Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XXXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XXXI. (старая орфография)

Глава XXXI. 

Дон-Кихот между тем продолжал начатый разговор с Санчо:

- Друг мой! сказал он ему, помиримся, забудем старое и скажи мне теперь, без злобы и досады, как и где ты увидел Дульцинею? Что делала она? Что сказал ты ей? Что она ответила? Что выражало лицо её, когда она читала мое письмо? Кто тебе переписал его? Словом, говори все, что найдешь нужным, ничего не прибавляя, для умножения моей радости, и ничего не убавляя, для уменьшения её.

- Сказать вам правду - отвечал Санчо, письма вашего никто не переписывал, потому что я его вовсе не относил.

- Ты прав, сказал Дон-Кихот, я нашел его через два дня после твоего отъезда в моем бумажнике, и это страшно огорчило меня. Я не знал, что станешь ты делать, не находя письма, - и все ожидал не вернемся-ли ты.

- Да я бы и вернулся, отвечал Санчо, еслиб не запомнил его наизусть; я повторил его одному церковнику, который списал письмо с моих слов - и сказал, что хотя на своем веку попереписывал он много разных писем, но такого хорошого не случаюсь еще писать ему.

- Помнишь-ли ты его до сих пор? спросил Дон-Кихот.

- Нет, отвечал Санчо; как только я повторил его церковнику и увидел, что ни на какого чорта оно мне больше не нужно, так сейчас-же позабыл. Разве только вот это начало помню: вместительная, то бишь, властительная, да еще конец ваш до проба рыцарь печального образа; между этим началом и концом я поместил штук триста сердец, жизней и прекрасных глаз.

- Это не дурно, заметил рыцарь, но говори, что дальше? Когда ты предстал пред этой царицей красоты, чем была занята она? Вероятно нанизывала жемчуг на золотую нитку или вышивала золотом какой-нибудь любовный девиз для плененного ею рыцаря.

- Застал я ее, ответил Санчо, на скотном дворе, где она провеевала две семины ржи.

- Хлебные зерна в руках её, вероятно, превращались в жемчужины - сказал Дон-Кихот; но обратил-ли ты внимание на то, какого качества была рожь: чистая-ли, полновесная и матовая?

- Нет, светлая

- Могу тебя уверить, друг кой, заметил Дон-Кихот, что прошедши чрез её руки, рожь эта даст чудеснейший пшеничный хлеб. Но скажи, когда ты передал ей мое письмо, поцеловала-ли она его? подняла-ли над своей головой? сделала-ли она что-нибудь, достойное полученного ею послания, и что она наконец сделала? ради Бога, говори, не мучь меня.

- Когда я пришел к ней с вашим письмом, сказал Санчо, то ей, кажется, было не до писем, так была занята она работой; положи, мой милый, сказала она мне, махая порядочной связкой ржи, это письмо на мешок; я ужо, когда покончу работу, прочитаю его.

что ты отвечал ей. Передай мне разговор ваш от слова до слова; скажи, о чек она спрашивала тебя?

- Ни о чем она не спрашивала меня - сказал Санчо; а сам я рассказал ей, как ваша милость страдает во славу её, как оставил я вас, между скал, словно дикаря какого: голого, не кушающого со стола, не расчесывающого бороды, почивающого на голой земле, и все страдающого и проклинающого свою звезду.

- Это ты напрасно сказал, что я проклинаю звезду свою, заметил Дон-Кихот. Напротив, я благословляю и не перестану благословлять ее до конца дней моих, потому что она сделала меня достойным любви такой высокой дамы, как Дульцинея Тобозская.

- Уж именно высокой, заметил Санчо; я полагаю, она вершка на три выше меня.

- Ты почему это знаешь, разве ты мерялся с ней? спросил Дон-Кихот.

- Вот как я мерялся, отвечал Санчо; помогая ей взвалить на осла куль муки, я очень близко подошел к ней, и тогда увидел, что она целой головой выше меня.

- Не правда-ли, высокий рост её, сказал Дон-Кихот, гармонирует как нельзя более с высокими достоинствами ума и возвышенной прелестью её манер. Но вот, Санчо, отчего ты не можешь отпереться; - когда ты приблизился к ней, не повеяло ли на тебя восхитительнейшими ароматами, не благоухало ли все вокруг нея, как в магазине самого изысканного парфюмера?

- Никаких запахов я не слышал от нее, кроме одного, ответил Санчо, происходившого, верно, оттого, что работая, она страх как потела.

- У тебя верно был насморк - сказал рыцарь, или ты слышал свой собственный запах, потому что я, кажется, знаю, как благоухает эта роза между шипами, эта садовая лилия, эта разжиженная амбра.

- Пожалуй, что свой собственный слышал я, продолжал Санчо; я точно, в частую, слышу от себя такой-же самый запах, какой, показалось мне, слышал я от вашей дамы Дульцинеи, и ничего тут мудреного нет; если и слышал, потому что один чорт, говорят похож на другого.

- Но, спрашивал Дон-Кихот, провеявши и отправивши на мельницу рожь, что сделала она, прочитав мое письмо?

- Письма вашего она вовсе не читала, ответил Санчо, оттого, что не знает она, как сказала мне, ни читать, ни писать, а разорвала его на мелкие кусочки, боясь, как-бы кто не прочитал и не разгласил-бы её секретов. О любви к ней вашей милости и ваших непомерных страданиям довольно узнала она из моих рассказов и велела мне передать, что она цалует ваши руки, и что ей желательнее видеть вас, чем получать от вас письма, потому она и приказывает вам сейчас-же выбраться из этого хворостнику и отправиться в Тобозо. Ей, я вам доложу, смерть как хочется видеть вас; а ужь как она хохотала, когда я сказал ей, что ваша милость называетесь рыцарем печального образа, просто живот надрывала. Спросил я ее также, представлялся-ли ей бискаец и узнал, что представлялся, и что это очень вежливый и милый господин. Спросил ее и насчет каторжников, но оказалось, что из этих господ никто не представлялся.

- До сих пор все идет как нельзя лучше, продолжал Дон-Кихот, но скажи мне, когда ты откланялся ей, что подарила она тебе, в награду за те вести, которые ты принес ей от её рыцаря? потому что узнай, Санчо, если ты этого не знаешь: дарить какие-нибудь драгоценные вещи оруженосцам, девушкам или карлам, приносящим вести от рыцарей дамам и от дам рыцарям, это старинный и ненарушимый рыцарский обычай.

- Очень может быть, что это такой обычай, сказал Санчо и право нельзя сказать, чтобы он был дурной, но только видно обычай этот был в обычае в прежния времена, а нынче вместо драгоценных подарков дают ломоть хлеба с куском овечьяго творогу; по крайней мере мне госпожа Дульцинея ничего больше не дала, а творогом точно попотчивала, когда я откланивался ей из-за плетня скотного двора.

- Дульцинея, сколько я ее знаю, женщина чрезвычайно щедрая, отвечал Дон-Кихот, и если ты не получил от нее дорогого подарка, то вероятно потому, что в это время у нее не было ничего под рукой, иначе она тебе непременно подарила бы какую-нибудь драгоценную вещь. Ты впрочем ничего не потерял, потому что когда я увижусь с Дульцинеей, я все устрою как следует. Но знаешь-ли, мой друг, что меня удивляет? Ты пропутешествовал туда и назад, точно на воздухе; в три дня ты сделал тридцать добрых миль. Это заставляет меня думать, что покровитель и друг мой мудрый волшебник, - один покровительствующий мне волшебник непременно должен быть у меня, иначе я не был бы странствующим рыцарем - должно быть незримо нес тебя по воздуху во время твоего путешествия. Ты не удивляйся этому; очень часто волшебник берет сонного рыцаря с постели, и рыцарь, сам не зная как, пробуждается утром миль за тысячу от того места, где он заснул, иначе рыцари не могли бы помогать друг другу в опасностях, как это делается обыкновенно. Случается, например, что иной рыцарь сражается где-нибудь в горах Армении с вампиром или андриакой или, наконец с другим рыцарем; смерть грозит уже изнеможенному бойцу, но в ту самую минуту, когда он меньше всего ожидает, на облаке, или на огненной колеснице, спускается друг его рыцарь, находившийся за несколько часов перед тем, может быть, в Англии. Он вступается за своего друга, спасает ему жизнь и к ночи переносится назад в Англию, ужинает там и ложится спать, не смотря на то, что одно место отстоит от другого на две или на три тысячи миль. Все это, другой мой, устраивают охраняющие нас мудрецы волшебники: и ты, Санчо, нисколько не сомневайся в том, что ты действительно был в Тобозо и возвратился оттуда; я тебе еще раз говорю, что ты вероятно сам того не замечая, летел, как птица, при помощи моего мудрого друга.

- Это очень может быть, сказал Санчо, потому что Россинант мчался, словно осел цыгана с живым серебром в ушах.

- Какое там живое серебро! воскликнул Дон-Кихот, тебя нес целый легион духов, которые, никогда не уставая летают сами и помогают перелетать другим, какие угодно пространства, без малейшей усталости. Но, друг мой, вот чего я не знаю: как исполнить приказание моей дамы? Если я отправлюсь теперь к ней, то я не сдержу слова, данного принцессе? К тому же рыцари должны больше думать о своих обещаниях, нежели об удовольствиях и прихотях; и теперь, с одной стороны, меня толкает желание видеть мою даму, с другой - мой долг напоминает мне о данном мною обещании и об ожидающей меня славе. Но вот что я думаю: я отправлюсь поскорее туда, где обитает этот ужасный великан, и когда я отсеку ему голову и возвращу принцессе её царство, тогда поспешу в этой звезде, озаряющей меня своим сиянием. Я извинюсь перед ней в невольном промедлении и уверен, что она не только не разсердится, но осыпет еще похвалами меня за подвиг, который прославит и возвеличит ее саму, так как она источник всей приобретаемой и в будущем ожидающей меня славы.

- Пресвятая Богородице! воскликнул Санчо; право вы не в своем уме. Да скажите на милость, из-за чего же отправляетесь вы за тридевять земель? прогуляться, что ли? Ужели вы, в самом деле, намерены выпустить из рук невесту царицу, которая принесет вам в приданое царство тысяч в двадцать миль, то есть больше Испании и Португалии вместе и производящее все, что-только нужно для человека. Замолчите, ради Бога, господин рыцарь; как вам не стыдно даже говорить об этом. Послушайтесь меня и обвенчайтесь с этой принцессой в первой деревне, в которой найдется священник; да к чему священника? разве наш господин лиценциат не съумеет обвенчать вас. Я, ваша милость, слава Богу не мальчик, и могу, кажется, подать кое-какой совет, а нынешний приходится как нельзя больше кстати, потому что знаете вы эту пословицу; лучше синица в руки, чем журавль в небе, и когда дают тебе перстень, протягивай палец.

- Санчо! отвечал рыцарь; если ты советуешь мне жениться только для того, чтобы убивши изменника великана, я вступил на престол и осыпал тебя милостями, то ведь я могу сделать это и без женитьбы. Видишь-ли, прежде чем я вступлю в битву с великаном, я заключу с принцессой такого рода условие: если я одержу победу, то все равно, женюсь я или нет, она должна будет уступить мне известную часть своего царства с правом передать его, кому я захочу, а кому же другому отдать мне его, если не тебе.

и отправить их туда, куда мне желательно будет. К вашей же даме вы ужь пока не трудитесь отправляться, а покончите поскорее с этим великаном к прославлению Бога и нашей выгоде.

- Санчо! я вполне согласен с тобою, отвечал Дон-Кихот, и прежде чем отвратиться к Дульцинее, поспешим поразить великана; но только Боже тебя сохрани передать разговор наш кому бы то ни было, даже из тех лиц, которые едут теперь с нами; потому что если скромная Дульцинея не желает открывать своих тайн, то было-бы очень не хорошо с моей стороны, или со стороны кого бы то ни было, обнаруживать их.

- Да если вы желаете держать любовь вашу в тайне, сказал Санчо, так зачем же вы то и дело посылаете представляться вашей даме разных побежденных вами господ? Разве это не значит говорить каждому встречному, что вы в нее влюблены? И как умудряться сохранить ваши тайны все эти господа, преклонявшие перед нею, по вашему повелению, колена и повергавшия себя в её распоряжение?

- Как ты, однако, туп, Санчо, отвечал Дон-Кихот. Ужели ты не понимаешь, что все это возвеличивает мою повелительницу и возвышает её славу? Где видел ты такую даму, которая бы не гордилась иметь в своем распоряжении нескольких странствующих рыцарей, думающих только о том, как бы служить ей, не ожидая за это другой награды, кроме позволения быть её рыцарями и слугами.

- Слышал я, что так следует любить Бога, ответил Санчо; любить Его из-за него, а не из надежды попасть в рай, или из боязни отправиться в ад, любить и служить Ему, не разбирая как и за что.

- Чорт его разберет этого человека, воскликнул Дон-Кихот; какие счастливые минуты бывают у него; право, иной раз подумаешь, что он учился в Саламанке.

- И не выучился читать, добавил Санчо.

В эту минуту послышался голос цирюльника, просившого рыцаря остановиться, потому что спутники его желали отдохнуть у ручья, протекавшого на конце поляны. Дон-Кихот остановился, к великой радости Санчо, который устал даже, так ужь сильно врал он, и в добавок еще боялся, чтобы не поймали его на слове и не уличили во лжи, ибо, хотя он и знал, что Дульцинея простая крестьянка, он все же никогда в жизни не видел ее. Карденио успел между тем переодеться в старое платье Доротеи, платье незавидное, но все же несравненно лучшее его прежних лохмотьев. Путешественники уселись на берегу ручья и позавтракали провизией, которой священник запасся в корчме. Тем временем, как они закусывали, на поляне показался молодой мальчик; остановившись на минуту, чтобы разглядеть группу, расположившуюся у ручья, он подбежал вдруг в Дон-Кихоту и сказал ему заливаясь горючими слезами: "о, добрый господин! узнаете ли вы меня? Я тот самый бедный Андрей, которого вы заставили отвязать от дуба."

Дон-Кихот узнал его в ту же минуту, и взяв за руку несчастного мальчика, величественно повернулся с ним к своим спутникам. "Господа! гордо сказал он им, "дабы вы убедились на деле, как полезны для мира странствующие рыцари, как они всюду преследуют и пресекают неправду и зло, совершаемое безчестными и развратными людьми, скажу вам, что проезжая недавно около одного леса, я услышал чьи-то жалобные крики. Вспомнив свой долг, я, ни минуты не медля, поскакал туда, где слышались вопли и нашел там этого мальчика, который стоит пред вами и может подтвердить мои слова. Обнаженный до поясницы, он привязан был в дубу, и грубый виллан, оказавшийся его хозяином, разрывал на нем кожу ремнями своих возжей. Когда зрелище это поразило мои глаза, я спросил грубого мужика, за что он так ужасно бьет мальчика? Грубиян ответил; что это слуга его, которого он наказывает за некоторые неисправности по хозяйству. Неправда! воскликнул ребенок, он бьет меня за то, что я требую от него свое жалованье. Хозяин его проговорл тут что-то такое, что я готов был выслушать, но не принять в оправдание, и когда он кончил, я велел ему отвязать бедного мальчика и поклясться мне, что он уплатит ему сполна все жалованье, реал в реал, даже с процентами. Не правду ли я говорю Андрей? сказал Дон-Кихот, обращаясь в мальчику. Ты кажется видел, как я решительно приказывал твоему хозяину, как умиленно обещал он исполнить все, что ему, предписывала моя воля. Говори, не запинаясь, все, как было; пускай узнают друзья мои, какую пользу приносят странствующие рыцари на больших дорогах.

- Все, что вы сказали, отвечал Андрей, все это сущая правда; беда только, что конец был совсем не такой, как вы думаете.

- Что? воскликнул Дон-Кихот; разве хозяин не заплатил тебе?

- Не только не заплатил, отвечал бедный мальчик, но как только вы выехали из лесу, и мы остались с ним вдвоем, он привязал меня к прежнему дубу и так избил ремнем, что содрал вожу, как с святого Варфоломея, и с каждым ударом он так посмеивался над вами, что еслиб не боль, то я от души посмеялся бы вместе с ним над вашей милостью. После расправы его, я пролежал целый месяц в больнице, так избил меня этот злой человек. А всему виною вы, господин рыцарь; еслиб вы ехали своей дорогой и не совались туда, где вас не просят, хозяин мой стегнул бы меня раз десять или двенадцать и отпустил бы с Богом, заплатив мне, что следовало. А ваша милость, так некстати подвернулись тут и обругали моего хозяина, что только в пущую злость его ввели; и так как кроме меня ему не на ком было выместить свою обиду; поэтому на мою шею и обрушилась вся беда, да такая, что право не знаю, поправлюсь ли я ужь когда-нибудь от нее.

- Да, я дурно сделал, что скоро уехал, сказал Дон-Кихот; мне следовало дождаться, пока хозяин не заплатит тебе всех денег. Я должен был, по опыту знать, что сволочь эта никогда не исполняет своих обещаний, если не видит в том своих выгод. Но, мой милый, ты, вероятно не забыл, что я поклялся, если хозяин не заплатит тебе, отыскать его где бы он ни был, хотя бы во чреве китовом.

- А вот мы увидим, послужит ли это в чему-нибудь, сказал Дон-Кихот, и в ту же минуту кликнув Санчо, велел ему оседлать Россинанта, который мирно пасся себе тем временем, как господа его закусывали.

Доротея спросила Дон-Кихота, что намерен он делать?

- Отыскать хозяина этого мальчика, отвечал Дон-Кихот, наказать его и, не обращая внимания ни на каких вилланов, заставить его заплатить несчастному Андрею все, что ему следует до последняго мараведиса.

Доротея напомнила рыцарю данное им слово не предпринимать ничего, пока он не возстановит ее на престоле, заметив ему, что сам он, зная это лучше чем это-нибудь другой, должен был подавить свое благородное негодование до возвращения из её царства.

- Клятвы эти, право, вовсе не нужны мне, отвечал Андрей; вместо великого мщения дайте мне лучше чего-нибудь поесть или сколько-нибудь денег, чтобы добраться мне до Севильи, и Бог с вами и со всеми странствующими рыцарями, я им желаю столько же добра, сколько они наделали мне.

Санчо достал из котомки своей ломоть хлеба с куском сыру и подал его Андрею.

- А твоя то какая же часть в них? спросил с удивлением мальчик.

чем говорится.

Андрей взял хлеб и сыр, и видя, что никто не намерен дать ему ничего больше, опустил голову и собирался было уйти, но остановился и на прощание оказал Дон-Кихоту: "господин странствующий рыцарь! если приведется нам еще встретиться когда-нибудь, то хотя бы вы увидели, что меня раздирают на части, ради Бога, не вступайтесь за меня, а оставьте с моей бедой, потому что худшей беды как ваша помощь, мне, право никогда не дождаться, и да уничтожит и покарает Бог вашу милость со всеми рыцарями, родившимися когда бы то ни было на свет.

Услышав это, Дон-Кихот с негодованием поднялся с своего места, чтобы наказать дерзкого, но мальчуган со всех ног пустился бежать - догонять его никто и не думал - оставив рыцаря страшно сконфуженного. Вся компания с трудом удерживалась от смеха, чтобы не разсердить окончательно Дон-Кихота.