Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава LVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава LVII. (старая орфография)

Глава LVII.

Дон-Кихоту казалось, что наступило, наконец, время проститься с этой праздной жизнью, которую он вел столько времени. Рыцарь воображал, что он совершает великое преступление, позволяя себе утопать в неге и роскоши в замке гостеприимного герцога и что некогда он должен будет отдать отчет Богу за праздно растраченные дни в непрерывных удовольствиях и пиршествах. Неудивительно поэтому, что он попросил, наконец, у хозяев замка позволения проститься с ними. С глубоким сожалением согласились на это герцог и герцогиня. Герцогиня передала Санчо письмо его жены, и оруженосец прослезился, слушая это послание. - "Кто мог подумать", сказал он, "что так скоро развеются дымом все эти великолепные надежды, зародившияся в уме моей жены, когда она узнала о моем губернаторстве; кто мог подумать, что мне снова придется тащиться по следам господина моего Дон-Кихота и снова натыкаться с ним на разные приключения. Во всяком случае меня обрадовал ответ моей Терезы: обрадовало то, что пославши жолудей герцогине, она показалась благодарной в своей благодетельнице; подарок её не похож на взятку; - он послан тогда, когда я был уже губернатором, так что жолуди эти оказались простою благодарностью, - а за милость всегда следует отблагодарить, хотя бы безделицей: бедняком вступил я на остров, бедняком покинул его и с спокойной совестью могу сказать теперь, что нищим родился я, нищим остаюсь, ничего не выиграл, не проиграл, а это тоже не безделица". Так говорил Санчо накануне отъезда из герцогского замка. Дон-Кихот простился с хозяевами в тот же вечер, и на другой день рано утром показался у подъезда в полном рыцарском вооружении. С балконов и галлерей глядели на него все обитатели замка, в том числе сами хозяева. Санчо взобрался на осла с чемоданом и с своей неразлучной котомкой, наполненной до верху всевозможными съестными припасами. Он был вполне счастлив в эту минуту; мажордом герцога, разыгрывавший роль графини Трифалды, передал ему перед отъездом, тайно от Дон-Кихота, кошелек с двумя стами золотых, на всякий непредвиденный в дороге случай. Тем временем, как взоры всех устремлены были на уезжающого рыцаря, в галлерее неожиданно раздался жалобный голос прекрасной Альтизидоры, обратившейся на прощание в рыцарю с следующими словами:

"Услышь меня, о, злобный рыцарь, придержи за узду коня твоего, которым ты так худо правишь и не мни ему боков. Вероломный! взгляни на меня и убедись, что ты бежишь не от свирепого змея, а от кроткого агнца, который не скоро еще превратится в овцу. Чудовище! ты посмеялся над прекраснейшей девой, на какую когда либо взирала Диана в горах и Венера в рощах. Жестокосердый Бирено, убегающий Еней, да сопутствует тебе Баррабас и пусть будет с тобою что будет!"

"Нечестивец! ты уносишь из этого замка в когтях своих душу и сердце влюбленной в тебя девушки, вместе с тремя головными платками и подвязками от белой, как мрамор Паросский, ножки. Ты уносишь две тысячи вздохов, которые могли бы зажечь своим пламенем две тысячи Трой, еслиб их было столько на свете. Жестокосердый Бирено, убегающий Еней, да сопутствует тебе сам Баррабас и пусть будет с тобою, что будет".

"О, если-бы Санчо оказался таким неумолимо безчувственным, чтобы Дульцинея твоя никогда не могла бы быть разочарована! Пусть вечно страдает она за твои грехи, потому что праведные часто отвечают в этом мире за грешных. Чтобы не удалось тебе ни одно твое, самое лучшее приключение, чтобы все твои надежды оказались обманчивым сном и чтобы постоянство твое не было вознаграждено. Жестокий Бирено, убегающий Еней, да сопутствует тебе Баррабас и пусть будет с тобою, что будет".

"Чтобы от Севильи до Мартены, от Гренады до Лои и от Лондона до Англии считали тебя вероломным, чтобы в картах не шли к тебе короли, и чтобы не видел ты ни тузов, ни семерок в игре. Чтобы кровь текла у тебя из ран, когда срежешь ты мозоли твои, и когда вырвешь зуб, чтобы после него остались у тебя корешки. Жестокий Бирено, убегающий Еней, да сопутствует тебе Баррабас и пусть будет с тобою, что будет".

Тем временен, как опечаленная Альтизидора изливала в этих словах свое горе, Дон-Кихот пристально глядел на нее, и когда она кончила, рыцарь, не отвечая ей ни слова, сказал, обратясь к Санчо: "Заклинаю тебя спасением предков твоих, добрый мой Санчо, скажи мне правду? уносишь ли ты отсюда подвязки и три платка, о которых говорит эта влюбленная девушка?"

- Три платка я увожу, отвечал Санчо, но подвязок никаких у меня нет. - Безстыдство Альтизидоры поразило герцогиню. Хотя она знала ее насмешливый и бойкий нрав, но все же не воображала ее такой нахальной девчонкой. К тому же она не была предуведомлена об этой выходке. Желая обратить все это в шутку, герцог сказал Дон-Кихоту:

- После такого прекрасного приема, какой вы встретили, рыцарь, в этом замке, не хорошо было с вашей стороны похитить здесь три платка наименьше и наибольше три платка с парой подвязок. Подобный поступок вовсе не соответствует стяженной вами славе и не говорит в пользу благородства ваших чувств. Отдайте этой девушке её подвязки, или я вызываю вас на бой, ни мало не безпокоясь о том, что злые волшебники изменят мой образ, подобно тому, как они изменили образ сражавшагося с вами слуги моего Тозилоса.

- Избави меня Бог обнажить мечь против того, кто так ласково принял меня в своем замке, ответил рыцарь. Я отдам платки, так как Санчо говорит, что он их взял, подвязок же я не могу отдать, потому что у меня их нет; пусть эта девушка поищет у себя, она верно найдет их. Никогда, господин герцог, продолжал он, не был я вором, и думаю, что никогда в жизни не буду, если не отступится от меня Бог. В том, что эта девушка влюблена в меня, я нисколько не виноват, и не считаю себя обязанным извиняться за это ни перед него, ни перед вашей светлостью. Прошу вас только иметь лучшее мнение обо мне и позволить мне продолжать мой пут.

сильнейший возжигаете пламень в сердце этой девушки, не сводящей с вас глаз. Но я накажу ее так, что она не даст больше воли ни языку, ни глазам своим.

- Еще одно слово, безстрашный Дон-Кихот, воскликнула Альтизидора; извини меня, что я обвинила тебя в краже подвязок, клянусь душой моей и совестью, оне у меня на ногах, и я также ошиблась, как тот, кто ищет осла, сидя на нем.

- Что, не моя ли правда, воскликнул Санчо; я, как раз, такой человек, чтобы скрывать ворованные вещи. Будь у меня поползновение в этому, так верно не зевал бы я, бывши губернатором.