Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава LXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава LXIX. (старая орфография)

Глава LXIX.

Всадники слезли с коней, грубо подняли, при помощи пешеходов, Дон-Кихота и Санчо и отнесли их на двор замка; на котором горело на подставках сто факелов, и пятьсот ламп освещали выходившия на двор галереи, так что не смотря на темную ночь, не замечалось отсутствия дневного света. Посреди двора, на два аршина от земли, возвышался катафалк, покрытый черным бархатом и окруженный безчисленным множеством зажженных восковых свечей в серебряных шандалах, и на нем лежал труп молодой девушки, прекрасной даже в гробу. Покрытая цветной гирляндой, голова её покоилась на парчевой подушке; в скрещенных на груди руках она держала пальмовую ветвь. Возле катафалка, возвышалась с одной стороны эстрада, на которой возседало два мнимых или настоящих короля, с воронами за голове и скипетром в руках. Внизу, возле лестницы, ведшей на эстраду, устроены были два другия сидения, на которых усадили Дон-Кихота и Санчо, не говоря им ни слова и показывая знаками, чтобы они также молчали; но у рыцаря и его оруженосца язык и без того онемевал при этом необыкновенном зрелище. В эту минуту на эстраде показались герцог и герцогиня, окруженные многочисленной свитой (Дон--Кихот узнал их в ту же минуту) - и уселись на дорогих креслах, возле коронованных лиц.

Кто не изумился бы, глядя на всю эту странную сцену, особенно, если мы прибавим, что Дон-Кихот узнал в мертвой девушке, лежавшей на катафалке, Альтизидору. При появлении герцога и герцогини, Дон-Кихот и Санчо низко поклонились им, и благородные хозяева ответили на этот поклон легким наклонением головы. В эту минуту к Санчо подошел гайдук и накинул ему на плечи, длинную, черную камлотовую мантию, разрисованную пламенем, потом он снял с головы Санчо шапку и надел ему остроконечную митру в роде тех, которые надевают на головы осужденных инквизициею, сказавши ему в то же время на ухо, чтобы он не раскрывал рта, или его зарежут на месте. Осмотревшись с головы до ног, Санчо, увидел всего себя в пламени, но оно не жгло и потому не слишком безпокоило его. Снявши за тем с головы своей митру, он увидел на ней разрисованных чертей и, надевши ее тотчас же опять на голову, сказал себе потихоньку: "и то хорошо, что хотя пламя не сжигает и черти не уносят меня". Дон-Кихот также взглянул на своего оруженосца и при виде его не мог не разсмеяться, хотя он был испуган на этот раз более обыкновенного. В эту минуту на верху катафалка раздалась сладостная мелодия флейт, несмешиваемая ни с каким человеческим голосом, она разсыпалась в воздухе мягкими, томными звуками, а возле подушки, на которой покоился труп Альтизидоры, неожиданно появился прекрасный юноша, одетый по римски и под звуки лютни, находившейся в руках его, звонким и приятным голосом пропел следующия строфы:

"Довольно", прервал его один из двух королей, "довольно, божественный певец! ты никогда не кончишь, воспевая смерть и несравненную красу Альтизидоры, не умершей, как мнит невежественный мир, но живущей в тысячеустной молве и в бичевании, которому должен подвергнуть себя находящийся здесь Санчо, чтобы призвать эту красавицу от мрака к свету. О, Родомонт, возседающий со мною в мрачных пещерах судьбы, ты - ведающий начертанное в непроницаемых книгах её веление - воскреснуть этой юной деве, возвести это сию же минуту, и не лишай нас дольше того счастия, которого мы ожидаем от её воскресения".

"старые и молодые, высокие и низкие, слуги исполнители велений судеб в этой обители - собирайтесь, бегите сюда и воскресите Альтизидору, давши Санчо двадцать четыре щелчка по носу, ущипнув его двенадцать раз за руки и укольнув его шестью булавками в икры".

Услышав это, Санчо не выдержал и позабыв, что ему велено молчать, громко воскликнул: "клянусь Богом я также позволю щелкать, щипать и колоть себя, как стану турком. Какое дело коже моей до воскресения этой барышни? Что за невидаль такая? Дульцинею очаруют и чтобы разочаровать её я должен хлестать себя плетьми; - Альтизидора умирает от болезни, ниспосланной ей Господом Богом, и опять я должен воскрешать ее, щипая себя до крови, искалывая булавками и подставляя физиономию свою под щелчки; нет, нет! я старая лисица - меня не провести. Пусть другому поют эти песеньки".

- Так ты умрешь! воскликнул ужасным голосом Родомонт. Умились, тигр! смягчись, великолепный Немврод, терпи и молчи; от тебя не требуют ничего невозможного, не упоминай же о неприятностях, сопряженных с этим делом. Ты должен быт исволот булавками, должен быть исщипан и избит щелчками. Приступайте же в делу, исполнители моих велений, или я покажу вам, зачем вы рождены на свет.

В ту же минуту выдвинулись вперед шесть дуэний - четыре с очками на носу - гуськом, одна за другой, подняв к верху правую руку и высунув по моде из под рукава четыре пальца, чтобы рука казалась длиннее. Увидев их, Санчо замычал, как вод. "Нет, нет", воскликнул он, "пусть меня терзает целый мир, но да не прикоснется ко мне ни одна дуэнья. Пусть исцарапают мне рожу коты, как исцарапали они в этом замке господина моего Дон-Кихота, пусть исколют мне тело острым лезвием кинжала, пусть выжгут мне руки раскаленными щипцами, я все вынесу безропотно, но чтобы до меня дотронулись дуэньи! этого я не потерплю, хоть бы черти унесли меня."

- Смирись, смирись, мой сын, перебил его Дон-Кихот, исполни веление этих господ и возблагодари небо, одарившее тебя такой чудесной силой. что ты разочаровываешь очарованных и воскрешаешь мертвых. - Дуэньи между тем стояли уже возле Санчо. Убежденный и смягченный, оруженосец уселся на стуле и подставил нос свой первой, подошедшей в нему, дуэнье, давшей ему преизрядный щелчок и потом низко присевшей перед ним.

руки; но чего он не мог вынести, это булавок. Разъяренный, он схватил находившийся вблизи его зажженный факел и кинулся с ним на дуэний и других палачей своих. "Вон отсюда, слуги ада!" кричал он, "я не из чугуна, чтоб оставаться безчувственным в таким ужасным мукам".

В эту минуту повернулась Альтизидора - она решительно ни могла дольше лежать вытянувшись на спине - и при этом виде все голоса слились в общем восклицании: "Альтизидора воскресает!" Родомонт велел Санчо успокоиться, видя, что бичевание его достигло своей цели, Дон-Кихот же, увидев двигавшуюся Альтизидору, пал ниц перед своим оруженосцем и на коленях сказал ему: "сын души моей, а не оруженосец мой, наступила наконец минута, когда ты должен отодрать себя, чтобы разочаровать Дульцинею, наступила, повторяю минута, когда чудесная сила твоя может творить все ожидаемое от нея добро".

- Это вы подчуете не хлебом, намазанным медом, а лукавством на лукавстве, ответил Санчо; только этого не доставало, чтобы после щелчков, щипаний и колотий я стал бы еще потчевать себя кнутом. Лучше всего привяжите мне камень к шее и киньте меня в колодезь, если уж суждено мне на роду врачевать чужия болезни, опохмеляясь на чужом пиру. Оставьте меня, ради Бога, в покое, или я не ручаюсь за себя.

"да здравствует Альтизидора, да здравствует Альтизидора"! Герцог и герцогиня встали с своих мест вместе с Миносом и Родомонтом и отправились с Дон-Кихотом и Санчо поднять из гроба Альтизидору. Притворяясь пробуждающейся от тяжелого сна, Альтизидора поклонилась герцогу, герцогине, двум королям и искоса взглянув на Дон-Кихота сказала ему: "да простит тебе Бог, безчувственный рыцарь, твою жестокость, отправившую меня на тот свет, где я пробыла, как мне кажется, более тысячи лет. Тебя же, добрейший оруженосец на свете, благодарю, благодарю за эту жизнь, которую ты возвратил мне, и в благодарность дарю тебе шесть рубах моих; сделай из них полдюжины сорочек себе; если рубахи эти не новы, по крайней мере, оне чисты." В благодарность за это, Санчо на коленях, с обнаженной головой, держа в руках своих митру, поцеловал руку Альтизидоре. Герцог велел снять с него митру и пылающее покрывало и возвратить ему его шапку и камзол, но Санчо попросил герцога отдать ему покрывало и митру на память о таком чрезвычайном событии. Старая и неизменная покровительница Санчо, герцогиня, подарила ему мантию и митру, после чего герцог велел прибрать со двора эстрады и катафалки и отвести Дон-Кихота и Санчо в знакомый им покой.