Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава XVII. (старая орфография)

Глава XVII.

История передает нам, что когда Дон-Кихот кликнул Санчо, оруженосец его покупал в это время у пастухов творог. Торопясь поспешить на зов своего господина, и не желая даром бросать творогу, за который заплачены были деньги, он нашел, что всего лучше спрятать его в шлем рыцаря, и не долго думая, кинув туда творог, побежал спросить Дон-Кихота, что ему угодно?

- Дай мне, пожалуйста, шлем, сказал Дон-Кихот, потому что, или я ничего не смыслю в приключениях, или то, что я вижу, заставляет меня быть на готове.

Услышав это, дон-Диего оглянулся во все стороны и, не замечая ничего, кроме повозки с флагом, ехавшей им на встречу, заключил, что это должно быть везут казенные деньги. Он сообщил свою мысль Дон-Кихоту, но последний не поверил ему, вполне убежденный, что все, что ни встречал он, было приключение за приключением. "Быть готовым к бою", отвечал он, "значит выдержать половину его. Приготовившись, я ничего не потеряю, а между тем, мне известно, что есть у меня враги видимые и невидимые; и только не знаю я ни дня, ни часа, ни места, ни даже образа, под которым они нападут на меня". Обратясь затем в Санчо, он спросил у него свой шлем, и оруженосец, не успев в торопях вынут оттуда творог, так с творогом и подал его Дон-Кихоту. Рыцарь, не обращая внимания, на то, есть ли что-нибудь в его шлеме, надел его на голову и раздавил при этом творог, из которого и потекла сыворотка на бороду и лицо Дон-Кихота. Это до того встревожило его, что, обратясь к Санчо, он сказал ему: "право, можно подумать, что череп мой начинает размягчаться, или что в голове моей тает мозг, или, наконец, что я потею с головы до ног. Но только, если я действительно так страшно потею, то уж, конечно, не от страху. Меня, без сомнения, ожидает ужасное приключение. Дай мне, ради Бога, чем вытереть глаза; пот решительно ослепляет меня".

Вытерев лицо, Дон-Кихот снял шлем, чтобы узнать, отчего это он чувствовал такой холод на темени. Увидев в шлеме какую-то белую кашу, он поднес ее к носу и понюхав гневно воскликнул: "клянусь жизнью дамы моей Дульцинеи Тобозской, ты наложил сюда творогу, неряха, изменник, неучь."

Санчо, как ни в чем не бывало, чрезвычайно флегматически ответил ему: "если это творог, так дайте мне, я его съем, или пусть чорт его съест, потому что он наложил сюда творогу. Помилуйте, да разве осмелился бы я выпачкать ваш шлем? Право, должно быть и меня преследуют волшебники, как создание и честь вашей милости. Это они наложили всякой дряни, чтобы разгневать вас и за то заставить меня поплатиться своими боками. Но только, на этот раз, они дали кажись маху; ведь ваша милость разсудит, что нет у меня ни творогу, ни молока и ничего подобного, да еслиб все это и водилось, то я скорее спрятал бы его в свое брюхо, чем в ваш шлем.

- Пожалуй что и так, отвечал Дон-Кихот.

В изумлении слушал и глядел на все это дон-Диего, особенно когда рыцарь, вытерев себе лицо и бороду, надел шлем, укрепился на стременах, обнажил на половину мечь и воскликнул, потрясая копьем: "теперь, пусть будет что будет, я готов встретиться с самим сатаной."

Между тем подъехала и повозка с флагом. При ней был только возница, ехавший верхом на мулах и один человек, сидевший спереди. Дон-Кихот, загородив им дорогу, спросил их: "куда они едут, что это за повозка, что за флаг и наконец что они везут?"

- Эта повозка моя, отвечал возница, а везу я в клетках двух прекрасных львов, посылаемых князем Оранским в подарок его величеству. Флаг этот королевский и обозначает, что здесь находится имущество самого короля.

- А большие это львы? спросил Дон-Кихот.

- Такие большие, что приставленный к ним сторож говорит, будто подобных еще никогда не перевозилось из Африки в Испанию. Я тоже на своем веку перевозил довольно львов, но таких, как эти, не приводилось видеть мне. Здесь есть лев и львица; лев - в передней, львица - в задней клетке, они теперь проголодались, потому что с самого утра у них не было ни куска во рту. поэтому прошу вашу милость дать нам дорогу, чтобы поскорее поспеть нам куда-нибудь, где бы мы могли накормить их.

- Хм! сказал с улыбкой Дон-Кихот, для других львы, а для меня значит львенки, для меня львенки.... повторял он, но мы сейчас увидим, и волшебники увидят это вместе с нами, таковский ли я человек, чтобы испугаться львов. Так как ты, любезный, продолжал он, обращаясь в сторожу, приставлен к ним, то сделай одолжение, открой клетки и выпусти оттуда своих зверей. Я покажу наконец, презирая всевозможными волшебниками, напускающими на меня львов, я покажу, окруженный этими самыми львами, кто такой Дон-Кихот Ламанчский.

- Ба, ба! подумал дон-Диего, должно быть творог в самом деле размягчил рыцарю череп.

Санчо между тем подбежав к дон-Диего завопил: "ради Создателя мира, ваша милость, сделайте как-нибудь, чтобы господин мой не сражался с этими львами; иначе они всех нас разорвут в куски".

- Да разве господин твой полуумный, отвечал дон-Диего, и ты вправду думаешь, что он вступит в бой с этими страшными зверями.

- Нет, он не то, чтобы полуумный, но только смел, как настоящий полуумный, сказал Санчо.

- Не безпокойся; я постараюсь, чтобы он умерил на этот раз свою смелость, перебил дон-Диего, и приблизясь к безстрашному рыцарю, настаивавшему, чтобы львов тотчас же выпустили из клеток, сказал ему: "милостивый государь! странствующие рыцари должны вдаваться только в такия приключения, которые могут сулить какой-нибудь успех, хотя бы самый слабый, но не в такия, которые не обещают никакого. Смелость, переходящая в безразсудную дерзость, более походит на безумие, чем на мужество. К тому же этих львов везут вовсе не против вас, а в подарок королю, и с вашей стороны было бы нехорошо причинить какую бы то ни было задержку отправлению такого подарка.

- Милостивый государь! отвечал Дон-Кихот, занимайтесь вашими лягавыми и смелыми хорьками и не мешайтесь в чужия дела. Позвольте уж это мне знать, кому посылаются эти львы. Обратясь затем в вознице, рыцарь сказал ему: "клянусь, дон-колдун, если вы сию же минуту не отопрете клеток, то я пригвозжу вас этим копьем к вашей повозке".

Несчастный возница, видя такую решимость вооруженного с ног до головы привидения, сказал Дон-Кихоту: "позвольте мне, ваша милость, отпречь только мулов и убраться с ними худа-нибудь в безопасное место, потому что если их растерзают львы, тогда мне нечего будет делать на свете; повозка и мулы, это все мое богатство.

- О человек слабой веры, отвечал Дон-Кихот; отпрягай своих мулов и делай что знаешь, но только ты скоро убедишься, что ты мог обойтись без всяких предосторожностей. В ту же минуту возница спрыгнул на землю и принялся торопливо отпрягать мулов, между тем как товарищ его громко сказал окружавшим его лицам: беру вас всех в свидетели, что я отворяю клетки и выпускаю львов против моей воли, вынужденный в тому силою и объявляю этому господину, что он один будет отвечать за весь вред, который причинят эти львы, за следующее мне жалованье и ожидаемые мною награды. Теперь, господа, прошу вас поспешить укрыться куда знаете, потому что я отворю сейчас клетку. Сам я останусь здесь; меня львы не тронут".

Дон-Диего пытался было еще раз отклонить Дон-Кихота от его безумного намерения, заметив ему, что решаться на такое безумство значит испытывать самого Бога, но Дон-Кихот отвечал, что он знает, что делает.

- Милостивый государь, сказал ему Дон-Кихот, если вам не угодно быть зрителем этой, готовой разыграться здесь, по вашему мнению, кровавой трагедии, так пришпорьте вашу серую в яблоках кобылу и удалитесь в какое-нибудь безопасное место.

остальные приключения рыцаря были сущею благодатью небесной. "Одумайтесь, ради-Бога, одумайтесь, ваша милость", говорил Санчо; "здесь право нет никаких очарований и ничего похожого на них. Я собственными глазами видел за решеткою лапу настоящого льва, и, судя по этой лапище, думаю, что весь лев должен быть больше иной горы".

- Со страху он покажется тебе, пожалуй, больше половины мира, отвечал Дон-Кихот. Уйди, Санчо, и оставь меня одного. Если мне суждено умереть здесь, то, ты знаешь наши условия: ты отправишься в Дульцинее; об остальном молчу. К этому он добавил еще все что, ясно показавшее невозможность отклонить рыцаря от его сумазбродного намерения.

Дон-Диего не прочь был воспротивиться силою, но оружие его далеко уступало оружию Дон-Кихота; к тому же он находил не совсем благоразумным сражаться с полуумным, каким он считал теперь Дон-Кихота вполне. Поэтому, когда рыцарь обратися опять с угрозами к вознице и другому человеку, приставленному смотреть за львами, Дон-Диего счел за лучшее пришпорить свою кобылу и удалиться куда-нибудь прежде, чем львов выпустят на волю. За ним последовали возница и Санчо. Последний оплакивал заранее погибель своего господина, вполне уверенный, что уж львы не поцеремонятся с ним и не выпустят его живым из своих страшных лап. Он проклинал судьбу свою, проклинал час, в который пришла ему мысль вступить в услужение к Дон-Кихоту, но, проклиная и рыдая, не забывал пришпоривать своего осла, чтобы поскорее убраться куда-нибудь подальше от львов.

Когда посланный со львани увидел, что беглецы наши уже далеко, он еще раз попытался было утоворить и отклонить Дон-Кихота от его намерения.

- Я слышу и понимаю вас, сказал Дон-Кихот, но довольно увещаний: мы напрасно только теряем время; прошу вас, приступите поскорее в делу.

с коня, кинул копье, прикрылся щитом, обнажил мечь и твердым, уверенным шагом, полный дивного мужества, подошел к телеге, поручая душу свою Богу и Дульцинее.

На этом месте пораженный историк останавливается и восклицает: "О, храбрый из храбрых и мужественный из мужественных, безстрашный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский! О, зеркало, в которое могут смотреться все герои мира! О, новый наш Мануель Понседе Леон, эта закатившаяся слава и гордость испанских рыцарей, воскресшая в лице твоем! Какими словами разскажу я этот ужасный, безпримерный в истории подвиг твой? Какими доводами уверю я грядущия поколения в его непреложной истине? Какими похвалами осыплю тебя? И найду ли я, преславный рыцарь, хвалу тебя достойную! для достойного прославления тебя ничто - сама гипербола. Пеший, один, вооруженный только мечом, и то не с славным клинком щенка {Так назывались в Испании славные во времена Сервантеса клинки фабрики Юлиана дель-Рей.}, и не особенно хорошим щитом, ты безстрашно ожидаешь битвы с двумя величайшими львами африканских степей! Да восхвалят тебя сами подвиги твои, да говорят они за меня, ибо не достает мне слов достойно тебя возвеличить"! Этим историк заканчивает свое восклицание и продолжая рассказ свой говорит: Когда приставленный смотреть за львами человек увидел, что Дон-Кихот стоит уже, готовый в битве, и что, волей неволей, нужно приступить в делу, дабы не подвергнуться гневу смелого рыцаря, он отворил, наконец, обе половины клетки, и тут взорам Дон-Кихота представился лев ужасной величины и еще более ужасного вида. В растворенной клетке он повернулся вперед и назад, разлегся во весь рост, вытянул лапы и выпустил когти; спустя немного раскрыл пасть, слегка зевнул и вытянув фута на два язык, облизал себе глаза и лицо, потом высунул из клетки голову и обвел кругом своими горящими, как уголь, глазами, при виде которых застыла бы кровь в сердце самого мужества, но только не Дон-Кихота, с невозмутимым спокойствием наблюдавшого все движения зверя, сгарая желанием, чтобы лев выпрыгнул из клетки и кинулся на него. Рыцарь только этого и ждал, надеясь в ту же минуту искрошить в куски ужасного льва; до такой степени доходило его героическое, невообразимое безумие. Но великодушный лев, более снисходительный, чем яростный, не обращая внимания на людския шалости, поглядев на право и на лево, повернулся задом в Дон-Кихоту и с изумительным хладнокровием разлегся по прежнему. Дон-Кихот велел тогда сторожу бить его палкой, чтобы насильно заставить разсвирепевшого льва выйти из клетки.

- Ну уж как вам угодно, отвечал сторож, а только я этого не сделаю, потому что первому поплатиться придется мне самому. Господин рыцарь! удовольствуйтесь тем, что вы сделали; для вашей славы этого вполне довольно, не искушайте же во второй раз судьбы. Клетка льва, как вы видите, отворена; ему вольно выходить, вольно оставаться в ней; и если он по сю пору не вышел, то не выйдет и до завтра. Но вы, господин рыцарь, торжественно выказали все величие вашей души, и никто не обязан для своего врага сделать больше, чем сделали вы. Вы вызвали его на бой и с оружием в руках ожидали в открытом поле. Если враг отказывается от битвы, безславие падет на его голову, и победный венок увенчает того, кто вооруженный ожидал боя и врага.

да так и не дождался его, потому что он лег спать. Я исполнил свой долг; для меня не существует более очарований, и один Верховный Судия да будет отныне зиждителем и хранителем разума, правды и истинных рыцарей. Запри же клетку, а я подам знак беглецам возвратиться назад, чтобы услышать про это великое приключение из твоих уст.

Сторож не заставил повторять себе приказаний, а Дон-Кихот, подняв на копье белый платок, которым он обтирал с себя сыворотку, приглашал теперь этим платком беглецов возвратиться назад. Беглецы наши мчались между тем во всю прыть, ежеминутно оглядываясь назад. Санчо первый заметил белый платов своего господина. "Пусть убьет меня Бог", воскликнул он, "если господин мой не победил львов, потому что это он нас зовет". Услышав это, спутники его остановились и, хорошо вглядевшись, увидели, что их действительно зовет Дон-Кихот. Немного оправившись от страха, они стали медленными шагами возвращаться назад, пока не разслышали, наконец, голоса Дон-Кихота. Тогда они поспешили возвратиться к телеге. Увидев их возле себя, рыцарь сказал вознице: "теперь запрягай, любезный, твоих мулов и отправляйся с Богом, а ты, Санчо, дай два золотых ему и сторожу в вознаграждение за время, потерянное ими из-за меня".

- Дам, с удовольствием дам, отвечал Санчо; но скажите на милость, что сталось с львами - живы ли они?

В ответ на это человек, смотревший за львами, рассказал со всеми мелочами - преувеличивая все до невероятности - встречу Дон-Кихота с львами и его безпримерную храбрость.

- При виде рыцаря, говорил он, лев струсил и не хотел покидать клетки, не смотря на то, что я долго держал ее отворенною, и когда я доложил господину рыцарю, что приводить льва в ярость, как того требовала их милость, и заставлять его силою кинуться на нас, значило бы испытывать самого Бога, тогда только он позволил мне, и то против воли, затворить клетку.

пусть сразятся они со мною: я их вызываю и жду.

Не отвечая ни слова, Санчо расплатился с кем следовало; возница запрег мулов, а товарищ его поцаловал, в знал благодарности, руку Дон-Кихота и обещал рассказать про великое приключение рыцаря со львами самому королю, когда увидит его при дворе.

"В случае, если его величество пожелает узнать", сказал Дон-Кихот, "кто именно совершил этот подвиг, скажи - рыцарь львов, потому что и переменяю теперь свое прежнее название ". При последнем слове рыцаря повозка поехала своей дорогой, а Дон-Кихот, Санчо и господин в зеленом камзоле поехали своей. Впродолжение всего этого времени дон Диего де Мирандо не проговорил ни слова, так внимательно следил он за словами и поступками нашего героя, который казался ему человеком умным с примесью полуумного и полуумным с примесью умного. Он не прочел первой части его истории, иначе его, конечно, не удивили бы ни действия, ни слова Дон-Кихота, так как он знал бы на чем помешан этот рыцарь. Но, встречая в первый раз, дон-Диего принимал его то за полуумного, то за мудреца, ибо все, что говорил Дон-Кихот было умно, изящно, свободно, хорошо изложено; все же, что делал он - странно, смело и безумно. Дон-Диего невольно думал: "не постигаю, можно ли сделать что-нибудь более безумное, как надеть на голову шлем с творогом и вообразить, будто волшебники размягчили его мозг? Какая смелость и какое невообразимое безумие захотеть сразиться со львами". Дон-Кихот вывел его из этой задумчивости: "готов пари держать", сказал он Диего, "что вы считаете меня полуумным, и, правду сказать, я нисколько этому не удивлюсь; мои действия могут действительно навести на подобную мысль. Тем не менее, позвольте убедить вас, что я, слава Богу, не такой полуумный, как это, быть может, кажется вам. Милостивый государь!" продолжал он, "кому, как не блистательному придворному рыцарю пронзить копьем быка на дворцовой площади, в присутствии короля? Кому, как не придворному рыцарю, покрытому сияющим оружием, подвизаться на великолепных турнирах, в глазах придворных дам? Кому, наконец, как не придворным рыцарям увеселять дворы своих монархов разнородными воинскими играми? Но кому, как не странствующему рыцарю объезжать пустыни, большие дороги, леса и горы, отыскивая повсюду опасные приключения с желанием привести их в счастливому концу; делая все это единственно из стремления достигнуть неумирающей славы. Кому, как не странствующему рыцарю благодетельствовать какой-нибудь вдове в необитаемой пустыне? Это также идет ему, как придворному рыцарю очаровывать светских девушек. Но кроме всего этого, каждый странствующий рыцарь указывает себе еще какую-нибудь исключительную цель. Придворный рыцарь пусть служит дамам, пусть украшает двор своего монарха, пусть награждает бедных дворян своей свиты, пусть красуется на турнирах, дерется на поединках, будет благолепен, щедр и благороден, в особенности пусть будет хороший христианин, и он как следует выполнит свое назначение. Но странствующий рыцарь пусть переносится на последния грани мира, проникает в непроницаемые лабиринты, преодолевает на каждом шагу невозможность, пусть в пустыне безропотно выносит летом жгучее солнце и зимою ветры, вьюги и стужу. Пусть не устрашается львов, не содрогается, встречаясь лицом в лицу с вампирами, пусть поражает одно, разрушает другое и побеждает все вместе; вот в чем состоит призвание истинного странствующого рыцаря. И так как Бог судил мне самому быть рыцарем, поэтому согласитесь, милостивый государь, что не могу же я отказываться от дел, в которых должно проявляться мое земное назначение. Остановить львов и сразиться с ними, это был прямой мой долг, хотя я и сознавал вою безграничную смелость подобного предприятия, понимая очень хорошо: что такое истинное мужество. Это я вам скажу - добродетель, поставленная между двумя порочными крайностями: малодушием и дерзостью. Но только человеку истинно мужественному более пристало приближаться ко второй крайности, нежели к первой; лучше казаться несколько дерзким, чем немного малодушным. Моту легче сделаться благоразумно щедрым, чем скупцу; точно также дерзкому легче сделаться благоразумно-мужественным, чем трусу. Что же касается приключений, то верьте мне, дон-Диего, отступающий всегда терпит более наступающого; к тому же слова: этот рыцарь мужествен и дерзок - звучат в ушах наших как то приятнее слов: этот рыцарь осторожен и нерешителен".

- Вы совершенно правы во всем, отвечал дон-Диего; и я убедился теперь вполне, что хотя законы и обычаи рыцарства уже умерли на свете, но в вашем сердце они живут еще, как в живом архиве их. Но поторопимся, однако, в мой сельский приют, потому что уж не рано. Там, рыцарь, вы отдохнете от недавних трудов, которые если не утомили вашего тела, то, быть может, несколько утомили дух ваш, требующий также отдохновения.

- Считаю за честь для себя ваше приглашение и душевно благодарю за него, отвечал Дон-Кихот.

С последним словом путешественники наши пришпорили коней и часов около двух пополудни приехали в дом дон-Диего, которого герой наш назвал