Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава LXXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава LXXII. (старая орфография)

Глава LXXII.

Дон-Кихот и Санчо проведи этот день в корчме, ожидая ночи: один, чтобы окончить ночью в чистом поде свое бичевание, другой, чтобы увидеть конец этого бичевания, в котором он проведал исполнение всех своих желаний. К корчме между тем подъехал верхом какой-то путешественник, в сопровождении трех или четырех слуг, и один из них, обращаясь в всаднику, повинному его господину, сказал ему: "господин дон-Альваро Тарфе, вы можете очень удобно отдохнуть здесь; дом, вам кажется, чистый и свежий.

Услышав это, Дон-Кихот сказал своему оруженосцу: "Санчо, перелистывая вторую часть истории Дон-Кихота помнится мне, я встретил тмя дон-Альваро Тарфе".

- Очень может быть, ответил Санчо; вот разспросим его, когда он войдет сюда.

Путешественник вошел в корчму, и хозяйка поместила его как раз против Дон-Кихота в комнатку с такими же разрисованными гардинами на окнах, как в комнате рыцаря. Там он переоделся в летнее платье и выйдя под навес на просторное и прохладное крыльцо увидел Дон-Кихота, прогуливавшагося по крыльцу вперед и назад.

- Позвольте спросить, куда вы отправляетесь? вежливо сказал он рыцарю.

- В свою деревню, в одной миле отсюда, ответил Дон-Кихот, а вы, позвольте узнать, куда?

- В Гренаду, на мою родину, ответил путешественник.

- Славное место, но не будете ли так добры, не скажете ли вы мне вашего имени.

- Дон-Альваро Тарфе.

- Вы не тот ли дон-Альваро, о котором упомянуто в недавно напечатанной второй части Дон-Кихота Ламанчского.

- Я сам, сказал дон-Альваро, а Дон-Кихот это мой задушевный друг. Я вытянул его из деревни и заставил отправиться вместе со мною на Саррагосские турниры. Вообще я оказал ему довольно услуг, и однажды спас спину его от плети палача - его чуть было не отодрали за его надменность.

- Скажите пожалуйста, спросил рыцарь, похож ли я сколько-нибудь на того Дон-Кихота, о котором вы говорите?

- Нисколько.

- А был ли у того Дон-Кихота, продолжал он, оруженосец Санчо Пансо.

- Как же; - он прославился еще как шутник и остряк; я, впрочем, не слышал от него ничего остроумного.

- Еще бы услышали, воскликнул Санчо; не всякий способен шутить остро и умно; и этот Санчо, о котором ваша милость изволите говорить, должно быть величайший негодяй, глупец и плут за разом. Настоящий Саачо - это я, и у меня к вашим услугам столько его шуток как дождевых капель в облаке, если не верите, испытайте меня - отправьтесь со иной хоть на один год, и вы увидите, как мило я говорю на каждом шагу, как заставлю я хохотать других до упаду, сам не зная иногда чем. Настоящий же знаменитый, мужественный, влюбленный, великодушный Дон-Кихот Ламанчский, избравший своей дамой несравненную Дульцинею Тобозскую, вот он сам. Все другие Санчо и Дон-Кихоты - обман и воздушный сон.

- Верю, верю, воскликнул дон Альваро; потому что в четырех словах вы сказали столько хорошого, сколько не наговорит другой Санчо в продолжении всей своей жизни. Он был больший обжора, чем остряк, больший глупец, чем шутник; и я убежден, что волшебники, преследующие хорошого Дон-Кихота, решались преследовать меня в Дон-Кихоте дурном. Но я право не знаю, что думать наконец; одного Дон-Кихота я оставил в доне сумасшедших, в Толедо, а теперь встречаюсь с другим, нисколько не похожим на первого.

- Не знаю, ответил рыцарь могу ли я назвать себя хорошим, но что и не могу называть себя дурным Дон-Кихотом, это доказывает то, что я никогда в жизни не был в Сарагоссе. Напротив того, услышав, что этот новоявленный Дон-Кихот присутствовал на Сарагосских турнирах я не отправятся в Сарагоссу, чтобы обнаружить перед целым светом самозванство его, а поехал прямо в Барселону, несравненную по красоте и положению, в Барселону - убежище иностранцев, отечество храбрых, приют неимущих, мстительницу обид и славную любезностью жителей прекрасную обитель дружбы. Хотя она и не могла оставить во мне особенно приятных воспоминаний, а напротив рой гложущих меня сожалений, но я выношу их безропотно за то только, что я насладился её видом. Синьор дон Альваро Тарфе, это я - знаменитый, прославленный Дон-Кихот Ламанчский, а тот другой Дон-Кихот хотел похитить мое имя и прославить себя моими мыслями. Прошу же вас, как дворянина, объявите пред алькадом этой деревни, что до сих пор вы никогда не видели меня, что я не тот Дон-Кихот, который напечатан в этой новой истории и что оруженосец мой - Санчо Пансо, не тот Санчо, которого вы знали.

И теперь я скажу и повторю, что я не видел того, что видел, и что со много не случилось того, что случилось.

- Должно быть, ваша милость, вы очарованы, как госпожа Дульцинея Тобозская, и дай Бог, чтобы для вашего разочарования пришлось мне дать себе других три тысячи триста и столько то плетей, ровно столько же, сколько пришлось дать, чтобы разочаровать Дульцинею; для вас я готов даром это сделать.

- Не понимаю, что хотите вы сказать этими плетьми, ответил дон Альваро.

- Долго было бы рассказывать это теперь, заметил Санчо, но я вам разскажу это если мы отправимся вместе.

его засвидетельствовать, что находящийся здесь дворянин дон-Альваро Тарфе не знает вовсе находящагося здесь же Дон-Кихота Ламанчского, и что это вовсе не тот Дон-Кихот, который описан во второй части его, изданной каким-то тордезиласским уроженцем, Авеланедой. Алькад формально засвидетельствовал это к великому удовольствию Дон-Кихота и Санчо, точно это свидетельство что-нибудь значило для них, точно дела и слова их не показывали всей разницы одного Дон-Кихота и Санчо от другого Санчо и Дон-Кихота.

очарован ли он в самом деле, встретившись вдруг с двумя Дон-Кихотами, не имевшими между собою ничего общого. Вечером оба они отправились в путь и в разстоянии полумили увидели две расходившияся дороги: одна вела в деревню Дон-Кихота, другая на родину дон-Альваро. Во время этого короткого переезда, рыцарь рассказал дон-Альваро историю своего поражения, а также историю очарования Дульцинеи и средство, указанное Мерлином для разочарования её. Все это повергло дон-Альваро в новое удивление, и он, дружески распростившись с Дон-Кихотом и Санчо, отправился в одну сторону, а рыцарь и оруженосец отправились в другую. Рыцарь провел эту ночь под группою нескольких деревьев, чтобы дать возможность Санчо продолжать свое бичевание. И оруженосец избил себя и на этот раз совершенно также, как прошлой ночью, хлестая больше по коре буковых деревьев, чем по своей спине, которую он так тщательно берег, что все удары плетьми не могли бы согнать с нее даже мухи, еслиб она уселась там. Обманутый Дон-Кихот верно сосчитал все удары, и нашел, что Санчо дал себе в оба раза три тысячи двадцать девять ударов. Солнце должно быть вошло на этот раз очень рано, чтобы взглянуть на бичующую себя жертву, но при первых лучах его господин и слуга пустились в пут, радуясь тому, что им удалось разсеять заблуждение дон-Альваро, и получить от него известное нам, как нельзя более форменное, свидетельство в этом.

Этот день и эту ночь они провели в дороге, и с ними не случилось ничего особенного, если не считать того, что Санчо докончил ночью свое бичевание; и это преисполнило Дон-Кихота такой безумной радостью, что он ожидал только дня, чтобы увидеть, не встретит ли он где-нибудь на дороге разочарованной дамы своей Дульцинеи. Полный непоколебимой веры в слова Мерлина, он думал встретить в каждой попадавшейся ему за дороге женщине, Дульцинею Тобозскую. В этой приятной надежде оруженосец и рыцарь вошли на вершину одного холма, с которого они увидели свою деревню. При виде её, Санчо упал на колени и воскликнул: "Желанная родина! открой глаза и взгляни за возвращающагося под кров твой сына твоего Санчо Пансо, вернувшагося если не разбогатевшим, то по крайней мере избитым. Открой твои объятия и прими приходящого к тебе сына твоего Дон-Кихота, побежденного другим, но победившим самого себя, а это, говорят, величайшая победа, какую может одержать человек. Но я возвращаюсь с деньгами, и если избили меня, за то научили и крепко сидеть на моем месте".

- Полно вздор молоть, сказал Дон-Кихот, замолчи и приготовился войти твердым шагом в нашу деревню. Там мы дадим волю воображению, устраивая наш пасторальный быт. С последним словом они сошли с холма и направились к своей деревне.