Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава XLVIII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Сервантес М. С., год: 1616
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава XLVIII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Глава XLVIII.

Грустный и задумчивый лежал в постели Дон-Кихот с лицом, покрытымн компрессами и отмеченным не божественным перстом, а кошачьими когтями - несчастие не новое для странствующих рыцарей. Целую неделю не показывался он никому на глаза и когда, однажды ночью, в это время, проводимое им в вынужденном уединении, лежал он, думая о своих несчастиях и преследованиях Альтизидоры, он услышал что кто-то отворяет ключем дверь его комнаты. В туже минуту он вообразил, что влюбленная в него девушка пришла соблазнять его и поколебать верность, которую он хранил в своей даме Дульцинее Тобозской. "Нет", громко воскликнул он, вполне уверенный в этой мечте; "никогда очаровательнейшая красавица на всем земном шаре не в силах будет заставить меня забыть, хоть на одну минуту, ту, чей образ напечатлен в моем сердце и в глубине моей души. О, моя дама, пускай преобразят тебя в крестьянку, от которой пахнет луком, или в нимфу золотого Того, ткущую материи из шелка и золота; пусть Мерлин или Монтезинос удерживают тебя где им угодно; ты моя - везде где бы ты ни была, как я останусь твоим везде и всегда".

В эту минуту отворилась дверь, и Дон-Кихот, покрытый сверху до низу желтым атласным одеялом, встал во весь рост за своей постели, с шапочкой за голове, с обвязанным лицом, - чтобы скрыть на нем царапины - и с усами завернутыми в папильотки, - чтобы сохранить их прямыми и твердыми, - походя в этом виде за самое страшное привидение. Он пригвоздил глаза свои в дверям, и в ту минуту, когда рыцарь ожидал появления кроткой и нежной Альтизидоры, он увидал вместо нее почтенную дуэнью, покрытую с головы до ног белым покрывалом. В правой руке она держала маленькую, зажженную свечку, прикрывая другой рукой от света глаза свои, спрятанные, впрочем, и без того в огромных очках. Эта почтенная дуэнья ступала волчьим шагом, не смотря на то, что шла на цыпочках. Дон-Кихот глядел на нее с высоты своего наблюдательного поста и по наряду и её таинственности заключил, что это колдунья, пришедшая к нему с каким-то злым намерением, и он принялся креститься со всею скоростью, к какой была способна его руна.

Привидение между тем тихо подвигалось к Дон-Кихоту. Прошедши половину комнаты, оно взглянуло на рыцаря, и если последний испугался, увидев страшную фигуру дуэньи, то и дуэнья испугалась не менее, взглянув на ужасную фигуру крестившагося Дон-Кихота.

"Боже, кто это!" воскликнула она, увидевши длинную желтую, обернутую в одеяло и покрытую компрессами фигуру Дон-Кихота. С испуга она уронила свечку и очутившись в потьмах, собиралась было уже уйти, но со страху запуталась в своем платье и растянулась во весь рост на полу.

Испуганный больше чем когда-нибудь Дон-Кихот воскликнул: "О, привидение! заклинаю тебя, скажи, кто ты и чего тебе нужно от меня? Если ты страждущая душа, не страшись и скажи мне это; поверь, я сделаю для тебя все, что будет в моих силах. Как христианин католик, обязанный помогать каждому, я потому именно сделался странствующим рыцарем, что рыцари эти обязаны помогать даже душам, страждущим в чистилище".

Ошеломленная дуэнья, слыша как ее заклинают, по своему испугу поняла испуг Дон-Кихота и ответила ему протяжным шопотом: "господин Дон-Кихот, - если только вы действительно Дон-Кихот, - я не видение, не привидение, не страждущая душа, как вы думаете, я просто дона Родригез, дуэнья госпожи герцогини, прибегающая к вам с просьбою оказать мне такую помощь, какую вы оказываете всем".

мертвым для любви. Поэтому отложите в сторону всякия любовные поручения, и тогда зажигайте, если хотите, свечку, приходите сюда, и мы поговорим с вами о чем вам будет угодно, лишь бы только, повторяю вам, вы отложили в сторону всякия подстрекания и соблазны.

- Плохо вы меня знаете, отвечала дона Родригез. Я прихожу сюда никем не подосланная и не такие еще года мои, чтобы уж мне делать было больше нечего, как заниматься подобными делами; у меня, слава Богу, в теле еще есть душа и во рту целы все зубы, кроме нескольких, выпавших от простуды, которую так легко схватить в этом Аррагонском краю. Но позвольте мне поговорить с вами одну минуту, я сейчас зажгу свечку и возвращусь рассказать вам - целителю бед всего мира - мои собственные беды.

опасности верность своей Дульцинее. "Кто знает", сказал он сам себе, "не пробует ли никогда не дремлющий лукавый и пронырливый чорт втолкнуть меня, при помощи старой дуэньи, в ту западню, в которую не могли завлечь меня императрицы, королевы, герцогини, графини, маркизы? Слышал я не раз и не от пустых людей, что чорт пытается соблазнить человека скорее курносой женщиной, чем красавицей с греческим носом. И, наконец, как знать? эта тишина, это уединение, этот странный случай не пробудят ли во мне заснувших страстей и не заставят ли они меня в конце жизни упасть на том месте, на котором до сих пор я даже не спотыкался. В подобных случаях лучше бежать чем принимать битву. Впрочем, я, право, кажется начинаю с ума сходить, если подобные нелепости лезут мне в голову и в рот. Возможное ли дело, чтобы старая, седая дуэнья с очками на носу могла пробудить похотливое желание, даже в самом развращенном сердце? есть ли на свете хоть одна дуэнья с свежим, полным, упругим телом? Есть ли хоть одна дуэнья, которая не была бы глупа и груба? Отстань же от меня это скопище женщин, бременящих землю! О, как умно сделала эта дама, которая на двух концах своей эстрады поместила, как говорят, двух восковых дуэний, с очками на носу и с иголкой в руках, сидящих на подушках, как будто за шитьем. Эти фигуры были у нее в доме совершенно такою же мебелью и украшением, как и настоящия, живые дуэньи".

С последним словом Дон-Кихот встал с постели с намерением запереть двери своей спальни и не пустить к себе донну Родригез. Но в ту минуту, когда он прикоснулся рукою н замку, донна Родригез появилась у дверей с зажженной свечей. .Увидев возле себя Дон-Кихота, завернутого, по прежнему, в желтое одеяло, с колпаком на голове и компрессами на лице, она опять испугалась и попятившись немного назад сказала:

- Мне следует спросить у вас тоже самое, сказал Дон-Кихот. Скажите: могу ли я не опасаться никакого насилия и покушения с вашей стороны?

- У кого вы это спрашиваете и от кого опасаетесь вы насилия? спросила донна Родригез.

с вами в более таинственной и уединенной комнате, чем тот грот, в котором смелый Эней покусился на невинность прекрасной Дидоны. Но дайте мне вашу руку, и я буду считать себя вполне безопасным, надеюсь на свою сдержанность, поддержанную вашими почтенными сединами. С последним словом рыцарь поцаловал правую руку дуэньи и подал ей свою, которую дана его взяла с такой же точно церемонией.

"клянусь Магометом! я отдал бы лучшую из двух моих шуб, чтобы увидеть, как шла эта пара под руку от дверей до постели".

Донна Родригез села на стуле немного поодаль от кровати, не снимая очков и не выпуская из рук свечки. Дон-Кихот же, весь спрятанный в одеяло, высунувши только лицо, уселся на своей постели, и когда рыцарь и его дама устроились на своих местах, Дон-Кихот сказал донне Родригез:

- Теперь, донна Родригез, вы можете развязать ваши губы и излить передо мною все скорби вашего больного сердца и вашей прискорбной души; я вас выслушаю непорочным ухом и помогу милосердым делом.

- Надеюсь, ответила донна Родригез: от такого милого и любезного господина нельзя было и ожидать другого ответа. Господин Дон-Кихот, продолжала она, хоти вы меня видите теперь перед вами в самой средине королевства Арагонского, сидящую на этом стуле, в поношенном платье дуэньи, всю в морщинах и ни на что негодвую, я тем не менее родом из Овиедо и Астурии и происхожу от одной из самых благородных тамошних фамилий. Но злая звезда моя и небрежность моих, прежде времени обедневших родителей, сделали то, что они привезли меня в Мадрит и, чтобы пристроить меня так как-нибудь и не довести до большого несчастия, поместили швеей в доне одной знатной даны; я должна сказать вам, господин Дон-Кихот, что в вышивке и разных рукоделиях против меня не найдется ни одной женщины. Поместивши меня у этой даны, родные мои возвратились домой, и оттуда, как хорошие христиане католики, отправились через несколько лет за небо. После них я осталась сиротой, вынужденная питаться скудным подаянием и бедными милостями, которыми награждают во дворцах знатных особ нашу сестру. В это время, без всякого с моей стороны повода, в меня влюбился в замке один оруженосец, очень почтенный за вид, но уже очень немолодой, бородатый и такой же благородной крови, как сам король, потому что он был горец {Астурийские горцы считают себя потомками Пеласгов.}. Про нашу любовь, не бывшую особенной тайной, узнала госпожа моя, и, чтобы охранить нас от разных сплетен и пересуд, обвенчала нас перед лицом святой римско-католической церкви. От этого единственного брака у меня, к довершению беды моей, родилась дочь; не то, чтобы я умерла во время родов, родила я, слава Богу, счастливо и во время, но скоро после рождения малютки умер мой муж, и умер он от такого испуга, что еслиб у меня было время рассказать вам все это дело, так Боже мой, как бы вы удивились. - С последним словом дуэнья принялась тихо всхлипывать, говоря Дон-Кихоту: "простите мне, ваша милость, господин Дон-Кихот, что делать, чуть только я вспомню про моего бедного покойника, на глазах у меня выступают слезы. Пресвятая Дева! как важно возил он, бывало, госпожу мою позади себя на хребте могучого мула, черного, как гагат; в то время не знали еще ни карет, ни носилок, и даны ездили, сидя на мулах, позади своих оруженосцев. И я не могу не рассказать вам одной истории, из которой вы увидите, какой вежливый был мой муж Раз в Мадрите, выезжали на улицу Сант Яго, которая немного узка, он увидел, что из одного дома выходит алькад с двумя алгазилани. Заметив его, мой добрый оруженосец притворился, будто хочет повернуть мула и ехать вслед за алькадом. "Что ты делаешь, несчастный, разве ты не видишь, что я здесь?" сказала ему госпожа моя, сидевшая позади его на муле. Как человек тоже вежливый, алькад придержал мула за узду и сказал моему нужу: "поезжайте вашей дорогой, потому что это мне, по настоящему, следовало бы сопутствовать госпоже доне Кассильде" (так звалась моя госпожа). Муж мой, между тем, с шляпой в руках, все настаивал на том, чтобы сопровождать алькада; и госпожа моя с досады и злости взяла толстую булавку, или лучше сказать вытащила из своего футляра толстую шпильку и всунула ее в живот моему мужу, так что его всего покоробило, и он с страшным криком повалился на землю вместе с моей госпожей. К госпоже в туже минуту подбежали алькад и слуги, и подняли ее с земли, а муж мой остался в какой-то цирюльне, жалуясь, что у него исколоты все внутренности. Происшествие это стало известно всем Гвадалквивирским шалаганам, и муж мой своею вежливостию приобрел такую славу, что малые ребята бегали за ним по улицам. Вследствие этой истории, да еще потому, что он был близорук, госпожа моя отослала его от себя, и тогда он умер, как мне кажется, с горя, оставивши меня безпомощной вдовой с маленькой дочерью, красота которой с каждым днем увеличивалась на моих глазах, как пена морская. Так как я была известная во всем городе швейка, поэтому госпожа герцогиня, вышедшая тогда за муж за герцога моего господина, увезла меня с моей дочерью в королевство Аррагонское. Здесь дочь моя мало-по-малу росла, и наконец выросла и разцвела во всей прелести, поет она, как жаворонок, пляшет, как мышь, читает и пишет, как школьный учитель и считает, как ростовщик. Чистоплотна она до того, что текучая вода, кажется, не чище моей дочери, и теперь, если память не изменяет мне, ей должно быть шестьнадцать лет, пять месяцев и три дня, немного больше или меньше. Вот эта то дочь моя влюбилась здесь в одного богатого крестьянина, живущого недалеко, в имении герцога, моего господина; не съумею сказать вам, как они там связались, но только молодец этот, пообещавши жениться на моей дочери, соблазнил ее и теперь отказывается от своего слова. Хотя герцог, господин мой, знает это дело, потому что я много раз жаловалась ему на негодяя и просила велеть этому обманщику жениться на моей дочери, но он не слушает и не слышит моих просьб. Отец соблазнителя очень богат, дает герцогу деньги в займы и готов исполнить всякую его причуду, поэтому герцог и не хочет делать ему никакой неприятности. Одна надежда на вас, добрый господин мой; устройте вы как-нибудь это дело или словами или оружием. Вы, говорят, приехали сюда возстановлять правду, исправлять всякия беды и помогать несчастным. Взгляните, ваша милость, с состраданием на мою обманутую дочь, взгляните на её сиротство, молодость, её прелесть и другия качества, о которых я вам говорила. По чистой совести скажу вам, что из всех женщин в этом замке нет ни одной, которая бы стоила подошвы башмака её; одна девушка здесь Альтизидора, которую считают самой прекрасной и развязной, не подойдет к моей дочери и на милю. Верьте мне, ваша милость, не все то золото, что блестит. У этой Альтизидоры больше чванства, чем красоты и больше наглости, чем стыда; кроме того у нее пахнет изо рта так сильно, что возле нее нельзя пробыть одной минуты, и даже госпожа герцогиня... Но я промолчу об этом, потому что и у стен, говорят, есть уши.

- Нечего делать, я должна сказать вам теперь всю правду. Господин Дон-Кихот; вы изволили видеть красоту герцогини, вы видели цвет её лица, сияющого, как вычищенное оружие, вы видели эти щеки из лилий и роз, отражающия солнце и луну. Вы видели, как гордо выступает она, словно не чувствует под ногами почвы, можно подумать, что она распространяет здоровье вокруг того места, на которое ступит. И что-же? За все это герцогиня, скажу я вам, должна быть благодарна во первых Богу, а во вторых фонтанелям на своих ногах, которыми вытекают из её тела, как говорят доктора, все нечистые соки.

- Пресвятая Дева! воскликнул Дон-Кихот; возможное ли дело, чтобы у герцогини были такия истечения; я бы не поверил этому даже тогда, если бы увидел собственными глазами, но мне это говорит госпожа донна Родригез, и я должен верить. Тем не менее я все-таки думаю, что из этих фонтанелей вытекают не нечистые соки, а чистая амбра. И я перестану теперь верить, что обычай открывать фонтанели сделан в видах пользы для здоровья.

При последних словах Дон-Кихота дверь его спальни отворилась с страшным шумомн, до того испугавшим донну Родригез, что она выпустила свечу из рук, и в комнате стало совершенно темно. В туже минуту бедная дуэнья почувствовала, что две руки схватили ее за горло так сильно, что ей не было никакой возможности крикнуть, после чего кто-то поднял ей, не говоря ни слова, юбки и принялся немилосердо хлестать ее чем то похожим на туфли. Дон-Кихот, хотя и почувствовал сострадание в несчастной дуэнье, однако и не пошевельнулся на своей постели, теряясь в догадках за счет этого приключения; и он оставался все время немым и спокойным, боясь, чтобы привидения не вздумали чего доброго высечь и его самого; и боялся он не напрасно: хорошенько отстегавши не смевшую пикнуть дуэнью, незримые палачи подошли в Дон-Кихоту и сбросив с него простыни и одеяла, принялись щипать его так немилосердно, что он решился обороняться кулаками. В чудесной тишине продолжалась эта битва почти пол-часа; после чего привидения исчезли, донна Родригез опустила юбки и оплакивая постигшее ее несчастие вышла из комнаты Дон-Кихота, не сказав ни слова. Задумчивый, взволнованный, исщипанный Дон-Кихот остался один на своей постели, где пока мы и разстанемся с ним. Каквие волшебники так зло подшутили над рыцарем, это объяснится в свое время, теперь же нас зовет к себе Санчо-Пансо, и порядок истории требует, чтобы мы возвратились в нему.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница