежнем месте, принялся звать их во все горло. Друзья наши отправились к нему на встречу, в сопровождении Доротеи и Карденио, и закидали его вопросами о Дон-Кихоте. Санчо сказал им, что он нашел Дон-Кихота совершенно голого, желтого, высохшого как щепка, умирающого от голода, и все вздыхающого по своей даме; что он передал ему приказание Дульцинеи тотчас же отправиться в Тобоэо, где она его ожидает; но рыцарь ответил, что он решился не показываться на глаза ей, пока не совершит таких подвигов, которые сделают его достойным благосклонности своей чудесной дамы. Только, если он останется еще несколько дней в этой трущобе, продолжал Санчо, то, клянусь Богом, не быть ему не только императором, как он положил себе, но даже архиепископом, а это уж самое худое, что он может сделать. Подумайте, ради Бога, как бы это вытащить его оттуда.

Священник просил Санчо ни о чем не безпокоиться, уверив его, что он заставит Дон-Кихота разстаться с его страданиями. После этого он сообщил Карденио и Доротее средство, придуманное им, для исцеления, или, по крайней мере возвращения рыцаря домой. Доротея сама предложила взять на себя роль гонимой девы; она бралась исполнить ее лучше цирюльника, тем более, что с нею был и наряд, подходящий к этой роли, благодаря которому она могла разыграть комедию как нельзя более натурально. Доротея уверяла, что прочитав довольно рыцарских книг, она в совершенстве знает как взяться за это дело, и каким языком следует говорить с странствующим рыцарем.

- Тем лучше, воскликнул священник, и нам остается только скорее приняться за дело. Судьба решительно склоняется на нашу сторону, не думая, не гадая, мы, сударыня и милостивый государь, явились в вашем деле орудием судьбы, предназначенным отворить вам двери надежды, и в-тоже время самим нам, в лице вашем, является неожиданная помощь, в которой мы так нуждаемся.

В ту же минуту Доротея достала из своего узелка богатую юбку и парчевое покрывало, а из ящика жемчужное ожерелье и несколько других драгоценных уборов, и, спустя несколько времени, нарядилась как настоящая принцесса. Наряды эти взяла она с собой, по её словам, на случай какой-нибудь непредвиденной нужды, которой, до сих пор, ей, впрочем, не представлялось. Увидев ее в этом пышном костюме все были очарованы её своеобразной красотой, и нашли, что дон-Фернанд, должно быть, человек без всякого вкуса, если добровольно отказался от такой прелести. Но всех более удивлен и очарован был Санчо. Никогда в жизни ему не случалось видеть такой восхитительной красавицы; и он, сгорая от любопытства, спросил священника, что это за удивительная дана такая, и чего ей нужно в этих горах?

- Эта прекрасная дама, друг мой Санчо, ответил священник, ни более, ни менее как наследница, в прямой линия, от мужчины к мужчине, великого Микомиконского царства, а ищет она в этих горах твоего господина, чтобы попросить его исправить зло, причиненное ей одним великаном. Громкая слава, которую стяжал во всем мире твой господин, как знаменитейший странствующий рыцарь, дошла до слуха этой принцессы, и она, с Гвинейских берегов, решилась отправиться пряно сюда, отыскать здесь Дон-Кихота и вручить ему свою судьбу.

- Счастливая мысль и счастливая находка, воскликнул восхищенный Санчо, если только господин мой захочет выслушать её просьбу и исправить зло, наделанное ей этой сволочью великаном. Чорт меня возьми, да он убьет его, этого великана, если только это не какое-нибудь привидение, потому что справляться с привидениями не под силу даже моему господину. Но, ваша милость, есть у меня к вам просьбица. Вот что я думаю; чтобы отбить у моего господина охоту сделаться архиепископом, чего я пуще огня боюсь, присоветуйте вы ему сейчас же обвенчаться с этой принцессой; женатому человеку нельзя поступить в епископы, и он, волей неволей, сделается императором, а мне больше ничего не нужно. Я, ваша милость, все разсчитал, и вижу, что совсем мне не на руку это архиепископство, я нисколько не гожусь для церкви; к тому же, на беду мою, я женат; и если начать хлопотать, чтобы мне, человеку семейному, дозволили пользоваться доходами с духовной бенефиции, это значит: пиши пропало - ни к какому концу не придешь. Все дело теперь в том, чтобы господин мой женился, как можно скорей, на этой даме, которой я не называю по имени, потому что не знаю, как ее зовут.

- Зовут ее принцессою Микомикон, отвечал священник; так как царство её называется Микомиконским, по этому она должна называться принцессою Микомикон.

- Ясное дело, сказал Санчо; мне в частую, доводилось видеть господ, называвшихся по имени того места, где они родились: знал я, например, Петра Алканского, Ивана Убедского, Диего Вальядолидского, и, должно быть, что в этой Гвинейской земле царицы называются по имени своих царств.

Санчо остался до нельзя доволен этим обещанием священника, удивлявшагося тому, как заразительно подействовало безумие рыцаря на его оруженосца, вполне уверенного, что господин его, должен, рано или поздно, сделаться императором.

Доротея между тем уселась на мула священника, цирюльник привязал себе бороду из коровьяго хвоста, и Санчо получил приказание вести их к Дон-Кихоту, но не подавать и виду, будто он знает священника и цирюльника; - его уверили, что, только, в таком случае, Дон-Кихоту можно будет сделаться императором. Священник и Карденио отказались сопутствовать им; Карденио, боясь, чтобы Дон-Кихот не припомнил бы недавней их ссоры, священник же считал присутствие свое, теперь, совершенно лишним. Они пустили Доротею, Санчо и цирюльника ехать вперед, а сами, не торопясь, поплелись за ними, пешком. Дорогою священник считал не лишним подъучить немного Доротею, что следовало ей делать, но мнимая принцесса просила его не безпокоиться, уверяя, что все будет сделано совершенно так, как описываются подобные происшествия в рыцарских книгах.

Проехав с три четверти мили, они открыли наконец, между скалами, Дон-Кихота, успевшого уже одеться, но еще без оружия. Доротея, заметив его, и узнав от Санчо, что это был Дон-Кихот, выехала вперед, а цирюльник с своей привязанной бородой поехал сзади. Приблизившись к рыцарю, мнимый оруженосец поспешил соскочить на землю, подбежал к Доротее и помог ей сойти с её мула; после чего принцесса подошла к Дон-Кихоту, упала перед ним на колени, и оставаясь коленопреклоненной, не смотря на усилия рыцаря заставить ее приподняться, сказала ему: "я не встану, о мужественный и грозный рыцарь, пока вы не дадите мне слово совершить одно дело, которое возвысит вашу славу и защитит и утешит деву, претерпевшую такое оскорбление, какого не освещало еще солнце. И если правда, что мужество вашей непобедимой руки соответствует стяженной вами безсмертной славе, то вы должны помочь несчастной, приходящей по следам ваших великих подвигов, из стран далеких, просить вас о помощи."

- Прекрасная и благородная дана, отвечал Дон-Кихот, пока вы будете стоять на коленях, до тех пор я не отвечу вам и не стану слушать вас.

- Даю вам его, сказал рыцарь, если только вы не попросите меня совершить что-нибудь вредное или унизительное для моего короля, отечества и той, которая держит в руках своих ключ от моего сердца и моей свободы.

- Я не прошу у вас ничего подобного, ответила принцесса. Но, пока она собиралась высказать в чем дело, Санчо успел подойти в своему господину и шепнуть ему на ухо: "клянусь Богом, ваша милость, вы смело можете пообещать ей то, что она просит у вас, - это самое пустячное дело, всего то нужно укокошить какого то негодяя великана, а несчастная госпожа, просящая у вас такой пустячной услуги, это принцесса Микомикон, царица большого Микомиконского царства, в Эфиопии.

- Кто бы она ни была, отвечал Дон-Кихот, я сделаю только то, что мне велит мой долг и моя совесть; и обратясь за тем к гонимой деве, сказал ей: прошу вас, прекрасная дана, встать; я обещаю вам исполнить то, что вы попросите у меня.

- О, когда так, воскликнула принцесса, то прошу вас, великий рыцарь, тотчас последовать за иною туда, куда я вас поведу; с условием, что до тех пор, пока вы не отмстите за меня изменнику, который, поправ законы божеские и человеческие, отнял у меня мое царство, вы не вдадитесь ни в какое другое приключение.

на славный трон ваших предков, поправ супостата. Двинемся же без замедления в путь, потому что, правду говорят - опасность в промедлении. Просящая дева сделала вид, будто желает поцеловать руку Дон-Кихота, но изящный и вежливый рыцарь ни за что на это не согласился. Напротив того, он сам почтительно поцеловал ей руку, и потом вслед Санчо оседлать Россинанта и подать оружие.

Санчо исполнил приказание своего господина: оседлал Россинанта, потом снял оружие Дон-Кихота с дуба, на котором оно висело, как трофей и помог рыцарю надет его. Увидев себя во всем блеске своего боевого наряда, Дон-Кихот громко воскликнул: "теперь с помощью Божией, подадим сами помощь этой высокой даме". Между тем цирюльник все еще стоял коленопреклоненный, с трудом удерживаясь от смеха и поддерживая бороду, которая своим падением могла разстроить все дело. Когда же Дон-Кихот не только дал нужное обещание Доротее, но уже отправился исполнять его, цирюльник встал наконец, взял принцессу тою рукою, которая не была у него занята бородой, и при помощи самого рыцаря усадил ее на мула; после чего Дон-Кихот сед верхом на Россинанта, цирюльник устроился себе на своем муле, и только бедный Санчо должен был путешествовать пешком, что заставило его еще раз вздохнуть о своем потерянном осле. На этот раз он, впрочем легче переносил беду, ибо ему казалось, что господин его находится теперь на пряном пути к императорскому трону; он нимало не сомневался, что Дон-Кихот женится на принцессе Микомикон и станет, на худой конец, царем микомиконским; и если что печалило его теперь, так только то, что будущее царство его господина находится в земле черных людей. Но пылкое воображение оруженосца вскоре утешило его и в этом горе: мне то какая беда, думал он, что у меня будут черные рабы; ведь не забавляться же я стану с ними, а переправлю их в Испанию, обменяю здесь на чистые денежки, куплю себе на эти деньги какое-нибудь именьице, и беззаботно проведу в нем остаток дней моих. Что, в самом деле, слепой я, или дурак, чтобы не съуметь продать тысяч тридцать или сорок рабов своих так же легко, как сжечь пук сена. Маленький я или великий, а только делишки свой съумею устроить, съумею обратить, в своем кармане, этот черный народец в белый или желтый, хотя бы он был черен как душа самого чорта. Пусть мне только дадут его, а тогда посмотрим, таковский ли я человек, чтобы сидеть розиня рот. Погруженный в эти сладостные мечтания, Санчо от радости забывал неудобство путешествовать на своих двух ногах.

Карденио и священник глядели на всю эту сцену из-за хворостника, покрывавшого горы, и не знали как бы им присоединиться к лицам, сопровождавшим Дон-Кихота. Вскоре однако находчивый священник, отыскал средство выпутаться из своего затруднительного положения. При помощи находившихся в футляре его ножниц, он ловко обрезал бороду Карденио, накинул на него свою черную мантию и надел свой черный колет, сам оставшись в одном камзоле и панталонах. Наряд этот до того изменил Карденио, что он, кажется, сам себя не узнал бы, взглянувшись в зеркало. Отправившись после того в путь, он достиг с Карденио большой дороги ранее Дон-Кихота и его спутников, потому что хотя последние сначала значительно уехали вперед, но благодаря скалам и хворостнику, затруднявшим их путешествие, они не могли двигаться верхом так быстро, как пешие.

По выходе из гор Карденио и священник остановились, и когда последний завидел Дон-Кихота, он начал пристально всматриваться в него, а потом как будто узнавши рыцаря, кинулся в нему с распростертыми объятиями, крича во всю глотку: "приветствую зеркало рыцарства, мужественного земляка моего Дон-Кихота Ламанчского, цвет изящества, помощь и защиту скорбящих и квинтессенцию странствующих рыцарей!" Говоря это он шел, обнявши левую ляжку Дон-Кихота, который с изумлением слушал и глядел на священника, не зная кто это привязался к нему? но, вглядевшись внимательно, он узнал наконец своего друга лиценциата. Никак не ожидая встретить его в таком месте, Дон-Кихот хотел было сойти с коня, но священник ни за что не согласился на это.

- Позвольте мне распорядиться, господин лиценциант, как и знаю, говорил Дон-Кихот; мне не следует ехать верхом в то время, как ваше преподобие идете пешком.

величие, верхом; а мне, недостойному священнику, позвольте поместиться на муле, позади кого-нибудь из этих господ, сопутствующих вашему величию; и я буду воображать, что путешествую на самом Пегасе или на той зебре, на которой странствовал знаменитый мавр Музарак, пребывающий поныне очарованным в Зулемской пещере, близ великого города Комплуто.

- Я уверен, отвечал Дон-Кихот, что принцесса, во имя любви ко мне, велит своему оруженосцу уступить вам место на седле своего мула, а самому поместиться сзади, если ужь суждено этому несчастному мулу везти на себе двоих.

- Конечно, отвечала принцесса; только приказывать этого моему оруженосцу не к чему; он научился такой вежливости и предупредительности при моем дворе, что ни за что не допустит духовную особу идти пешком, когда может предложить ей ехать верхом.

- Конечно не допущу, проговорил цирюльник, и в ту же минуту, соскочив с мула, предложил свое сиденье священнику, принявшему это предложение без дальних околичностей. К несчастию, мул этот был наемный, а следственно с норовом, так что когда цирюльник собирался сесть на него сзади священника, он так брыкнул задними ногами, что еслиб хватил ими не в воздух, а в голову или брюхо синьора Николая, то синьор этот, по всей вероятности, проклял бы пришествие в мир Дон-Кихота. Не претерпев особенного вреда, он тем не менее свалился на землю, порядком ударился и что хуже всего, лишился бороды, отвязавшейся в минуту его падения. Очутившись без бороды, цирюльник закрыл лицо руками и принялся вопить о том, будто проклятое животное разбило ему челюсти. Увидев отдельно лежащую на земле бороду оруженосца без куска кожи и капли крови, Дон-Кихот с удивлением воскликнул: "вот чудо, у этого человека бороду как будто мечом отсекли, так удивительно оторвалась она".

Священник видя, что дело принимает дурной оборот, поспешил взять бороду и отнести ее цирюльнику, продолжавшему, лежа на земле, глухо вопить. Прислонив в себе голову цирюльника, священник в одну минуту привязал ему бороду, бормоча какие то непонятные слова, полные, как утверждал он, чудесной силы, помогавшей всякой бороде мгновенно приростать в прежнему месту. И действительно, когда он удалился от мнимого оруженосца, то последний казался таким же здоровым и бородатым, как прежде. Это быстрое исцеление изумило Дон-Кихота, и он просил священника, когда-нибудь, в свободное время, передать ему эти чудесные слова, которые должны были, по его мнению, не только прирощать бороды в прежним их местам, но и обладать более могущественной силой, потому что в тех случаях когда оторвана борода, должно пострадать и тело, а следственно, все что исцеляет одно, должно исцелять и другое. Священник обещал повторить свои чудесные слова Дон-Кихоту при первом удобном случае.

еще мили две. Таким образом вся группа разделилась на конных и пеших: Дон-Кихот, священник и принцесса ехали верхом; цирюльник, Санчо и Карденио шли пешком.

- Теперь, ваше высочество, ведите нас куда знаете, сказал Дон-Кихот принцессе. Но прежде чем принцесса успела что-нибудь ответить, священник спросил ее: "государыня! в какое царство намерены вы вести нас; не в Микомиконское ли? Должно быть так, или я ничего не смыслю в царствах.

Доротея догадалась, в чему это было сказано, и быстро ответила: "вы угадали, я отправляюсь, именно в это царство".

- В таком случае путь ваш лежит прямо через мою деревню, отвечал священник; оттуда вы отправитесь в Картагену, где с помощью Божией, можете сесть на корабль; и я полагаю, что при попутном ветре, спокойном море и безоблачном небе, вы можете лет через девять быть в виду большого озера Меонского, то есть Палус Меогладского, отстоящого на сто дней пути от царства вашего высочества.

Ламанчского, гром славы которого поразил слух мой, как только ступила я на землю Испании. Молва о безпримерных подвигах его побудила меня отыскать этого рыцаря и поручить себя и мое правое дело мужеству его непобедимой руки.

в ушах. Я вам скажу одно: мужествен ли я или нет, я буду служить вам, до конца дней моих, тем количеством мужества, которым обладаю; и довольно об этом. Теперь мне хотелось бы узнать, что привело сюда господина лиценцианта, одного, без всякой прислуги, и так легко одетого, что я просто испугался.

- Я коротко отвечу вам на это - сказал священник. Я и общий наш друг цирюльник, синьор Николай, отправляемся в Севилью получить не маленькия деньги - тысяч шестьдесять пиастров - присланные мне одним моим родственником, уехавшим несколько лет тому назад в Индию. Вчера на нас напали здесь четыре вора и обобрали, буквально, до самой бороды, так что господин цирюльник принужден был нацепить себе фальшивую бороду, а вот этого господина (он указал на Карденио), они раздели до нага. Но что всего интереснее, говорят, будто это были каторжники, освобожденные каким-то, особенного рода, храбрецом, который, не устрашившись ни коммисара, ни сопровождавшей арестантов стражи, отпустил всех их на волю. Господин этот, должно быть, полуумный или величайший злодей, без души и совести; иначе он не решился бы впустить волка в стадо овец, лисицу в курятник и напустить шершеня на мед. Он попрал правосудие, возстал против своего короля, указом которого он так явно пренебрег, отнял у галер работающия на них силы и разбудил, давно уже отдыхавшую, святую Германдаду. Словом, он решился погубить свою душу, не вознаградив ничем своего тела.

Нужно заметить, что Санчо рассказал перед тем священнику известное происшествие с каторжниками, из которого господин его вышел с такою славою; поэтому-то священник и упомянул о нем, желая узнать, что ответит Дон-Кихот. При каждом слове священника несчастный рыцарь менялся в лице и не дерзал объявить, что это он освободил братию, отправлявшуюся на галеры. "Вот", продолжал между тем священник, "какого рода молодцы обобрали нас вчера до нитки. И да простит Господь, в своем безграничном милосердии, тому, это не допустил их претерпеть заслуженного ими наказания".