Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава XXI. (старая орфография)

Глава XXI.

Едва лишь Дон-Кихот и Санчо окончили вышеприведенный разговор, как послышались шумные голоса крестьян, поскакавших рысью на конях своих встретить заздравными кликами жениха и невесту, которые приближались в праздничных нарядах к месту церемонии, в сопровождении священника, музыкантов и родных с той и другой стороны.

Завидев невесту, Санчо воскликнул: "клянусь Богом, она разряжена не по деревенски, а словно придворная, кои в бархате, руки в перстнях, серьги коралловые, бахрома шелковая; и ,помину тут нет о нашей зеленой куенской сарже, обшитой белой тесьмой. Провались я на этом месте, если это не золотые перстни, если это не чистая золотая нитка, на которой нанизан жемчуг, белый, как молоко. О, пресвятая Богородице! да каждая этакая жемчужина стоит глаза; а волосы то какие, если они только не накладные, то в жизнь мою я не видел таких длинных и светлых; а талия, а поступь, ну право идет она, со всеми этими жемчугами, висящими у нее на шее и на волосах, словно осыпанная финиками пальма. Клянусь Создателем, ее хотя на выставку во Фландрию отправляй".

Дон-Кихот улыбнулся грубым похвалам Санчо, но в душе сознавался, что если не считать Дульцинеи, то и сам он никогда не видел более прекрасной женщины. Невеста была немного бледна и казалась усталой, без сомнения от дурно проведенной перед свадьбою ночи, которую проводят тревожно почти все невесты. Молодые тихо приближались к покрытой коврами и зеленью эстраде, на которой должно было происходить венчание, и с которой они могли смотреть потом на представление и танцы. Но в ту минуту, когда они готовились ступить на приготовленное для них место, сзади их кто то закричал: "погодите, погодите, не торопитесь так, неблагоразумные люди!." Удивленные этим возгласом хозяева и гости обернулись назад и увидели какого то человека в черном, широком плаще, обшитом тесьмою огненного цвета. Голова его была покрыта кипарисным погребальным венком, в руках он держал огромную палку. Когда он приблизился к эстраде, в нем узнали красавца Василия, и все стали бояться, чтобы появление его в такую минуту не ознаменовалось каким-нибудь горестным событием, ожидая с тайной тревогой объяснения его загадочных слов. Весь запыхавшись, с трудом переводя дух, подошел Василий в эстраде, и воткнув в землю палку свою с плотным стальным наконечником, дрожащий и бледный, он остановился против Китерии и, устремив на нее глаза, сказал ей глухим прерывистым голосом: "неблагодарная! ты знаешь, что по уставу святой нашей церкви, ты не можешь выйти замуж, пока я жив. Ты знаешь, что ожидая от времени и труда улучшения моего состояния, я до сих пор не позволил себе ничего, что могло оскорбить твою честь. Но ты, попирая ногами свои клятвы, отдаешь в эту минуту другому то, что принадлежит мне и продаешь мое счастие. Пускай же тот, у кого хватило денег купить его, увидит себя на верху купленного им блаженства, пускай он наслаждается им не потому, чтобы он стоил того, но потому, что такова воля небес; я ему желаю счастия и сам разрушу преграду, поставленную между ним и Китерией! преграда - эта - я, и я уничтожу себя. Да здравствует же Камаш богатый, да здравствует неблагодарная Китерия, многая им лета и пропадай горемыка Василий, которому бедность обрезала крылья счастия и вырыла могилу." С последним словом он разделил на две половины свою палку, вынул из нее как из ножен, короткую шпагу и, воткнув в землю рукоятку, стремительно опрокинулся грудью на острие; секунду спустя, окровавленный кусов железа высунулся из плеч его, и несчастный, обагренный собственной кровью, повалился на землю, проколотый насквозь. Тронутые и пораженные этим ужасным событием, друзья его кинулись в нему на помощь. Дон-Кихот, соскочив с Россинанта, прибежал в числе первых и взяв Василия в руки, нашел, что он еще дышит. Из груди его хотели тотчас же вынуть оружие, но священник воспротивился этому, желая сначала исповедать его, и опасаясь, чтобы он не испустил дух в минуту, когда оружие будет вынуто из его тела. Пришедши немного в себя, Василий проговорил слабым, угасающим голосом: "еслиб ты решилась отдать мне, жестокая Китерия, в эту ужасную минуту, свою руку, то я благословил бы мою смелость, потому что стал бы твоим." Услышав это, священник просил его забыть теперь земные дела, а позаботиться о душе и попросить у Господа отпущения грехов своих, особенно последняго. Но Василий ни за что не соглашался исповедаться, если Китерия не согласится сию же минуту обвенчаться с ним, утверждая, что только эта жертва любимой им женщины подаст ему перед кончиной силы собраться с памятью и исполнить последний земной долг. Дон-Кихот находил просьбу эту как нельзя более справедливою и притом весьма легко исполнимой, потому что Камашу было решительно все равно, жениться ли через минуту на вдове самоотверженного Василия, или на незамужней девушке. "Здесь все кончится," говорил он, "одним да! ". Смущенный Камаш не знал на что решиться. Но друзья Василия так настоятельно упрашивали его позволить Китерии обвенчаться с их умирающим другом и не дать душе его покинуть без покаяния тела, что Камаш согласился исполнить их просьбу, - это впрочем значило для него только обвенчаться часом позже - если согласится Китерия. В туже минуту все принялись упрашивать Китерию, кто со слезами, это словом горячого убеждения, обвенчаться с бедным Василием. Но бездушная, как мрамор, неподвижная, как статуя, Китерия не произнесла ни слова, и вероятно ничего бы не ответила, еслиб священник настойчиво не потребовал от нее ответа, говоря, что еще минута и душа Василия отлетит от тела его, поэтому раздумывать и колебаться теперь нельзя. Пораженная и грустная Китерия, молча приблизилась к Василию, который умирающими устами шептал её имя, готовый, повидимому, как нераскаянный грешник, перейти в иной мир. Опустившись перед ним на колени, Китерия попросила знаками жениха своего подать ей руку. Василий открыл потухавшие глаза свои и пристально глядя на нее проговорил: "Китерия, приходящая утешать меня в ту минуту, когда твоя нежность должна нанести мне последний удар, потому что у меня не достанет сил перенести эту предсмертную радость, которую мне суждено узнать. Ты соглашаешься сделаться моей женой, но это не в силах уж остановит страданий, покрывающих глаза мои смертными тенями. О, роковая звезда моя, Китерия! не обмани меня еще раз. Не отдавай мне руки твоей и не требуй моей только из сострадания. Скажи громогласно, что ты добровольно становишься моей женой. Не хорошо было бы, в такую минуту, обмануть того, кто до конца жизни пребыл верным тебе." Говоря это, Василий чуть не после каждого слова лишался чувств, и все боялись, как бы в одном из этих обмороков он не отошел. С опущенными глазами, смущеннаа Китерия, взяв за руку Василия, тихо ответила ему: "никакое насилие не могло бы склонить моей воли. Никем не принуждаемая я отдаю тебе мою руку и принимаю твою; я вижу, что любя меня, ты отдаешь мне ее в полной памяти, не омраченной смертным ударом, которым ты задумал пресечь свою жизнь в минуту безумного отчаяния".

- Да, совершенно спокойно оказал Василий, эту руку я отдаю тебе в полной памяти, которую оставило мне небо и признаю себя твоим нужен.

- А я признаю себя твоей женой, ответила Китерия, не спрашивая долго ли ты проживешь еще, или же из под венца тебя отнесут на кладбище.

- Странное дело, отозвался вдруг Санчо, как это мальчик может с такой ужасной раной столько говорить; право, пора ему велеть превратить все эти любезности, да подумать о своей душе, потому что она того и гляди улетит с его словами.

было невообразимое, и некоторые простяки закричали уже: "чудо, чудо!"

- Не чудо, воскликнул Василий, а ловкость и искусство. Изумленный священник подбежал к нему и ощупав его рану нашел, что кинжал нисколько не тронул тела Василия, а прошел сквозь прикрепленную в туловищу, с боку, железную трубу, наполненную кровью. Тут только жених, священник и гости увидели, как ловко обманули их. Одна невеста не показала и тени гнева; напротив, когда некоторые стали утверждать, будто оскверненный обманом брав этот не может быть признан действительным, она вновь обещала повторить клятвы, данные ею под венцом; из чего и заключили, что комедия эта была устроена с ведома и согласия невесты. Канаш и его приверженцы сочли себя нагло оскорбленнымни и хотели тут же отмстить за себя. Многие уже кинулись на Василия с обнаженными шпатами, но в защиту в ту же минуту обнажилось несколько других. Дон-Кихот, укрепив в руке копье, прикрылся щитом и заставив дать себе дорогу, выехал вперед. Санчо, которому никогда не доводилось бывать на подобных праздниках, побежал укрыться около милых ему котлов, полагая, что это убежище священно и должно быть уважаемо всеми.

и обману, также позволительно это в делах любви, если обман этот не пятнает чести любимой женщины. Китерия принадлежала Василию, а Василий Китерии по неизменному приговору небес. Камаш богат и может купить себе счастие где, как и когда ему будет угодно. Все же богатство Василия заключается в Китерии, и никто, как бы он ни был могуществен, не может отнять у него этого сокровища. Существа, соединенные Богом, не могут быть разлучены людьми, и тот, кто решится на что-нибудь подобное, будет прежде всего иметь дело с этим копьем! Говоря это, он так грозно потрясал своим копьем, что напугал всех незнавших его. Вместе с тем равнодушие Китерии произвело сильное впечатление на Камаша: любовь почти мгновенно погасла в его сердце, и он легко уступил увещаниям благоразумного священника, старавшагося вразумить оскорбленного жениха и его приверженцев. Благодаря ему мир был скоро возстановлен; недовольные вложили оружие в ножны, обвиняя более легкомыслие Китерии, чем хитрость Василия. Камаш подумал, что если Китерия любила Василия до свадьбы, то любила бы его и после, следственно ему оставалось только благодарить Бога не за то, что он дал, а за то, что отнял у него Китерию. Утешенный жених, желая показать, что он не сохранил злобы ни к кому, не хотел прерывать праздника, который и продолжался себе, совершенно также, как еслиб Канаш богатый действительно праздновал свою свадьбу. Молодые и друзья их не захотели однако оставаться на этом пиру и отправились к Василию; добрые и способные хотя бы и бедные люди всегда имеют на свете друзей, готовых поддерживать и защищать их в случае нужды, подобно тому, как богачи находят грубых льстецов, готовых прославлять их за деньги. Василий и Китерия попросили отправиться вместе с ними и Дон-Кихота, так как они видели, что в решительную минуту рыцарь принял их сторону. Дело кончилось тем, что все кажется остались довольны, кроме Санчо, видевшого с глубокой грустью, как рушились его надежды попировать на длившемся до поздней ночи празднике Камаша. С повисшей головой последовал он за своим господином к Василию, унося с собой, конечно в душе, - славные египетские котлы, о которых живо напоминали ему еще скудные остатки завтрака, оставшагося в его кострюле.