Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава LVXXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава LVXXIII. (старая орфография)

Глава LVXXIII.

Сид-Гамед говорит, что входя в деревню, Дон-Кихот заметил возле того места, где молотили хлеб, двух споривших мальчуганов.

- Хоть ты тут что делай, Периквилло, говорил один другому, не видать тебе ее никогда, никогда.

Услышав это, Дон-Кихот сказал Санчо: "друг мой, Санчо, слышишь ли, что говорит этот мальчик: не видать тебе ее никогда, никогда".

- А нам что за дело до этого? сказал Санчо.

- Применяя эти слова в моему положению, отвечал Дон-Кихот, выходит, что не видать уже мне Дулыцшеи.

Санчо собирался что-то ответить, но ему помешал заяц, убегавший чрез поле от.преследовавшей его стаи гончих. Испуганное животное прибежало укрыться между ног осла. Санчо взял зайца за руки и подал его Дон-Кихоту, не перестававшему повторять: "malum signum, malum signum. Заяц бежит, гончие преследуют его, дело ясно, не видать уж мне Дульцинеи".

- Странный вы, право, человек, отвечал Санчо, ну предположите, что заяц этот Дульцинея Тобозская, а гончие - злые волшебники, превратившие ее в крестьянку; она бежит, я ее ловлю, передаю вашей милости; вы держите, ласкаете ее в ваших руках, что-ж тут худого, что за дурной это гнев?

В эту минуту спорившие мальчуганы подошли к рыцарю и оруженосцу, и Санчо спросил их, из-за чего они спорят? сказалось, что мальчуган, сказавший - ты не увидишь ее никогда, взял у другого клетку, и не хотел отдавать ее. Санчо достал из кармана мелкую монету, подал ее мальчику за клетку, и передавая клетку Дон-Кихоту, сказал ему: "ну вот вам и все ваши дурные знаки уничтожены, и как я ни глуп, а все же скажу, что теперь нам столько же дело до них, как до прошлогодних тучь. Слыхал я, кажись, от священника нашей деревни,. что истинный христианин не должен обращать внимания на такия глупости, да и ваша милость, кажется, говорили мне это недавно, и уверяли, что только глупцы верят в хорошие и дурные знаки. Забудем же об этом и пойдем в деревню".

Дон-Кихот отдал подошедшим в нему охотникам зайца и отправился дальше. Входя в свою деревню он увидел священника и бакалавра Карраско, читавших молитвы на маленькой лужайке. Заметив тут кстати, что Санчо поерыл своего осла как попоной, поверх взваленного за него оружия, той самой, камлотовой туникой разрисованной пламенем, в которой он ожидал, в герцогском замке, в памятную для него ночь, воскресения Альтизидоры, надел ослу на голову остроконечную шапку и словом нарядил его так, как никогда еще не был кажется наряжен ни один осел. Священник и бакалавр в ту же минуту узнали наших искателей приключений и кинулись в ним с распростертыми объятиями. Дон-Кихот сошел с коня и горячо обнял друзей своих, а между тем деревенские ребятишки - эти рысьи глазки, от которых ничто не скроется - издали заметили уже остроконечную шапку осла и с криками: "гола, гола, ге! глядите-ка на осла Санчо Пансо, разряженного лучше Минго ревульго и на коня Дон-Кихота, успевшого еще похудеть", - выбежали на встречу нашим искателям приключений. Окруженные толпою мальчуганов, сопровождаемые священником и Карраско, вошли оруженосец и рыцарь в свою деревню и направились к дому Дон-Кихота, где их ожидали уж на пороге племянница и экономка, предуведомленные о прибытии господина их; об этом узнала и жена Санчо - Тереза Пансо, и таща за руку дочь свою, Саншэту, растрепанная, почти неодетая она выбежала на встречу мужу. Но, увидев его одетым вовсе не по губернаторски, она воскликнула: "Господи! что это? да ты кажись вернулся, как собака, пешком, с распухшими ногами; негодяй ты, как я вижу, а не губернатор".

- Молчи, Тереза! сказал Санчо; в частую не найти там сала, где есть за чем вешать его, отправимся-ка домой, так я тебе чудеса разскажу. Я вернулся с деньгами, и не уворованными, а добытыми своими трудами - это главное.

- Милый ты мой, так ты как денег принес, воскликнула обрадованная Тереза, и разве не все равно, как бы ты не достал их, так или сяк, этак или так, не ты первый, не ты последний, всякий приобретает их разно.

Саншета между тем кинулась на шею к своему отцу и спросила его принес ли он ей какой-нибудь гостинец, говоря, что она ожидала его, как майского дождя; после чего схватив одной рукой Санчо за его кожанный пояс, тогда как с другой стороны жена держала его за руку, и погнавши вперед осла, это приятное семейство отправилось домой, оставив Дон-Кихота на руках его племянницы и экономки, в обществе священника и бакалавра.

Оставшись один с своими друзьями, Дон-Кихот, не ожидая другого случая, заперся с ними в кабинет и рассказал историю своего поражения, и принятое им обязательство не покидать в течении года своей деревни, обязательство, которое он, как истый странствующий рыцарь, намерен был свято выполнить; он объявил затем, что в продолжении этого года он намерен вести пастушью жизнь, бродит в уединении полей, свободно предаваясь так своим влюбленным мечтам, и предложив священнику и Карраско разделить с ним удовольствия пасторальной жизни, если они не заняты каким-нибудь важным делом и свободно располагают временем. "Я куплю", сказал он, "стадо овец, достаточное для того, чтобы мы могли назваться пастухами; но главное уже сделано, я приискал имена, которые подойдут к вам как нельзя лучше".

- Как же вы назвали нас? спросил священник.

- Сам я, ответил Дон-Кихот, стану называться пастухом Кихотизос, вы, господин бакалавр, пастухом Каррасконом, отец священник - пастухом Куриамбро, а Санчо Пансо пастухом Пансино.

Услышав про это новое безумство Дон-Кихота, два друга его упали с высоты, но надеясь вылечить его в продолжение года и страшась, чтобы он не ускользнул опять от них и не возвратился бы к своим рыцарским странствованиям, священник и бакалавр согласились с ним вполне, осыпали похвалами его новый безумный замысел, уверяли, что ничего умнее не мог он придумать и согласились разделить с ним его пасторальную жизнь.

- Мало того, добавил Карраско, я, как вам известно, прославленный во всем мире поэт, и стану в этих необитаемых пустынях, в которых предстоит вам бродить, слагать на каждом шагу пасторальные или героические стихи, или такие, какие взбредут мне на ум. Всего важнее, теперь, друзья мои, сказал он, чтобы приискал каждый из нас имя той пастушке, которую он намерен воспевать в своих песнях; нужно, чтобы вокруг нас не осталось ни одного самого твердого дерева, на котором бы мы не начертали имени нашей любезной и не увенчали его короной, следуя обычаю существующему с незапамятных времен у влюбленных пастухов

- Прекрасно! воскликнул Дон-Кихот, но мне нет надобности приискать себе воображаемую пастушку; - у меня есть несравненная Дульцинея Тобозская: - слава этих берегов, краса, лугов, чудо красоты, цвет изящества и ума, словом олицетворенное совершенство, пред которой ничто сама гипербола.

- Ваша правда, сказал священник. Но всем остальным нужно приискивать себе пастушку, которая пришлась бы нам если не по душе, то хоть попалась бы под руку.

- Если же их не найдется, подхватил Самсон, тогда купим себе на рынке какую нибудь Фили, Амарилью, Диану, Флориду, Галатею, Белизарду, словом одну из этих дам, приобретших себе в печати повсеместную известность. Если моя дама, или вернее моя пастушка зовется Анной, я стану воспевать ее под именем Анарды, Франсуазу назову Франсенией, Луцию - Луциндой, и жизнь наша устроится на удивление; сам Санчо Пансо, если он пристанет к нашей компании, может воспевать свою Терезу под именем Терезины.

Дон-Кихот улыбнулся, а священник, осыпав еще раз похвалами его прекрасное намерение, еще раз вызвался разделять с Дон-Кихотом его пасторальную жизнь в продолжение всего времени, которое останется у него свободным от его существенных занятий.

Судьбе угодно было, чтобы весь этот разговор услышали племянница и экономка, и по уходе священника и бакалавра, оне вошли в комнату Дон-Кихота.

собираетесь сделаться каким-то пастухом. Полноте вам, - ржаная солома слишком тверда, не сделать из нее свирели.

- И как станете жить вы в поле в летние жары и зимния стужи, слушая вой волков, добавила экономка; это дело грубых и сильных людей, с пеленок привыкших к такой жизни; уж если делаться пастухом, так лучше вам, право, оставаться странствующим рыцарем. Послушайтесь меня; я говорю вам не на ветер, не оттого, что у меня чешется язык, а с пятьюдесятью годами моими на плечах; послушайтесь меня: оставайтесь дома, занимайтесь хозяйством, подавайте милостыню бедным и клянусь душой моей, все пойдет отлично у нас.

- Хорошо, хорошо, дети мои, прервал Дон-Кихот, я сам знаю, что мне делать. Отведите меня теперь в спальню, мне что-то нездоровится - и будьте уверены, что странствующим рыцарем и пастухом, я не перестану заботиться о вас, и буду стараться, чтобы вы ни в чем не нуждались.