Дон-Кихот Ламанчский.
Часть первая.
Глава XXXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть первая. Глава XXXIV. (старая орфография)

Глава XXXIV.

"Плохо, говорят, армии остаться без начальника и дому без хозяина; но я скажу, что молодой, замужней женщине еще хуже оставаться без мужа. Вдали от тебя, я не знаю, теперь, что мне делать; и если ты не вернешься тотчас же домой, то я принуждена буду покинуть хозяйство наше без присмотру и переехать к родным, потому что опекун мой, если только человек этот стоит подобного названия, думает, кажется, больше о своем удовольствии, чем о моем спокойствии. Ты догадлив, поэтому я не скажу больше ни слова, да думаю, что этого и не следует делать".

Получив это письмо, Ансельм понял, что Лотар принялся уже за дело, и что Камилла сделала ему такой прием, какого Ансельм и ожидал. Восхищенный этим известием, он отвечал Камилле, чтобы она оставалась дома, и что он возвратится к ней в самом скором времени. Ответ этот крайне удивил и встревожил Камиллу; теперь она боялась и оставаться дома, и уехать к родным. Оставаться дома было не безопасно для чести её, уехать же, значило бы прямо ослушаться мужа. И как всегда случается, что колеблющийся выбирает из двух зол худшее, так и Камилла решилась сделать худшее что могла, то есть не только остаться дома, но и не убегать Лотара, чтобы не возбудить подозрения в своих людях. Она уже начинала раскаиваться, что написала мужу; начала бояться, как бы Ансельм не вообразил себе, что своим поведением, она сама подала повод Лотару позволить себе какую-нибудь вольность. Но, поручая себя защите Бога и чувству своего собственного достоинства, она решилась ничего не отвечать Лотару и ничего не говорить о нем Ансельму из страха, чтобы не вышло из того какой-нибудь ссоры. Она стала даже приискивать предлоги оправдывать Лотара перед своим мужем, в случае, если бы последний спросил, что заставило Камиллу написать известное письмо. Под влиянием этого решения, более благородного, нежели благоразумного, Камилла увиделась на другой день с Лотаром, зашедшим, на этот раз, так далеко, что твердость Камиллы поколебалась, и ей слишком зорко нужно было наблюдать за собой, чтобы глаза её не подали какой-нибудь надежды Лотару, не заставили его подозревать, что его признания и слезы пробудили сочувствие в её сердце. Колебание это не скрылось от глаз все более и более увлекавшагося Лотара. Пользуясь отсутствием своего друга, он решился усилить осаду крепости. Раздувая тлеющую в каждой женщине искру тщеславия, он восхвалял красоту Камиллы, - самое верное средство заставить женщину слушать нас и сломить её тщеславие, это избрать орудием действия это самое тщеславие, разжигая его языком демона обольстителя; что и сделал Лотар. И он так ловко воспользовался превосходством своего положения и находившимся в руках его орудием, что Камилла, кажется, растаяла бы даже тогда, еслиб вылита была из чугуна. Лотар клялся, рыдал, умолял, торопил и, наконец, выказал столько искренности и страсти, что твердость Камиллы рушилась, и он достиг того, чего наиболее желал и наименее надеялся достигнуть. Камилла пала, - удивляться ли этому? Единое средство одолеть любовь, это бежать от нее; побороть этого страшного врага, восторжествовать над его земными силами, могут лишь силы неземные.

Одна Леонелла знала тайну своей госпожи; от нее одной новые любовники не могли скрыть того, что между ними произошло. Лотар, конечно, не сказал Камилле, как хотел испытать ее Ансельм при помощи своего друга, как сам он способствовал успеху Лотара, справедливо опасаясь, дабы это открытие не ослабило, или, даже, не потушило, вспыхнувшей в сердце Камиллы любви в нему, дабы она не подумала, что он соблазнил ее случайно, без всяких особых намерений.

он так страшился. По приезде своем, он прежде всего отправился в Лотару. Друзья обнялись, поцеловались, и Ансельм, не медля ни минуты, спросил у своего друга о том, - что было для него в эту минуту вопросом о жизни и смерти.

- Жена твоя, воскликнул Лотар, образец благородства и женской верности. Все, что я говорил ей, не привело ни к чему. Она с негодованием отвергла мои признания и подарки, и смеялась над моими притворными слезами. Словом, перл красоты Камилла может назваться алтарем, на котором покоится целомудрие, застенчивость и все достоинства, украшающия и возвышающия жену и женщину. Возьми твои деньги, твои подарки, они не нужны мне; не этим мишурным игрушкам и не пустым признанием поколебать непорочную душу Камиллы. Удовольствуйся же этим испытанием, Ансельм, и не прибегай отныне к другим. Ты вышел сухим из моря тревоги и ревности, в которое повергают нас женщины; не предпринимай же новых плаваний по этому бурному морю, и с другим кормчим не испытывай прочности того корабля, с которым Бог предназначил тебе пройти твой жизненный путь. Но убедясь в том, что ты попал в хорошую гавань, укрепи себя осмотрительнее на якоре благоразумия, и не двигайся с твоего превосходного места, пока не призовут тебя заплатить тот долг, от которого ничто не избавляет.

Ансельм, восхищенный словами Лотара, верил ему как оракулу. Тем не менее, он просил его продолжать ухаживать за Камиллой, хотя бы только для препровождения времени, умерив, конечно, теперь свою страстность и настойчивость. "Я хочу еще, чтобы ты написал ей несколько хвалебных стихов, говорил Ансельм, ну, хоть под именем Хлорис. Я уверю Камиллу, будто ты влюблен в одну даму, которой дал это имя, с целию воспевать, не компрометируя ее. Если к тебе не время заниматься стихами, я не прочь снабдить тебя ими".

- Напрасный труд, отвечал Лотар. Я живу вовсе не в таком разладе с музами, чтобы им не приходила охота навестить меня хоть раз в год. Говори Камилле о моей мнимой любви, сколько хочешь, а стихи ужь позволь написать мне самому. Быть может они выйдут и не вполне достойными воспеваемого предмета, но будут, по крайней мере, лучшие - какие я в состоянии написать.

странным, почему не спросили у нее этого раньше, отвечала, что ей показалось, будто Лотар обращался с нею несколько вольнее, чем обыкновенно, но что теперь она разубедилась в этом совершенно, так как Лотар начал убегать её и даже, как будто боялся оставаться с нею наедине. Ансельм просил ее освободить себя от подобных подозрений; ему очень хорошо известно, говорил он, что Лотар без памяти влюблен в одну молодую девушку, которую воспевает под именем Хлорис, но, добавил Ансельм, если бы даже сердце Лотара было совершенно свободно, и тогда бояться его было бы совершенно напрасно.

Если бы Камилла не была предуведомлена Лотаром обо всей этой комедии с Хлорис, которую он приплел сюда только затем, чтобы отвести глаза Ансельму и свободно воспевать, под этим именем, саму Камиллу, - то она, без сомнения, была бы поймана в жгучия сети ревности, но предуведомленная обо всем заранее, Камилла выслушала это совершенно спокойно.

На другой день, после десерта. Ансельм попросил Лотара прочесть какое-нибудь стихотворение в честь возлюбленной его Хлорис, заметив ему, что так как Камилла не знает Хлорис, поэтому он может смело говорить и читать в честь её все, что ему угодно.

- Да хотя бы Камилла и знала ее, отвечал Лотар, я и тогда не видел бы никакой нужды скрываться. Если влюбленный воспевает красоту своей дамы и корит ее за холодность, то в этом, кажется, нет ничего оскорбительного ни для кого. Но, как бы там ни было, вот стихи, которые я набросал вчера в честь этой холодной красавицы:

Стихи понравились Камилле, а еще более самому Ансельму. Он расхвалил их и заметил, что Хлорис эта должна быть ужь слишком сурова, если её не в состоянии тронуть слова, так глубоко и искренно выливавшияся из души.

- О, там по вашему, все, что ни пишут влюбленные поэты, все это сущая правда? - воскликнула Камилла.

- В этом никто не сомневается, заметил Ансельм, старавшийся стать истолкователем мыслей Лотара перед Камиллой, не обращавшей теперь ни малейшого внимания на мужа, видя и слыша только любовника. Зная очень хорошо, что все эти похвалы и стихи принадлежат ей одной, что мнимая Хлорис - это она сама - Камилла спросила у Лотара, не помнит ли он еще каких-нибудь стихов в этом роде.

- Помню, отвечал Лотар, но они кажется не так хороши как прежние. Впрочем, можете сами судить; вот они:

Ансельм похвалил и эти стихи, сковав таким образом собственными руками еще одно звено в той цепи, в которую он заковывал свою честь. Чем более обезчещивал его Лотар, тем более и более возвышался он в собственных своих глазах, и чем глубже опускалась Камилла в пропасть позора, тем выше и выше возносилась она в светлой добродетели, во мнении своего мужа.

- О, моя милая Леонелла, как мне совестно теперь самой себя. Как мало умела я дорожить собой, как скоро и легко бросилась в объятия Лотара; победа надо мной не стоила ему ни времени, ни труда. О, как я боюсь, чтобы он не обвинил меня в крайней распущенности и легкомыслии. Поверит ли он, что у меня не хватило сил противиться этому пламени, которым он прожигал меня насквозь.

- Полноте вам безпокоиться об этом, сударыня, отвечала Леонелла; найдите вы мне такую богатую вещь, которая бы потеряла цену оттого, что ее скоро получили; напротив, говорят - дать скоро, значит дать вдвое.

- Правда твоя, сказала Камилла, но также говорят: то, что стоит мало, ценит себя еще меньше.

- Не вас она касается эта поговорка, возразила Леонелла; потому что любовь, как я слышала, иногда ходит, иногда летает; она бегает со мной, тащится с вами, охлаждает одного, воспламеняет другого; ранит на лево, убивает на право. Случается, что не успеет она начать своего дела, как ужь глядь! оно и кончено; и сегодня утром она подступает к крепости, а к вечеру уже берет ее; потому что это, сударыня, в силах противиться любви? И из-за чего вам, право, тревожиться? Разве Лотар не знает, что вам нужно было спешить и устроить все, пока не приехал господин Ансельм, потому что тогда поздно было бы браться за любовные дела. Для любви случай - значит все, особенно в самом начале; это я на опыте узнала, потому что и я ведь, сударыня, человек, как другие; во мне тоже играет молодая кровь. Но об этом я разскажу когда-нибудь после, а теперь добавлю вам в утешение, что не кинулись же вы вашему любовнику на шею, не увидевши в его глазах, да взорах, да подарках, всей его души; имели вы кажется время узнать: стоит ли он того, чтоб вы его любили? Полно, полно же вам тревожиться и воображать себе ни весть что; уверьте лучше себя, что Лотар любит вас также, как вы его; и что ловец, поймавший вас в свои любовные сети, стоит своей добычи, право это будет лучше, чем думать о таких пустяках, как то: скоро сдались вы или нескоро? И чего вам нужно: любовник ваш не только верен, благоразумен, заботлив и скрытен, как должен быть всякий благородный любовник, но из его достоинств можно сложить целую любовную азбуку; вот прослушайте-ка, сударыня, какая это азбука, и как я ее знаю. И Леонелла принялась в алфавитном порядке перечислять всевозможные качества, необходимые любовнику, так что только для двух букв во всей азбуке не оказалось подходящих слов, но за то на одно с

Азбука эта разсмешила Камиллу, увидевшую, что её горничная сделала большие успехи в любви, чем она думала, и Леонелла действительно призналась ей, что она не совсем платонически влюблена в одного благородного молодого человека. Известие это смутило Камиллу, заставив ее опасаться, чтобы шашни Леонеллы не обнаружили как-нибудь её собственного безчестия. Она спросила свою горничную: зашла ли та в своей любви дальше любовных признаний? Леонелла безстыдно отвечала ей, что пора признаний для нее давно миновала. Что делать? Госпожи в своем падении увлекают за собою горничных, теряющих всякий стыд; им достаточно увидеть, что госпожа их споткнулась, чтобы самим открыто захромать на обе ноги. Камилла просила только Леонеллу, ничего не говорить её возлюбленному о любви своей госпожи, и вести свои сердечные дела как можно осторожнее, чтобы не проведали о них как-нибудь Ансельм или Лотар. Леонелла все это обещала ей, но сдержала свое слово так, что держала Камиллу в постоянном страхе, как бы интрига Леонеллы не обнаружила её собственной.

Узнав тайну своей госпожи, смелая и развратная Леонелла задумала принимать своего любовника в доме Камиллы, вполне убежденная, что госпожа её хотя бы и узнала про это, не могла бы однако выгнать её любезного. К таким то последствиям приводит слабость женщин: оне становятся рабынями собственных своих служанок, вынуждены бывают сами потворствовать и помогать их развратным проделкам. Это испытала на себе Камилла; сколько раз она знала, что горничная её заперлась с своим любезным в одной из комнат её дома, и не только молчала, но сама заботилась о том, чтобы любовников не открыл как-нибудь её муж. Все это не послужило однако ни к чему, и Лотар, однажды, рано утром, увидел мужчину, выходившого из дома Камиллы. Недоумевая, кто бы это мог быть, он принял его сначала за какое-то привидение, во видя, что это привидение, закутавшись в свой плащь, украдкой удалялось от покинутого им дома, он вскоре разстался с своим ребяческим предположением, и в голове его мелькнула другая мысль, погубившая бы и его и Камиллу, если бы последней не удалось на этот раз отвести удар. Лотар вообразил себе, что незнакомый мужчина, вышедший из дома Камиллы, в такой неприятный час, был вовсе не у Леонеллы, да и где ему было помнить теперь о Леонелле? а у самой Камиллы, которая, думал он, так же легко кинулась в объятия другого, как недавно кинулась в объятия его самого; увы! такова участь женщины, изменившей своему мужу; ей перестает верить даже тот, кому она отдала свою честь. Любовнику её постоянно кажется, что она отдается другому еще легче чем ему; он становится подозрителен и рабски верит всему, что может кинуть тень за её верность. Ослепленный, приведенный в ярость мнимой изменой Камиллы, Лотар, в припадке ревности, сжигавшей все его внутренности, совершенно обезумел и побежал к спавшему еще Ансельму.

- Узнай, Ансельм, узнай; сказал он ему, что ужь несколько дней я нахожусь в борьбе с самим собою; я насилую себя, чтобы скрыть то, чего я не могу и не должен скрывать. Узнай, что твердость Камиллы поколебалась, и она готова исполнить все, что я попрошу у нее. Если я медлил открыть тебе эту роковую правду, то только потому, что хотел окончательно убедиться: преступление ли это или только притворство со стороны твоей жены? Может быть она желает испытать меня и увериться серьезно ли я влюблен в нее, как это я показывал по твоему желанию. До сих пор я думал, если Камилла так нравственна, как мы полагали, то пора бы ужь ей сказать тебе о моем неотвязчивом преследовании. Но она не торопятся с этим признанием, и я нахожу поэтому совершенно искренним с её стороны назначенное мне свидание, в твоей уборной, в первый раз когда тебя не будет дома (в уборной Ансельма происходили свидания Ансельма с Камиллой). Во всяком случае не торопись наказывать неверную; преступление только задумано, но не сделано еще, и в решительную минуту, в душе её, быть может, проявится раскаяние. Последуй и теперь моему совету, как следовал ты до сих пор всем остальным, кроме одного; начни действовать тогда, когда сомнения в неверности твоей жены исчезнут, и ты в состояния будешь сообразить свои действия с причиной, вызывающей их. Скажи, что ты уедешь завтра дня на два, на три в деревню твоего друга, как это тебе часто случалось делать, и спрячься в своей уборной; - там, кстати, за обоями и мебелью сделать это легко, - тогда мы оба увидим собственными глазами верна или неверна Камилла. Если намерения её преступны, чего следует более страшиться, чем ожидать противного, тогда обдуманно, без всякого шума, ты отмстишь ей за тот позор, которым она тебя покроет. Бедный Ансельм остолбенел и как будто уничтожился при этом дружеском открытии Лотара. Гроза разразилась над ним в ту минуту, когда он наименьше ожидал её; когда он вкушал уже радости триумфа, торжествуя победу Камиллы, презрительно оттолкнувшей, по его мнению, любовь Лотара. Несколько секунд он простоял неподвижно, опустив глаза и не произнеся ни слова, но наконец сказал: "Лотар, ты оправдал мои ожидания; ты действовал до сих пор, как друг мой, и я во всем следовал твоим советам. Делай же теперь, что знаешь, но только действуй в тайне".

Лотар обещал сделать все, что просил его Ансельм, но скоро опомнился и горько раскаялся в своих словах. Теперь понял он, какую непростительную сделал он ошибку. Разве не мог он отмстить Камилле не так безжалостно и позорно? Он проклинал свою безумную поспешность, и не находя средств исправить ее, решился признаться во всем Камилле. Имея возможность тайно видеться с нею почти во всякое время, он в тот же день отправился к ней и был встречен такими словами: "друг мой! на сердце у меня лежит тяжелое горе, и оно когда-нибудь разорвет эту грудь. Распутная Леонелла каждую ночь приводит в себе любовника и держит его до утра. Подумай, какой опасности я подвергаюсь; сколько поводов оклеветать меня представится каждому, кто увидит её любовника, скрытно выходящого рано утром из моего дому. Хуже всего то, что я не могу не только прогнать, но даже упрекнуть ее. Она знает про нашу любовь и этим заставляет меня молчать. О, как я страшусь, чтобы это не привело в какой-нибудь гибельной катастрофе.

открыли ему всю правду и заставили его тем сильнее раскаяться в его безумной утренней выходке. Он просил Камиллу успокоиться, обещал обуздать наглость Леонеллы, и рассказал ей, как, в припадке сумасшедшей ревности, он открыл тайну их Ансельму, как последний должен был спрятаться в своей гардеробной и увидеть собственными глазаѵи чем платили ему за его любовь. Лотар умолял Камиллу простить ему эту безумную выходку и вместе обдумать, как выйти им из того лабиринта, в который завела его необдуманная, роковая поспешность. Известие это привело в ужас Камиллу; она нежно упрекнула Лотара за его подозрение и за то еще худшее дело, на которое он решился в первую минуту озлобления. Но так как женский ум, более слабый для зрелого размышления, находчивее ума мужского для хорошого и дурного дела, поэтому Камилла скоро нашла средство помочь беде, повидимому, неисправимой. Она сказала Лотару, что пусть Ансехьм спрячется завтра в своей уборной, и она устроит все так, что это испытание поможет им только продолжать их любовные сношения без опасений и тревог. Что думала она делать? этого она не сказала, и попросила только Лотара войти в уборную, когда позовет его Леонелла, и потом отвечать ей на все вопросы так, как будто он не знает, что Ансельм спрятан тут же. Напрасно Лотар упрашивал ее сказать, что намерена она делать? и этим дать ему возможност действовать увереннее и благоразумнее. Камилла повторяла одно, что пусть он только ответит за предложенные ему вопросы. Больше она ничего не сказала, опасаясь, чтобы Лотар не отказался помочь ей в исполнении задуманного ею плана, который она находила превосходным, и не предложил взамен какого-нибудь другого, гораздо худшого.

На другой день Ансельм сказал, что он уедет в деревню своего друга, вышел из дому, но скоро вернулся и спрятался в своей уборной; Лотар и Камилла приготовили ему там все средства спрятаться как можно лучше. И спрятанный сидел он, полный тех мук, какие испытывает человек, готовый увидеть погибель своей чести, находящейся в руках дорогой для него женщины. Уверившись, что Ансельм сидит уже спрятанным, госпожа и горничная вошли в уборную, и Камилла с глубоким вздохом сказала Леонелле: "Леонелла, не лучше ли пронзить этой шпагой безчестное сердце, клокочущее в груди моей прежде, чем привести в исполнение то, что я задумала и чего я не открою тебе, опасаясь, чтобы ты не помешала мне. Но нет, я не должна искуплять своей кровью чужих заблуждений. Нужно прежде узнать, что могло заставить Лотара обратиться ко мне с преступным предложением, попирая честь мою и его друга? Леонелла, открой окно и подай ему знак войти сюда; он, без сомнения, ожидает теперь на улице, полный преступных надежд и желаний; но прежде, чем дойдет очередь до его желаний, исполнится мое, столько же благородное, сколько ужасное.

- О, дорогая госпожа моя, воскликнула превосходно заучившая свою роль Леонелла, что намерены вы делать с этой шпагой? Неужели вы хотите убить себя или Лотара? Но, подумайте, сударыня, чего не наговорят тогда о вас злые языки? Забудьте лучше вашу обиду и не пускайте вы сюда этого злодея. Что можем сделать мы слабые, беззащитные женщины против изверга, готового на все. Да он не помнит себя, он весь горит теперь, и пожалуй, прежде чем вы успеете сделать ему что-нибудь, он вам сделает такое, что лучше бы жизнь ему вашу взять. О, проклятая эта доверчивость вашего супруга, впустившого к себе в дом такого развратника. Сударыня, а если вы вправду убьете его, продолжала она, потому что вижу я, вы теперь сами не свои, что станем мы тогда делать с ним?

- Что станем делать? сказала Камилла; оставим здесь до возвращения Ансельма; пусть он погребает его; пусть зароет в землю свое безчестие. Зови же, скорей, этого изменника, потому что медля отмстить ему мое оскорбление я изменяю верности, в которой клялась моему мужу.

эта героическая решимость его жены? И он остался спрятанным, готовый явиться в решительную минуту. Между тем Камилла упала в притворный обморок, и Леонелла, положив ее на постель, в уборной Ансельма, принялась рыдать над своей госпожей. "О я несчастная," говорила она, "ужель мне суждено увидеть, как на руках моих завянет этот цветок стыдливости, эта ангельская доброта, эта женщина из всех женщин на свете прекраснейшая", и многое другое городила она в этом роде, корча из себя самую верную и преданную служанку второй Панелопы. Камилла скоро очнулась и воскликнула: "Леонелла! зачем же ты медлишь; к чему не позовешь безчестного друга моего мужа, этого правдивейшого человека, какого только освещало солнце и покрывал мрак ночной. Иди, беги, лети за ним; ради Бога не медли; не дай остынуть моему гневу, чтобы задуманное мною мщение не разразилось в одних проклятиях и угрозах".

- Сейчас позову его, сударыня, отвечала Леонелла; но прежде отдайте мне эту шпагу, а то боюсь я, как бы вы без меня не наделали чего-нибудь такого, что заставило бы потом плакать всю жизнь тех, которые так любят вас.

- Не бойся, милая моя, сказала Камилла; как бы решительно и смело не порывалась я отмстить мою поруганную честь; у меня все же нет решительности этой Лукреции безвинно поразившей себя, не поразив сначала того, кто стал причиною её погибели. Если я умру, то не прежде, как отмстив тому, кто заставил меня без вины проливать эти слезы.

Леонелла заставила еще попросить себя прежде чем решилась позвать Лотара, но наконец ушла. Оставшись одна, Камилла сказала сама себе: "Господи, прости мне! Не лучше ли и теперь отослать Лотара, как прежде, нежели дать ему повод считать меня безстыдной, легкомысленной женщиной; хотя бы это было сделано даже с целию убедить его в противном. Да, это было бы лучше, но честь моя, честь моего мужа осталась бы неотмщенной, еслиб изменник так легко вышел из того положения, в которое привели его безчестные его намерения. Нет, нет; он должен заплатить жизнью за свою наглость; и мир узнает, если он должен это знать, что Камилла не только осталась верна своему мужу, но и наказала того, это дерзнул ее оскорбить. Не лучше ли, однако, открыть все это Ансельму? Да разве не сказала я ему всего в письме, посланном в деревню; и если он не принял никаких мер против зла, то я думаю только потому, что от избытка доверия и доброты не мог даже допустить мысли, чтобы коварный друг замыслил погубить его честь. Я сама долго не могла верить этому, и никогда бы не поверила, еслиб наглость этого злодея не проявилась, наконец, в его дорогих подарках, нескончаемых признаниях и невысыхавших слезах. Но в чему теперь думать об этом? в минуту смелого решения колебаться нельзя; нет! нет! пусть погибнет измена и восторжествует мщение! Приходи же и умирай изменник; а там, пусть будет, что будет. Чистой отдалась я тому, кому небо судило быть моим мужем, и чистой должна я покинуть его, хотя бы для этого пришлось мне пролить свою кровь и кровь безчестнейшого из друзей, оскорблявших святое чувство дружбы". Говоря это, взволнованная, с обнаженной шпагой в руках, Камилла ходила скорыми шагами по комнате с таким озлобленным видом, что ее можно было принять за сумасшедшую, превратившуюся из нежной женщины в отчаянную, готовую на все. Все это видел и слышал, прикрытый куском обоев, Ансельм, и, по его мнению, одна эта сцена могла разсеять более сильные и основательные подозрения чем его. О, как желал он избавиться в эту минуту от Лотара, страшась, чтобы появление его не привело к какой-нибудь печальной развязке. Но, в ту минуту, когда он готов уже был оставить свою засаду, обнять и утешить Камиллу, в комнату вошла Леонелла, ведя за руку Лотара. Увидя его, Камилла быстро провела шпагой по полу широкую полосу, и, указывая на нее, сказала Лотару: "Лотар, если ты перешагнешь эту черту, или хоть приблизишься в ней, я в Ансельма и какого ты мнения о нем? знаешь ли меня, говорящую тебе в эту минуту? говори, спокойно, не заикаясь; я предлагаю тебе не особенно трудные вопросы".

Зная, что возле него спрятан Ансельм, Лотар сразу понял в чем дело, и к счастию ответил так ловко, что комедию эту со стороны можно было принять за сущую правду.

- Я не думал прекрасная Камилла, сказал он, чтобы ты призвала меня отвечать на вопросы, вовсе не соответствующие приведшим меня сюда намерениям. Если ты делаешь это с целью отдалить сладкую минуту, которая вознаградит меня за мою любовь, в таком случае ты могла бы начать еще более издалека, потому что желание вкусить наконец ожидаемое мною блаженство тем сильнее разжигает и томит меня, чем ближе становится надежда достигнуть его. Но, дабы ты не сказала, что я отказался ответить на твои вопросы, скажу тебе, что я знаю Ансельма с ранняго детства, как он знает меня, но умолчу о нашей, хорошо известной тебе дружбе, желая забыть оскорбление, которое я наношу ей, любя тебя. Что делать? всемогущая любовь оправдывает собою и более тяжкия преступления. Тебя же я знаю, столько же, как и Ансельм, и обладать тобою считаю таким же счастием, как он; да и мог ли я решиться изменить самому себе, нарушить святые законы дружбы, попираемые в эту минуту таким могучим и грозным врагом, как любовь, для женщины, менее прекрасной, чем ты.

- Если ты сознаешься в этом, смертельный враг всего, достойного быть в мире любимым, сказала Камилла, то как смеешь ты смотреть в глаза женщине, признаваемой тобою зеркалом, в которое глядится тот, на кого тебе следовало бы обратить свои взоры в эту минуту, чтобы увидеть, как страшно ты его оскорбляешь. Но! увы! несчастная - я отдаю отчет себе в том, что заставило тебя потерять уважение в самому себе; должно быть какой нибудь легкомысленный поступок с моей стороны; - не скажу предосудительный, потому что не вижу ничего предосудительного в той свободе, которую дозволяют себе иногда женщины, уверенные, что им некого опасаться. Скажи, изменник! ответила ли я когда-нибудь на твои моленья и признанья словом или жестом, которые могли пробудить в тебе надежду достигнуть раньше или позже цели твоих нечистых желаний? Скажи, когда я слушала и не оттолкнула тебя? когда я верила твоим клятвам, когда я приняла твои подарки? Но так как я не могу вообразить, чтобы человек, постоянно отталкиваемый, мог так упорно продолжать свое преследование, поэтому я должна принять на себя ответственность за твою дерзость; вероятно какая-нибудь необдуманная небрежность с моей стороны поддерживала в тебе преступную надежду поколебать меня наконец. За это я хочу обрушить на себя ту кару, которую заслуживает твое преступление. Но, безпощадная к себе, я не пощажу и тебя; я призвала тебя сюда быть свидетелем той жертвы, которой я думаю очистить глубоко оскорбленную тобою честь моего мужа; в этом оскорблении, повторяю, виновна и я, потому что не достаточно наблюдала за собой, и этим пробудила в тебе надежду достигнуть твоей преступной цели. Мысль о том, что моя неосторожность могла поддержать тебя в этом дерзком намерении, возмущает меня и заставляет поразить себя своей рукою; искать для себя другого палача, значило бы разгласить свою невольную ошибку. Но, повторяю тебе, я умру не одна; я увлеку за собою того, чья смерть насытит мое мщение; и он узнает, где бы ни очутилась душа его, что правда всегда отыщет и покарает преступника.

С последним словом Камилла с удивительной быстротой и силой кинулась на Лотара с обнаженной шпагой и выказала такую решимость вонзит эту шпагу в его сердце, что сам Лотар не на шутку было перепугался и должен был призвать на помощь всю свою ловкость, чтобы защититься от ударов Камиллы; - она до того увлекалась своей ролью, так страстно разыгрывала ее, что решилась даже пожертвовать несколькими каплями собственной крови, только бы сыграть комедию, как можно правдоподобнее. Притворяясь, будто не может ничего сделать с Лотаром, она воскликнула: "если судьба отказывается вполне удовлетворить мое желание, то она не в силах воспрепятствовать мне исполнить его в половину."

пол, как будто без чувств. Лотар и Леонелла были одинаково испуганы и изумлены неожиданной выходкой Камиллы, и не знали что подумать, видя ее лежащую окровавленной, без чувств, на полу. Почти не помня себя кинулся в ней Лотар, чтобы отнять у нее шпагу, но увидев, какую ничтожную царапину оставила она на груди Камиллы, он совершенно успокоился и удивился только ловкости и хитрости этой женщины. Не желая остаться у нее в долгу, он принялся рыдать над ней, как над мертвой, проклиная себя и того, кто был главным виновником этой кровавой катастрофы. Зная, что Ансельм слышит его, он говорил такие ужасы, которые могли заставить пожалеть о нем, более чем о Камилле, еслиб даже она действительно умерла. Леонелла между тем положив ее на кровать, умоляла Лотара позвать кого-нибудь, кто-бы тайно перевязал рану её несчастной госпожи, и спрашивала его: что сказать об этой ране Ансельму, по возвращении его из деревни? Лотар ответил, что теперь ему не до советов, а потому, пусть говорит она что хочет; он только просил Леонеллу постараться остановить кровь, лившуюся из раны Камиллы, и затем, в притворном отчаянии, с проклятием на устах, покинул дом Ансельма, сказав, что он навсегда удалится в такое место, где его не увидит более никто. Когда же он очутился один, и уверился, что за ним не следят, он стал креститься, удивляясь мастерству, с каким разыграли комедию госпожа и служанка, убедившими, должно быть, Ансельма, что супруга его - вторая Порция. И думал он отпраздновать теперь, за славу, вместе с Ансельмом, это событие, в котором ложь так искусно притворилась правдой, что нельзя было даже представить себе возможности чего-нибудь подобного.

Леонелле скоро удалось остановить кровотечение из царапины своей госпожи, потерявшей столько крови, сколько нужно было, чтобы Ансельм поверил обману. Обмыв царапину вином, Леонелла перевязала ее как умела, и одни слова её при этом могли убедить Ансельма, что жена его олицетворенная добродетель. К словам Леонеллы, Камилла прибавила несколько своих, укоряя себя в малодушии, проявившемся в ней в ту минуту, когда ей следовало лишить себя ненавистной для нее теперь жизни. Она спрашивала горничную, следует ли, по её мнению, рассказать всю эту историю безценному Ансельму? Леонелла отговаривала ее тем, что открывши все Ансельму, Камилла поставит его в необходимость разсчитаться с Лотаром, подвергая опасности свою жизнь; тогда как хорошая жена не только не должна возбуждать, а напротив должна устранять всякие поводы, могущие довести мужа до кровавых столкновений. Камилла согласилась с своей горничной, и только не знала чем объяснить Ансельму эту царапину. которой он не ног не увидеть. Леонелла отвечала, что она не научилась лгать, даже с хорошей целью.

- А я разве научилась, воскликнула Камилла. Да я не съумела бы солгать, если бы дело шло о моей жизни, и если мы не можем придумать, как выпутаться нам из этого затруднительного положения, то скажем лучше всю правду и не станем безпокоиться о том, чтобы не была открыта наша ложь.

- До завтра еще далеко, сударыня, отвечала Леонелла, и мы успеем придумать, что сказать господину Ансельму на счет вашей раны, или найдем средство скрыть ее; Бог нам поможет в наших честных усилиях. Только, ради Создателя, успокойтесь, придите в себя, чтобы господин Ансельм не застал вас в таком раздраженном состоянии и положитесь во всем на меня и на Бога, помощника во всяком добром деле.

Ансельм, - никто в этом не сомневается, - с чрезвычайным вниманием следил за развитием трагедии, изображавшей смерть его чести; трагедии, в которой актеры разыграли свои роли так натурально, как будто они действительно преобразились на время в представляемых ими лиц. С страстным нетерпением ожидал он наступления ночи, под покровом которой он мог бы покинуть, наконец, свою засаду и отправиться в своему неоцененному другу, чтобы поздравить его, да за одно и себя, с находкой дорогого клада; открытого при испытании Камиллы. Ему доставили, однако, возможность уйти из дому раньше чем он ожидал, и Ансельм, воспользовавшись счастливым случаем, побежал к Лотару. Трудно передать, как горячо обнял он обманувшого его друга, какими похвалами осыпал жену свою, как превозносил свое счастие. Но Лотар чувствовал себя не в силах радоваться с Ансельмом; его мучила совесть, напоминая ему об обмане, который делал счастливым его друга; о том осворблении, которое он нанес ему. Ансельм видел, что не с особенною радостию принимает его Лотар, но приписывал это безпокойству о здоровьи раненой Камиллы, так как Лотар был главным виновником её страданий. Обманутый муж старался успокоить своего друга за счет здоровья Камиллы, уверяя, что рана её, вероятно, пустячная, если она нашла возможным, по совету горничной, скрыть эту царапину от Ансельма. Пожалуйста, не безпокойся об этом, продолжал он, и возрадуйся вместе со мной; благодаря твоей ловкости и твоему посредничеству, я вознесен на такую степень блаженства, о которой не смел даже помышлять. И отныне все свободные минуты мои я посвящу прославлению Камиллы, да доставлю ей безсмертную славу в грядущих веках.

дружески принимать в своем доме того, кого считал виновником своего счастия, и это был только виновником его позора; Камилла же принимала друга своего мужа с недовольной наружной миной и с тайным восторгом в душе. Обман удавался несколько времени, но колесо фортуны скоро повернулось в другую сторону. Долго и тщательно скрываемый позор наконец обнаружился, и Ансельм заплатил жизнью за свое безразсудное любопытство.