Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава LXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава LXII. (старая орфография)

Глава LXII.

Всадник, пригласивший к себе Дон-Кихота, был некто дон-Антонио Морено. Умный и богатый, он любил жить весело, приятно и прилично. Пригласив к себе рыцаря, он стал обдумывать средства заставить его выказать во всем блеске свое безумие, безвредно для всех; находя, что то не шутка, что язвит ближняго, и что вообще нельзя хорошо проводить время на счет других. Прежде всего он надумал снять с Дон-Кихота оружие и показать рыцаря публике в его узком, измятом оружием и столько раз уже описанном нами камзоле. Рыцаря привели на балкон, выходивший на одну из главных городских улиц, и там показали всем прохожим и всем городским мальчишкам, глядевшим на него как на какого-то дикобраза.

Перед рыцарем появились опять блестящие всадники, точно они нарядились именно для него, а не ради праздничного торжества. Санчо же не помнил себя от радости и восторга; ему казалось, что он опять очутился не зная как и почему да свадьбе Кадаша, в другом доме дон-Диего де-Миранда и в другом герцогском замке.

В этот день дон-Антоинио позвал на обед к себе несколько друзей. Все они обращались с Дон-Кихотом, как с истинным странствующим рыцарем, и это приводило его в такой восторг, так льстило ему, что он тоже, подобно своему оруженосцу, не помнил себя от радости. В этот день Санчо был особенно в ударе говорить, и действительно он наговорил такого, что гости дон-Антония были, как говорится, пришиты к языку его. За обедом: дон-Антонио сказал Санчо: "говорят, добрый Санчо, будто ты такой охотник до клецок и бланманже, что остаток его прячешь в своей груди к закуске за другой день". {Авеланеда в своем Дон-Кихоте говорит, что получив от дон-Карлоса две дюжины клецок и шесть форм бланманже, Санчо, не имея возможности съесть все это разом, спрятал остаток в груди, чтобы позавтракать им на другой день.}

- Неправда, ответил Санчо, я не так жаден, как чистоплотен, и господину моему Дон-Кихоту очень хорошо известно, что горстью орехов или желудей, мы, как нельзя лучше, питаемся иной раз, целую неделю. Правда, если дают мне телку, я накидываю на нее веревку, словом кушаю что мне подают, и всегда принаравливаюсь к обстоятельствам. Но тот, кто говорит, будто я неряшливый обжора, сам не знает, что городит, и я бы иначе ответил ему, еслиб не эти почтенные бороды, сидящия за столом.

- Чистота и умеренность, соблюдаемые Санчо в еде, отозвался Дон-Кихот, достойны быть увековечены на металлических листах; когда он голоден, он точно немного прожорлив, жует пищу обеими челюстями и проглатывает кусок за куском, но он всегда так чистоплотен, даже щепетилен, что бывши губернатором, подносил ко рту не иначе, как на конце ножа даже виноград и гранаты.

- Как! воскликнул дон-Антонио, Санчо был губернатором?

- Да, воскликнул Санчо, на острове Баратории; я управлял им на славу десять дней и потерявши в эти десять дней сон и спокойствие научился презирать всевозможными губернаторствами. Я убежал с этого острова, упал на дороге в пещеру, где считал себя уже мертвым и освободился из нее каким-то чудом. - Дон-Кихот поспешил рассказать гостям дон-Антонио со всеми подробностями историю губернаторства Санчо и заинтересовал этим рассказом все общество.

После обеда дон-Антонио взял Дон-Кихота за руку и повел его в уединенный покой, где стоял только стол, сделанный повидимому из яшмы, поддерживаемый такой же ножкой. На этом столе помещалась голова, походившая на бронзовые бюсты римских императоров. Дон-Антонио провел Дон-Кихота по всей комнате и несколько раз обошел с ним вокруг стола. "Теперь", сказал он, "когда никто, не слышит нас, я разскажу вам, господин Дон-Кихот, нечто до того удивительное, что ни вам, ни мне вероятно, не приходилось слышать ничего подобного, но только дайте мне слово сохранить это в величайшей тайне".

- Клянусь, и для большей верности, прикрою клятву мою каменной плитой, ответил Дон-Кихот. Верьте мне, дон-Антонио, (Дон-Кихот успел уже узнать, как зовут его хозяина), вы говорите тому, у кого есть только уши слышат вас, но нет языка рассказывать слышанное. Открывая вашу тайну, вы опустите ее в бездну молчания.

Дон-Кихот пребывал неподвижен, нетерпеливо ожидая к чему приведут все эти предосторожности. Взяв рыцаря за руку, дон-Антонио возложил ее на руку бронзовой головы, на яшмовый стол и на поддерживавшую его ножку. "Эта голова", сказал он Дон-Кихоту; "сделана одним из величайших волшебников и кудесников, существовавших когда либо на свете. Это был, если не ошибаюсь, поляк, ученик знаменитого Эскотилло, о котором рассказывают так много чудесного. Он жил некоторое время у меня в доме; и за тысячу червонцев сделал мне эту голову, обладающую чудесным даром отвечать на нее, что у нея спрашивают. Сказав это, дон-Антонио начертал круги, написал иероглифы, сделал наблюдение над звездани, словом исполнил свою работу с совершенством, которое мы увидим завтра. "По пятницам", добавил он, "голова эта молчит, сегодня же пятница, и потому она заговорят не раньше как завтра. Тем временем, вы можете обдумать вопросы, которые вы намерены предложить ей, и она ответит вам сущую правду; говорю вам это по опыту". Чудесные свойства, которыми обладала бронзовая голова, не мало удивили Дон-Кихота; он даже не вполне доверял им. Но видя, как скоро мог убедиться он в этом чуде, рыцарь не сказал ни слова, и только поблагодарил хозяина дома за открытие ему такого удивительного секрета. За тем они покинули комнату, которую дон-Антонио запер на ключ и возвратились в залу, где их ожидало остальное общество, собравшееся в доме дон-Антонио, слушая Санчо, рассказывавшого, во время отлучки Дон-Кихота, случившиеся с рыцарем приключения.

Вечером Дон-Кихота просили прогуляться по городу, без оружия, в обыкновенном платье, и в буром плаще, под которым в это жаркое время пропотел бы даже лед; слуги дон-Антонио должны были этим временем занимать Санчо и не пускать его из дому. Дон Кихот ехал верхом не на Россинанте, а на большом, быстром, богато убранном муле. Рыцарю накинули на плечи плащ и привязали сзади так, что он не заметил этого, пергамент с надписью большими буквами: "это - Дон-Кихот Ламанчский." Надпись эта поражала всех прохожих, возвещая им, кто это едет на муле; и Дон-Кихот чрезвычайно удивлен был, видя, что все узнают и называют его по имени. "Как велико могущество странствующого рыцарства", сказал он, обращаясь к ехавшему рядом с ним дон-Антонио, "оно доставляет рыцарю всесветную известность. Вы видите, дон-Антонио, все, знакомые и незнакомые, даже маленькие дети, никогда не видавшия меня в глаза, сразу узнают меня."

- Иначе и быть не может, господин Дон-Кихот, ответил дон-Антонио; как пламени нельзя ни замкнуть, ни укрыть, так не укрыть, не замкнуть и доблести особенно боевой, возносящейся над всем в мире и все озаряющей своим сиянием.

Тем временем, как Дон-Кихот ехал среди неумолкавших приветственных кликов, какой-то прохожий кастилец, прочитав надпись на спине рыцаря, подошел к Дон-Кихоту и сказал ему: "чорт тебя возьми, Дон-Кихот Ламанчский! Как ты добрался сюда живым после всех палочных ударов, сыпавшихся на твои плечи! Ты полуумный, и еслиб ты был полуумным только сам для себя, еслиб ты сидел себе в углу один с твоими безумствами, беда была бы не велика, но безумие твое заражает всякого, кто только свяжется с тобой. Вот хоть эти, сопровождающие тебя теперь! Поезжай, сумазброд, домой: займись своим имением, женою, детьми, и оставь все эти дурачества, которые переворачивают вверх дном твою голову и мутят твой разсудок."

- Ступай, любезный, своей дорогой, сказал ему дон-Антонио, и не давай советов тому, кто не просит тебя. Господин Дон-Кихот находится в полном разсудке, да и все мы не полуумные; мы знаем, что доблесть должна быть почтена всегда и во всем. Убирайся же по добру, до здорову, и не суй носа туда, где тебя не спрашивают.

- Клянусь Богом, вы правы, воскликнул кастилец, уговаривать этого господина все равно, что стрелять горохом в стену. И все таки жалко мне видеть человека выказывающого, как говорят, столько светлого ума, вязнущим в тине странствующого рыцарства. Но будь я проклят, со всем моим родом, если от сегодня я посоветую что нибудь этому господину; хотя бы мне суждено было прожить больше чем Мафусаилу; - не сделаю я этого, как бы меня не упрашивали.

Советчик ушел, и кавалькада, отправилась дальше. Но Дон-Кихота преследовала такая толпа ребятишек и людей всякого звания, желавших прочесть надпись на спине рыцаря, что дон-Антонио принужден был, наконец, снять ее, притворившись, что он снимает со спины Дон-Кихота совсем что-то другое. Между тем наступила ночь и Дон-Кихот с сопровождавшим его обществом возвратился к дон-Антонио, к которому собралось в этот вечер много дам. Жена его, благородная, молодая, умная, любезная дама, пригласила к себе на вечер дамское общество, что бы посмеяться над Дон-Кихотом. Почти все приглашенные собрались на великолепный бал, открывшийся около 10 часов вечера. В числе дам находилось несколько очень веселых, умевших шутить, никого не сердя. Оне заставили Дон-Кихота танцовать до упаду. Интересно было видеть танцующей - эту длинную, сухую, желтую, уныло-задумчивую и не особенно легкую фигуру в добавок, ему мешало еще платье его. Девушки украдкой делали ему глазки и нашептывали признания в любви; и также украдкой, гордо отвечал рыцарь на все эти любовные признания. Видя себя наконец подавляемым любовью, Дон-Кихот возвысил голос и сказал: "fugite, partes adversae;" {Церковное заклинание - перешедшее в обыкновенный язык.} ради Бога, успокойтесь, прекрасные даны! подумайте, что в сердце моем царит несравненная Дульцинея Тобозская и охраняет меня от всякого другого любовного ига." С последним словом он упал на под, совершенно усталый и измученный.

Дон-Антонио велел на руках отнести рыцаря в спальню, и первый кинулся к нему Санчо. "Ловко отделали вас господин мой!" воскликнул он. "Неужели же таки вы, полагаете господа", продолжал он, обращаясь к публике, "что все люди на свете - плясуны, и все странствующие рыцари - мастера выделывать разные антраша. Клянусь Богом, вы сильно ошибаетесь, если думали это; между рыцарями - такие есть, которые согласятся скорее убить великана, чем сделать хоть один прыжок. Если бы тут в туфли играли, я бы отлично заменил вам моего господина, потому что дать себе подзатыльника - на это я мастер; но в других танцах я ничего не смыслю". Этой речью и другими, подобными ей; Санчо до упаду уморил все общество: после чего он отправился к своему господину и хорошенько прикрыл его одеялом, чтобы пропотевши, рыцарь исцелился от бальной простуды. На другой день дон-Антонио решился произвести опыт с очарованной головой, и отправился в сопровождении Дон-Кихота, Санчо, двух друзей своих и двух дам, так хорошо мучивших накануне Дон-Кихота и ночевавших в доме дон-Антонио в ту комнату, где находилась знаменитая голова. Он рассказал гостям, каким чудесным свойством обладает она, просил их держать это в тайне и за тем объявил, что сегодня он сделает с ней первый опыт. Кроме двух друзей Антонио, никто не был посвящен в эту тайну, и еслиб дон-Антонио не предварил обо всем своих друзей, они тоже были бы удивлены не менее других; так мастерски устроена была эта голова.

Первым подошел к ней дон Антонио и тихо, но так что все могли слышать его, сказал ей: "скажи мне голова, помощью чудесной силы твоей, о чем я думаю в эту минуту?"

"Я не знаю чужих мыслей", звонко и отчетливо, но не шевеля губами, ответила ему чудесная голова. Ответ этот ошеломил всех. Все видели, что в комнате и вокруг стола не было живой души, которая могла бы ответить вместо бронзовой статуи.

- Сколько нас здесь? продолжал дон-Антонио.

- Ты, двое друзей твоих, жена твоя, двое её подруг, знаменитый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский и оруженосец его Санчо Пансо. Общее удивление удвоилось, и от ужаса у всех волосы поднялись дыбом дон-Антонио отошел от головы. "С меня довольно," сказал он, "чтобы убедиться, что я не обманут тем, кто мне продал тебя - чудная, непостижимая, говорящая и отвечающая голова. Пусть другой спрашивает тебя что знает."

Так как женщины вообще скоры и любопытны, поэтому после дон-Антонио к голове подошла одна из подруг его жены.

- Скажи, чудесная голова, как сделаться мне красавицей? спросила она.

- Сделайся прекрасна душой.

- Больше мне ничего не нужно, - сказала дама.

- Голова, мне хотелось бы знать, любит ли меня мой муж? сказала другая приятельница жены дон-Антонио.

- Наблюдай, как он ведет себя в отношении тебя, и в делах его ты увидишь: любит ли он тебя или нет? - ответила голова.

- Чтобы услышать такой ответ, не к чему было спрашивать! За человека, конечно, говорят дела его, сказала удаляясь замужняя женщина.

- Кто я такой? спросил голову один из друзей дон-Антонио.

- Ты это сам знаешь, - ответила голова.

- Не в том дело, но знаешь ли ты меня? продолжал вопрошатель.

- Знаю, - ты Педро Нориц.

- Довольно, этот ответ уверяет мня, что ты все знаешь.

После него к голове подошел другой приятель дон-Антонио.

- Скажи мне голова, чего желает сын мой, наследник маиората?

- Именно, сказал вопрошатель; то, что я вижу глазами, я указываю пальцем: довольно с меня.

- Голова, право не знаю, что спросить тебя, сказала жена дон-Антонио; хотелось бы мне только узнать, долго ли проживет мой добрый муж?

- Долго, долго, ответила голова; его здоровье и умеренный образ жизни сулят ему долгую жизнь; другие сокращают ее разными излишествами,

- О, ты, на все отвечающая голова, сказал после этого Дон-Кихот, скажи, правду или сон видел я в пещере Монтезиносской? Даст ли себе Санчо назначенные ему удары, и совершится ли разочарование Дульцинеи?

- Длинная история - это происшествие в пещере - ответила голова, в нем и правда и ложь; Санчо станет откладывать бичевание свое в долгий ящик, но Дульцинея будет разочарована.

Последним вопрошателем был Санчо. "Голова", сказал он, "буду ли я еще раз губернатором, или умру несчастным оруженосцем? и увижусь, ли я еще с женою и детьми?"

- Ты будешь губернатором в твоем доме, и увидишь жену и детей, если вернешься домой, ответила голова, а если перестанешь служить, перестанешь быть и оруженосцем.

- Это я и сам знал, воскликнул Санчо; и тоже самое услышал бы я от самого пророка нашего Дедро Грулло.

- Болван, сказал ему на это Дон-Кихот, чего же тебе нужно еще; мало тебе, что голова отвечает на твои вопросы.

Этим кончились вопросы и ответы, но не удивление, овладевшее всем обществом, кроме двух друзей дон-Антонио, знавших тайну чудесной головы. Но, чтобы не держать в недоумении читателей, чтобы не видели они в этом чего-нибудь сверхъестественного, Сид Гамед Бененгели намерен тотчас же открыть им эту тайну. В подражание другой такой же голове, виденной им в Мадриде, дон-Антонио заказал одному образному мастеру такую же голову с целию удивлять ею, своих непосвященных в тайну гостей; голова эта устроена была очень просто. Она стояла на разрисованной и гладкой деревянной поверхности, похожей на яшму, поддерживаемой совершенно такой же ножкой и четырьмя орлиными лапами, составлявшими основание. Бронзового цвета голова, походившая на бюст римского императора, была совершенно пустая, - поверхность на которой она стояла - тоже - и к этой поверхности голова прикладывалась так плотно, что, незаметно было никаких следов соединения: верх пустой ножки приходился как раз против груди и шеи статуи, а низ опускался в отверстие другой комнаты, находившейся под той где помещалась голова. Сквозь эту пустоту, выходившую в грудь бюста, проходила жестяная труба, так мастерски сделанная, что ее никто не замечал. В нижней комнате помещался тот, кто давал ответы, прикладывая к трубе попеременно уши и рот; таким образом голос спрашивавшого и отвечавшого проходил как бы чрез рупор и так ясно и отчетливо слышно было каждое слово его, что не было ни какой возможности, открыть обмана. Умный и находчивый студент, племянник дон-Антонио, отведал за предлагаемые вопросы; уведомленный дядей о том, кого он приведет в очарованной голове, студент точно и легко мог отвечать на все, что его спрашивали.

Сид Гамед говорит, что эта чудесная голова удивляла публику десять или двенадцать дней; скоро однако до городу распространился слух, что у дон-Антонио находится очарованная голова; отвечающая за предлагаемые ей вопросы, и владелец её, безпокоясь, чтобы слух об этом не возбудил внимания зорких стражей нашей веры, открыл инквизиторам тайну удивительной головы, инквизиторы велели ему снять ее, боясь, чтобы она не смутила умов невежд. В главах Дон-Кихота и Санчо, голова оставалась однако по прежнему очарованной, отвечающей и разсуждающей, к большему удовольствию рыцаря, чем его оруженосца.

Чтобы угодить дон-Антонио, отпраздновать приезд в Барселону Дон-Кихота, и позабавить публику его сумазбродствами, тамошняя молодежь задумала устроить через неделю игру в перстень, но

Этим временем Дон-Кихот пожелал осмотреть город, пешком, без всякого общества, кроме Санчо и двух слуг дон-Антонио, боясь преследования разных невежд и городских мальчуганов, которые непременно высыпали бы на встречу рыцарю, еслиб он появился в городе верхом. Во время этой прогулки Дон-Кихот, проходя по одной улице, к великому удовольствию своему прочел на большой вывеске; здесь печатают книги. Не видев до сих пор ни одной типографии, ему очень хотелось подробнее разсмотреть ее и он вошел в типографию вместе со всеми слугами. Тут он увидел, что в одном месте набирали, в другом оттискивали, здесь поправляли, там отливали в формы, словом увидел всю работу, производимую в больших типографиях. Подошедши к одной кассе, он спросил, что здесь делается? рабочий рассказал ему в чем дело, и удивленный Дон-Кихот пошел дальше, и между прочим спросил одного наборщика, что набирает он?

Наборщик, человек с очень порядочными манерами и очень порядочный на вид, ответил, что, он набирает одну книгу, переведенную с итальянского.

- А что значит это, по испански? - спросил Дон-Кихот.

- Безделица, -- заглавие, как видите, пустячное, тем не менее, в книге этой можно найти много умного и хорошого.

-- Я слово pignata?

- Несколько раз - заметил переводчик.

- А как вы переводите его?

- Кострюлей - не иначе.

- Клянусь Богом, вы знаток в итальянском языке; готов голову прозакладывать; что piace вы переводите словом нравится, piu - больше, su - на верху и giu - внизу.

- Клянусь после этого Богом, воскликнул Дон-Кихот, что вас никто, должно быть, не знает в этой толпе, всегда трудно вознаграждающей похвальные труды и изящные умы. Сколько заглохло на свете талантов, сколько погибло доблести, сколько зарыто гениев, и тем не менее мне кажется, что переводить с одного языка на другой, если только это перевод не с царственных языков латинского и греческого, все равно, что переворачивать к верху ногами фландрские обои, показывая какие-то неясные фигуры, по которым не можешь составить точного понятия ни о красках, ни о целом картины. К тому же переводить с легкого и родственного языка, на это нужно совершенно столько же ума и таланта, как для переписки бумаг; этим я не говорю, чтобы занятие переводами не было похвально нисколько: человек может заниматься чем-нибудь гораздо худшим, далеко менее полезным. Из числа всех этих переводчиков, я исключаю впрочем Кристоваля Фигуереа и дон-Жуана Жореги: один в своем переводе Пастуха Фидо, другой Аминты -

- Я печатаю ее на свой счет, ответил переводчик и надеюсь выручить от первого издания её тысячу червонцем, наименее. Она печатается в числе двух тысяч экземпляров, которые живо разойдутся по шести реалов за экземпляр.

- Мне кажется, вы не много ошибаетесь, заметил Дон-Кихот, видно, что вы мало знакомы со всеми уловками книгопродавцев. С двумя тысячами экземпляров этой книги на плечах, вам придется, уверяю вас, не мало повозиться и пропотеть, особенно если эта книга пустая.

- Так что же, подарить ее книгопродавцу - что ли, сказал переводчик; он заплатит мне три мараведиса и вообразит, что сделал мне этим ни весть какое одолжение, чорта с два! я, слава Богу, прославился своими трудами и печатаю книги не для славы, а для барыша, потому что вся эта слава и мода не стоит, по моему, ни обола.

- Помогай вам Бог, сказал Дом Кикот, и с этим словом подошел к кассе. Там исправляли лист книги, озаглавленной: "Вот какого рода книг следует побольше печатать", сказал он. "Хотя у нас и довольно сочинений в этом роде но велико и число непросветленных грешников, требующих света. Затем он подошел к следующей кассе и спросил, что там набирали?

- Вторую часть -- ответили ему, сочиненную каким то Тордезиласским господином.

чем правдоподобнее оне, а действительные тем лучше, чем меньше в них лжи. - С последним словом он с нескрытой досадой покинул типографию.

В тот же самый день дон-Антонио вознамерился отправиться с Дон-Кихотом на галеры, стоящия на якоре в порте. Это чрезвычайно обрадовало Санчо, никогда не видевшого ничего подобного. Дон-Антонио уведомил начальника эскадры, в намерении моем посетить после обеда галеры вместе с знаменитым Дон-Кихотом Лананчским, о котором узнали уже начальник эскадры и весь город. Но посещение Дон-Кихотом галер рассказано в следующей главе.