| Автор: | Сервантес М. С., год: 1604 |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА V
Что последовало с героем после его несчастия
Бедный Дон Кишот, видя, что нельзя ему ничем двинуться, прибегнул к обыкновенному своему лекарству; начал искать в своей памяти какого-нибудь рыцарского анекдота118, отвечающего его положению. Он не нашел ничего сходнее приключения Бодуэня с маркизом Мантуанским, его дядею, когда последний находит первого в горах, покрытого ранами, обагренного своею кровью - история, известная и старым, и малым, и столь же достоверная, как и чудеса Магомедовы. Мудрено ли, что наш рыцарь ее вспомнил? Он начал кататься по земле со всеми знаками отчаяния и повторять жалостным голосом:
В то время, как он произносил последние стихи, один земледелец из его деревни, отвозивший хлеб на мельницу, ехал по дороге и, приближась к сему человеку, который казался в отчаянии, спросил, какое несчастие приключилось ему? Дон Кишот не сомневался, чтобы то не был маркиз Мантуанский, дядя его, и отвечал ему продолжением романса, в котором описывал и свое несчастие, и любовь императорова сына к жене своей120. Земледелец, которому слова сии казались загадкой, приподнял изломанный наличник его шлема, обтер лицо его, покрытое пылью, и всмотрясь в него хорошенько, узнал без труда своего знакомца.
- Как! - сказал он. - Это вы господин Киксана? (доказательство, что Киксана было его настоящее имя). Кто изуродовал так вашу милость?
Ему отвечают продолжением романса. Добрый земледелец снимает с него панцирь, хочет осмотреть его раны - но ни ран, ни крови нигде не было! Он поднял рыцаря и не без труда посадил на осла своего, чтобы ему не так тряско было дорогою. Потом подобрал его оружия вместе с отломками копья, положил их на Рыжака, взял его за узду одной рукою, осла за повод другою и пошел в свою деревню, стараясь в мыслях понять смысл речей Дон Кишотовых.
Паладин, который от побоев сидел на осле немного избоченясь, подымал глаза к небу и вздыхал так тяжко, что земледелец опять начал задавать ему вопросы. Но казалось, сам черт приводил рыцарю на память все, что он ни перечитал в жизни. Он забыл своего дядю маркиза Мантуанского, вспомнил мавра Абиндарреса (которого антекерский губернатор, взявши в плен, засадил в свою крепость)121 и отвечал земледельцу то, что пленный Абенцерраг отвечает Родригу в Монтемиоровой "Диане"122. В конце продолжительной речи своей прибавил он:
- Почтенный Дон Родриг123124, богиня моего сердца, есть ныне божественная Дульцинея Тобозская, для которой я делал, делаю и делать буду много таких подвигов, каких не бывало, нет и не будет!
Земледелец, удивленный пуще прежнего, смотрел на него большими глазами, не зная, как понимать то, что слышал.
- Помилуйте, сударь, - говорил он, - какой я маркиз Мантуанский и Дон Родриг Нарваес? Посмотрите на меня хорошенъко! Я Петро Алонзо125, ваш сосед и покорный слуга. Вы сами ни Бодуэнь, ни мавр Абиндаррес, а господин Киксана, добрый и честный помещик наш.
- Я знаю, кто я! - отвечал Дон Кишот. - И могу быть, чем ни захочу. Не только мавром Абиндарресом и Бодуэнем, но даже двенадцатью французскими пэрами и девятью храбрецами, славными в мире126, могу быть потому, что их подвиги с моими ни в чем не сравняются.
Между тем наступил вечер, и наши путники приехали в деревню. Земледелец отвез Дон Кишота в его дом, где страшно беспокоились об отсутствии хозяина: все друзья рыцаря, священник и Николас-цирюльник, были у него в то время. Управительница кричала во все горло:
- Ну! Что скажете вы, отец Перо Перес? (имя священника). Уж пятый день, как не видать господина Киксаны! Лошадь его пропала из конюшни; копье, щит и панцирь - где? Не знаем! Ах, я бедная! Куда денусь от горя! Кладу голову на плаху, если проклятые рыцарские сказки не свели его с ума; я помню, как он часто, рассуждая сам собою, говаривал, что хочет сделаться странствующим рыцарем, поедет искать приключений, резать колдунов и великанов. Проклятые романы! Проклятые бредни! Вскружили лучшую голову в ламанхской деревне!
- Ах! Николас, - продолжала племянница, обратясь к цирюльнику, - вообрази! Дядюшка мой иногда просиживал по нескольку дней и ночей сряду за своими книгами, нередко вскакивал, как бешеный, выдергивал свой палаш и рубил им стены; когда ж приходил в усталость, то уверял всех, что зарезал четырех великанов, ростом с нашу колокольню; выпивал большой стакан воды, которую называл целительным питьем, данным ему волшебником Эскифом127, его другом. Теперь жалею, Николас, что не сказала тебе заране об этом; ты спас бы своего друга и сжег негодные книги его, достойные проклятия!
- Согласен с вами, сударыня, - сказал священник, - мы совсем не подумали о вредном действии книг вашего дядюшки: завтра накажем их за зло, ими причиненное. Они погубили моего лучшего друга, пускай же сами погибнут и других губить перестанут.
В сем месте разговора послышался у дверей стук. Это был земледелец с рыцарем!
- Отворите, - кричал он, - отворите маркизу Мантуанскому, израненному рыцарю Бодуэню и мавру Абиндарресу, которого антекерский губернатор взял в плен и везет в крепость.
Бросаются к дверям и узнают - одни своего дядю и господина, другие - своего друга; все обнимают Дон Кишота, который сидел на осле неподвижно.
- Тише! - сказал им паладин. - Я ранен, тяжело ранен виною коня моего. Положите меня в постель, и если можно, призовите мудрую Урганду128 излечить раны мои!
- Слышите ли! - закричала управительница. - Я отгадала, чисто отгадала! Он помешан! Пойдем, сударь, пойдем! Вас и без Урганды вылечить можно! Проклятые книги! Проклятые книги!
Дон Кишота сняли с осла, положили в постелю, стали искать на теле его ран, но, к удивлению, не нашли ни одной.
- А! А! - сказал священник. - И великаны в деле! Завтра без пощады книги сожжены будут.
Дон Кишоту сделали еще несколько вопросов, на которые отвечал он только тем, что хотел есть и спать. Ему повиновались. Земледелец рассказал, как нашел Дон Кишота и какие глупости от него слышал. Его слова утвердили священника в намерении сжечь библиотеку, и на другой день рано поутру, взяв с собою цирюльника Николаса, отправился он в Дон Кишотов дом.
Примечания
118 ...какого-нибудь рыцарского анекдота... -- Далее речь идет о сборнике романсов из каролингского цикла о маркизе Мантуанском, который находит в безлюдном лесу своего племянника Балдуина, смертельно раненного Карлото, сыном короля Карла Великого.
119 Красавица, я умираю!... Родня и благодетель мой... -- Герой Сервантеса исполняет первое четверостишие и ниже еще 2 стиха из романса о маркизе Мантуанском, включенного в сборник "Всеобщий романсеро" (1600). Перевод Флориана обогащен мотивами смерти и любви, которые перешли и в перевод Жуковского, близкий к флориановскому тексту. Автограф перевода Жуковского до нас не дошел.
120 ...любовь императорова сына к жене своей. -- Карлото ранил Балдуина, будучи влюбленным в его жену.
121 -- Здесь герой перескакивает от романса о маркизе Мантуанском к "мавританскому" романсу на сюжет повести, приписываемой Антонно де Вильегасу, "История Абенсерраха и прекрасной Харифы". Этот рассказ получил большую популярность благодаря тому, что был включен в 4-ю часть пасторального романа Хорхе де Монтемайора "Диана". Герой Сервантеса воображает себя знатным гранадекпм мавром Абиндарраэсом из рода Абенсеррахов, который по пути на тайное бракосочетание с Харифой попал в засаду, устроенную правителем христианской Антекеры Родриго де Нарваэсом.
122 ...Абенцерраг отвечает Родригу в Монтемиоровой "Диане". -- Имеются в виду Абенсеррах, Родриго де Нарваэс и Хорхе де Монтемайор.
123 Дон Родриг
124 Ксарифа -- Имеется в виду Харифа.
125 Петро Алонзо -- У Сервантеса: Педро Алонсо.
126 ..-- Двенадцать пэров Франции упоминаются в средневековых рыцарских поэмах паладинов Карла Великого, в числе которых значились и часто встречающиеся в "Дон Кихоте" Роланд, Ринальд Монтальванский и др. "Девятью храбрецами, славными в мире" - девятью Мужами Славы - считались три иудея - Иосиф, Давид, Иуда Маккавей, три язычника - Александр Македонский, Гектор, Юлий Цезарь, три христианина - король Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский.
127 ...волшебником Эскифом... -- Имеется в виду Алькифе, персонаж романа "Амадис Греческий" и некоторых др. романов "амадисовского" цикла.
128 ...мудрую Урганду... "Амадис Галльский", добрая фея-волшебница, покровительствующая Амадису, прозванная Неуловимой за ее чудесную способность принимать разные обличья и оставаться неузнанной.