Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава XLI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава XLI. (старая орфография)

Глава XLI.

Между тем на землю спустилась ночь и наступил час, в который должен был прибыть знаменитый вонь Клавилень. Не видя его, Дон-Кихот начинал сильно тревожиться, предполагая, что или этот подвиг предназначено совершить другому рыцарю, или что Маламбруно не дерзает вступить с ним в поединок и потому не присылает коня. Вскоре однако в саду появились покрытые плющем четыре дикаря с большою деревянною лошадью, которую они тащили на себе. Поставив коня возле Дон-Кихота, один из них сказал: "пусть тот рыцарь, у которого хватит мужества, сядет на эту машину".

- Я, значит, не сажусь, перебил Санчо, потому что и не рыцарь и мужества у меня вовсе не хватает.

- И если есть у него оруженосец, продолжал дикарь, пусть он поместится на этом коне позади рыцаря. Рыцарь может вполне положиться на мужественного Маламбруно и не страшиться кроме его меча никаких козней с его стороны. Пусть дотронется он до пружины на шее Клавилена, и конь этот помчит своих всадников по воздуху, туда, где ждет их Маламбруно. Но чтобы высота пространства не затрудняла рыцаря и оруженосца, они должны мчаться с завязанными глазами, пока не заржет их конь. Это будет знак, что путь их кончен. С последним словом дикари оставили Клавилена и размеренным шагом ушли туда, откуда пришли.

Увидев присланного Малаибруно коня, Долорида, со слезами на глазах, сказала Дон-Кихоту: "мужественный рыцарь! обещания Маламбруно исполнены, конь ждет тебя и наши бороды торопят нас".

Все мы, каждым волосом нашего подбородка, воскликнули дуэньи, заклинаем тебя обстричь и обрить нас! Для этого тебе стоит только сесть с твоим оруженосцем на этого коня и счастливо пуститься в нового рода путь.

- Графиня Трифалды! отвечал Дон-Кихот; мне так сильно хочется увидеть скорее вас и всех этих дам обстриженными и обритыми, что я готов, - лишь бы только не терять ни секунды, - не дожидаться подушки и не надевать шпор; это я сделаю от всей души и от всего сердца.

- А я именно не сделаю этого от всей души и от всего сердца, добавил Санчо. Если этих дам нельзя обрить без того, чтобы я не отправлялся по воздуху, на спине какого-то деревянного коня, так господин мой может искать себе другого оруженосца, а дамы эти другого средства выбриться; - не колдун я какой-нибудь, чтобы для их удовольствия носиться по воздуху. И что сказали бы мои островитяне, еслиб узнали, что я прогуливаюсь по ветрам. К тому же отсюда три тысячи и столько миль до этой Кандаи, и если конь наш вдруг устанет, или великан разсердится, тогда нам придется возвращаться назад с полдюжины лет, и не будет тогда ни островов, ни островитян на свете, которые узнали бы меня. Опасность говорят в промедлении, и когда дают тебе синицу в руки, не ищи журавля в небе, поэтому я прошу бороды этих дам извинить меня. Святому Петру хорошо и в Риме, а мне и здесь, где хозяева принимают меня так ласково и обещают пожаловать мне остров.

- Друг мой, Санчо, ответил герцог; остров не уйдет и не убежит. У него такие глубокие корни, вросшие так глубоко в землю, что его никакими силами нельзя ни вырвать, ни передвинуть. К тому же, назначая тебя на такое высокое место, не могу и в благодарность за это удовольствоваться двумя флягами вина, большой и маленькой; нет, в благодарность за это, я требую, чтобы ты с господином Дон-Кихотом отправился привести в концу это знаменитое приключение. Вернешься ли ты в скором времени на быстрокрылом Клавилене, или, вследствие неблагоприятной для тебя судьбы, тебе придется вернуться назад не скоро, переходя из деревни в деревню, из корчмы в корчму, как бедному странствующему богомольцу, словом, как бы ты ни вернулся, ты во всяком случае найдешь свой остров там, где его оставишь, и твоих островитян, по прежнему желающих видеть тебя своим губернатором. Воля моя неизменна, и ты не сомневайся в этом, если не хочешь глубоко оскорбить страстное желание мое чем-нибудь услужить тебе.

- Довольно, довольно, воскликнул Санчо; мне - бедному, простому оруженосцу, не под силу столько любезностей. Пусть господин мой садится за коня, и пусть завяжут мне глаза и поручат меня Богу. Позвольте мне только спросить: могу ли я, пролетая по этим воздушным высотам, молиться Богу и поручить душу мою ангелам.

- Можешь, Санчо, поручать ее кому тебе угодно, потому что Маламбруно, хотя и волшебник, но христианин; он очаровывает с большою сдержанностью и благоразумием и не делает зла никому.

- Да хранит же меня Бог, и да напутствует мне Троица Гаэтская, восклиннул Санчо.

- С самого дня нашего приключения с сукновальницами, сказал Дон-Кихот, я не запомню, чтобы Санчо когда-нибудь так перетрусил, как теперь, и еслиб я верил в предчувствия, то пожалуй и сам бы немного встревожился. Но Санчо, пойди сюда, я хочу, с позволения герцога и герцогини, сказать тебе пару слов наедине.

Отведши Санчо под группу деревьев. Дон-Кихот взял его за обе руки и сказал ему: "брат мой, Санчо: ты видишь, какой продолжительный путь предстоит нам Бог весть, когда мы вернемся, и будет ли у нас теперь свободное время. Поэтому я бы хотел, чтобы ты ушел теперь в свою комнату, как будто по делу, и там отсчитал себе для начала, пятьсот или шестьсот ударов в счет назначенных тебе трех тысяч трех сот. Ты знаешь, во всем трудно только начало, и когда ты отсчитаешь себе ударов пятьсот, тогда дело можно будет считать на половину оконченным.

- Вы, ваша милость, должно быть спятили с ума? воскликнул Санчо. Теперь, когда мне нужно скакать на коне, вы хотите, чтобы я избил себя так, чтобы не мог сидеть. Ей-Богу, вы пристаете ко мне теперь, точно эти господа, о которых говорится: ты видишь, что мне не до тебя и просишь сосватать тебе мою дочь. Полноте право с ума сходить. Поедем-ка поскорее выбрить этих дам, и когда мы возвратимся, тогда я вам обещаю словом такого человека, какой я на самом деле, - поторопиться исполнить это бичевание и удовольствовать вас вполне; а теперь ни слова об этом.

- Этого обещания для меня довольно, сказал Дон-Кихот; ты исполнишь его, я в этом уверен, потому что, как ни глуп ты, - ты, однако, человек правдивый.

- Хоть бы я был даже юродивый, ответил Санчо, а и тогда сдержал бы свое слово.

После этого разговора рыцарь и оруженосец вернулись к Клавиленю, и Дон-Кихот, готовясь сесть на него, сказал Санчо: "Санчо, завязывай глаза. Я верю, что тот, кто посылает нас в такие далекие края не способен обмануть нас. И что мог бы он выиграть, обманув слепо доверившихся ему людей. Но если бы даже все сделалось не так, как я думаю, и тогда никакая злоба, никакая зависть не могли бы омрачить славу того, это решился предпринять этот великий подвиг".

- Ну, с Богом, господин мой, ответил Санчо: слезы и бороды этих дам я пригвоздил в моему сердцу; и пока не увижу я подбородков их гладкими, до тех пор никакой кусок не полезет мне в горло. Взлезайте же, ваша милость, на коня и завязывайте себе глаза, потому что если я должен ехать позади вас, так значит и сесть я должен после вас.

- Ты прав, ответил Дон-Кихот; и доставши из кармана платов, он попросил Долориду завязать ему глаза. Но когда дама исполнила его желание, рыцарь сорвал повязку и сказал: "читал я у Виргилия историю Троянского Палладиума. Это был, если память не изменяет мне, деревянный конь, принесенный греками в дар богине Паллас, наполненный теми вооруженными воинами, от чьих рук суждено было погибнуть Трое. Мне не мешает поэтому взглянуть, что находится внутри Клавилена".

- Этого совсем не нужно, воскликнула Долорида, я отвечаю за Маланбруно; он не способен на измену и ни на какую хитрость. Садитесь, рыцарь, без страха на Клавилена, и если случится что-нибудь дурное, то, повторяю вам, я отвечаю за это.

Возражать Долориде, изъявляя некоторое сомнение за свою безопасность, значило бы, по мнению Дон-Кихота, оскорбить его собственное мужество, и потому, не сказав более ни слова. он сел верхом на Клавилена и слегка дотронулся до пружины. Так как ноги Дон-Кихота, не опираясь на стремена, висели во всю их длину, поэтому он походил в эту минуту на одну из тех фигур, которые рисуют или оттискивают на фландрских обоях, изображающих триумф какого-то императора.

Скрепя сердце полез на коня вслед за своим господином Санчо. Находя однако свое сидение не совсем мягким - спина Клавилена казалась ему скорее мранморной, чем деревянной - он попросил дать ему подушку, все равно с эстрады ли госпожи Дульцинеи Тобозской, или с постели какого-нибудь лакея. Но Трифалды сказала, что подушки дать ему нельзя, потому что Клавилень не терпит на себе никакой збруи и никакого украшения, и потому Санчо остается только сесть по женски, так как в этом положении твердость сидения не так ощутительна. Санчо так и сделал и, попрощавшись с публикой, позволил завязать себе глаза. Но он еще раз открыл их, и кинув на зрителей умоляющий взор, просил со слезами на глазах не оставить его в эту ужасную минуту без молитв и прочитать за него Отче наш и молитву Богородице, да Господь пошлет им, говорил он, кого-нибудь, который тоже помолится за них, если когда-нибудь в жизни им придется быть в таком же ужасном положении.

котором сидела красавица Магалона, и с которого она, если верить истории, сошла не в могилу, а вошла на трон Франции. А я, отправляющийся вместе с тобой, разве не стою мужественного Петра, сидевшого на этом самом месте, на котором возседаю теперь я. Завяжи, завяжи себе глаза, бездушное животное, и не обнаруживай словами своего подлого страха, по крайней мере в моих глазах.

- Так пусть зашьют мне рот, сказал Санчо, если не хотят, чтобы я поручал себя Богу и чтобы другие молились за меня. И что удивительного, если я боюсь, не собралась ли теперь вокруг нас куча дьяволов, которые примчат нас прямо в Перельвило {Небольшая деревушка, возле которой святое судилище приказывало убивать стрелами и оставлять за съедение воронам осужденных им преступников.}.

Рыцарю и оруженосцу завязали наконец глаза, и Дон-Кихот, усевшись как должно, повернул пружину на шее Клавилена. В ту минуту, как рыцарь прикоснулся к пружине, дуэньи и все общество, собравшееся в саду, закричали в один голос: "да ведет тебя Бог, мужественный рыцарь; да не покинет тебя Бог, безстрашный оруженосец! Вот уж вы подымаетесь на воздух и мчитесь с быстротою стрелы, изумляя и поражая тех, которые смотрят на вас с поверхности земли. Держись крепче, мужественный Санчо! Смотри, не упади; потому что падение твое выйдет ужаснее падения того глупца, который хотел везти колесницу солнца - своего отца".

Санчо слышал все это и теснясь к своему господину, сжимая его в своих руках, сказал ему: "ваша милость, нам говорят, будто мы поднялись так высоко, а между тем мы отлично слышим всех этих господ.

- Не обращай на это внимания, Санчо, ответил Дон-Кихот. Эти воздушные путешествия выходят из рода обыкновенного на свете, и потому ты за три тысячи миль увидишь и услышишь все, что тебе будет угодно. Но, пожалуйста, не жми меня так сильно, потому что я задыхаюсь; и право я не понимаю, чего ты трусишь, что наводит на тебя такой страх? Я могу поклясться. что никогда в жизни не ездил я на таком легком животном; летя на нем, мы как будто не двигаемся с места. Отжени же от себя, мой друг, всякий страх; на свете все делается, как должно делаться; и наши жизненные паруса надувает, кажется, попутный ветер счастия.

- Должно быть что так, отвечал Санчо; потому что с этой стороны меня надувает такой попутный ветер, как будто тысячу мехов работают возле меня.

Санчо говорил совершенную правду. Возле него действительно работали большие раздувальные меха; - вся эта мистификациая была удивительно хорошо устроена герцогом, герцогиней и мажордомом их, ничего не упустившими. чтобы сделать ее совершенной до нельзя.

подыматься выше и выше, мы скоро достигнем, пожалуй сферы, огня! И я право не знаю, как мне удержать эту пружину, чтобы не подняться нам туда, где мы растопимся.

В эту самую минуту в лицу рыцаря и оруженосца поднесли на конце длинной трости горящую паклю, которую также легко воспламенить, как и затушить.

Санчо первый почувствовал жар. "Пусть меня повесят," воскликнул он, "если мы не поднялись уже в область огня, или по крайней мере очень близко к ней, потому что половина моей бороды уже прогорела, и я право хочу открыть глаза, чтобы посмотреть, где мы теперь.

- Не делай этого, Санчо, отвечал Дон-Кихот; помни истинную историю доктора Торальвы, которого черти унесли с завязанными глазами из Мадрита во всю прыть, по воздуху на коне, стоявшем на палке. Чрез двенадцать часов он прилетел в Рим, спустился в улицу, называемую башней Нины, присутствовал при штурме вечного города, был свидетелем всех ужасов, сопровождавших этот штурм, смерти конетабля Бурбона, и на другой день утром вернулся в Мадрит, где рассказал все, что видел накануне. Между прочим он говорил, что тем временем, как он мчался по воздуху, чорт велел ему открыть глаза, и он увидел, как ему казалось, так близко возле себя луну, что мог бы достать ее рукой, но взглянуть на землю он не смел, боясь, чтобы у него не закружилась голова. Поэтому, Санчо, и нам не следует развязывать глаз; тот кто взялся везти нас, тот и ответит за нас, и как знать, быть может мы подымаемся все вверх для того, чтобы сразу упасть в Кандаю, подобно соколу, опускающемуся внезапно с высоты на свою добычу. Хотя мы покинули, повидимому, сад не более получаса, мы тем не менее должны были пролететь уже порядочное пространство.

- Я, правду сказать, думаю теперь только о том, отвечал Санчо, что если госпоже Моделене или Маголоне удобно было сидеть на этом сидении, то тело у нее должно быть было не совсем нежное.

хвост Клавилена положили сверток горящей пакли: и так как внутренность его была наполнена ракетами и петардами, по этому он, в ту же минуту, с страшным шумном, взлетел на воздух, сбросив на траву, на половину покрытых гарью, Дон-Кихота и Санчо. Немного ранее бородатые дуэньи исчезли из саду вместе с Трифалды и со всею их свитой, все же остальные господа, бывшие в саду, в минуту падения Клавилена, упали на землю и лежали на ней, как будто в обмороке. Немного измятые Дон-Кихот и Санчо встали с травы и, оглянувшись во все стороны, страшно удивились, увидев себя в том самом саду, из которого они помчались в Кандаю, а знакомое им общество, лежащим на земле недвижимо. Но удивление их еще усилилось, когда на конце сада, они увидели воткнутое в землю копье с висевшим за нем, на двух шелковых шнурках, белым пергаментом, на котором было написано большими золотыми буквами:

"3наненитый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский предпринял приключение графини Трифалды, называемой дуэньей Долоридой и компанией, и привел его к концу тем только, что решился предпринять его. Маламбруно вполне удовольствован этим. Подбородки дуэний теперь гладко выбриты, и король дон-Клавио с королевой Антономазией восприяли свой первобытный вид. Как только исполнится бичевание оруженосца, белая голубица в ту же минуту освободится из зачумленных когтей преследующого ее коршуна и упадет в объятия своего дорогого голубка. Так повелевает волшебнейший из волшебников мудрый Мерлин".

Прочитав это писание, Дон-Кихот понял, что дело касалось разочарования Дульцинеи. Возблагодарив небо за то, что он так легко совершил такой великий подвиг и возвратил достодолжный вид подбородкам почтенных дуэний, исчезнувшим теперь из сада, рыцарь подошел к тому месту, где лежали герцог и герцогиня. Взявши за руку герцога, Дон-Кихот сказал ему: "вставайте, благородный герцог, все ни ничего; приключение окончено благополучно для тела и души, что доказывает сияющее в этом саду писанное свидетельство." Как человек, пробуждающийся от тяжелого сна, мало-по-малу, очнулся герцог; за ним герцогиня, а там и все остальное общество.

Все они были, повидимому, так удивлены и поражены, что можно было, не шутя, принять всю эту мистификацию за действительно случившееся происшествие. Прочитав с полузажмуренными глазами знаменитое послание, герцог кинулся в объятия Дон-Кихота, называя его величайшим рыцарем в мире. Санчо искал между тем глазами Долориду, желая узнать с бородой ли она еще, и так ли она прекрасна без бороды, как это можно было думать, судя по её приятному лицу. Но ему сказали, что дуэньи исчезли вместе с Трифалдином совершенно обритые, без всяких бород, - в ту самую минуту, когда Клавилень, пылая, спустился с воздушных высот на землю и разбился на ней в дребезги. - Герцогиня спросила Санчо, как он чувствует себя после такого продолжительного пути и что с ним случилось в дороге?

- Я, ваша светлость, чувствовал, что мы летим в Сфере огня, так, по крайней мере, говорил мне мой господин, отвечал Санчо, и хотел чуть чуть открыть глаза. Но господин мой не согласился на это, тогда - ужь не знаю, почему это - взяло меня такое любопытство узнать то, чего мне не позволяли узнавать, что я немножечко, так что никто не видел, приподнял снизу платов, закрывавший мне глаза, и сквозь эту щелочку посмотрел на землю; и, верите ли, она мне показалась оттуда вся в горчишное зернышко, а люди в орех; судите поэтому, как высоко значит должны были подняться мы!

- Это правда, ответил Санчо, а все-таки я через маленькую щель видел всю землю - целиком.

- Санчо, через маленькую щель нельзя ничего видеть целиком, возразила герцогиня.

- Ничего я в этих тонкостях не понимаю, ваша светлость, ответил Санчо; и только думаю, что так как мы летели при помощи очарования, то я мог видеть землю и людей тоже при помощи очарования, как бы я не глядел на них. Если вы не верите этому, так не поверите и тому, что, открыв немного глаза, я увидел так близко возле себя небо, кажется всего на аршин от меня, и могу побожиться, что оно ужас, ужас какое большое. В это время мы пролетали возле самых семи коз {Так называют испанские крестьяне семизвездие.} и так как в детстве я был у себя в деревне пастухом, то клянусь вам Богом и моей душой, что как увидел я этих коз, так мне так захотелось немного поболтать с ними, что, кажется, я бы околел, если бы не поболтал. И не сказавши ни слова никому, даже моему господину, я сошел с Клавилена, подошел в этим миленьким козочкам, оне словно цветки левкоя, такия маленькия и нежненькия, и проболтал с ними, я полагаю, с три четверти часа. Клавилен во все это время не тронулся с места.

- Но тем временем, как добрый Санчо болтал с козами, с кем разговаривал господин Дон-Кихот? спросил герцог.

ни моря, ни неба, ни песков пустыни. Я чувствовал, правда, что переносился через разные воздушные сферы и даже касался сферы огня, но не думаю, чтобы мы подымались выше в самому небу, туда, где находится созвездие семи коз, и так как Сфера огня находится между луною и последней Сферой воздуха, то нужно думать, что Санчо врет или бредит.

- Не вру и не брежу, отвечал Санчо, а если мне не верят, так пусть спросят у меня приметы этих коз, и тогда увидят, вру-ли я?

- Какие же оне? спросила герцогиня.

- А вот какие, две зелененькия, две красненькия, две голубенькия. а самая последняя полосатая.

- Это какая то особая порода коз, сказал герцог; у нас на земле таких что-то не видно.

- Нет, козла не видал, ответил Санчо, и слышал, что с рогами никого не пропускают на небо.

Герцог и герцогиня не желали более разспрашивать Санчо о его путешествии по небу, потому что он, как видно, готов был рассказать все, что делается на семи небесах, которые он успел осмотреть, не выходя из сада.

Так кончилось приключение с дуэньей Долоридой, доставившее публике на всю жизнь материалов для смеха, а Санчо на целые века материалу для рассказов. "Санчо", сказал в завлючение Дон-Кихот на ухо своему оруженосцу, "если ты хочешь, чтобы верили тому, что ты видел на небе, то я, в свою очередь, хочу, чтобы ты поверил тому, что я видел в Монтезиносской пещере, и больше ничего".